– предложил он, кивнув на стоящий перед ней телефон.
– По громкоговорителю сообщат, – сказала она, – как только узнают.
– А кто штурман, милочка?
– Как вы сказали?
– Ну, штурман, командир?
– Капитан Лансен.
– Как он вообще, справляется?
Девушка была шокирована.
– Капитан Лансен очень опытный пилот.
Тэйлор окинул ее оценивающим взглядом, усмехнулся и сказал:
– Как бы то ни было, милочка, а пилот он очень везучий.
Считалось, что старина Тэйлор кое в чем разбирается. Во всяком случае, так говорили в клубе «Алиби» каждую пятницу, вечером.
Лансен. Странно было вот так запросто услышать это имя. В конторе оно никогда не произносилось. Говорили иносказательно, употребляли клички, все что угодно, только не настоящее имя: наш сизокрылый, летучий друг, наш северный друг, паренек-фотограф; в разговоре иной раз проскакивало сочетание букв и цифр, которыми он обозначался в документах, – но никогда, ни при каких обстоятельствах не называли его настоящего имени.
Лансен. Леклерк показал его фотографию еще в Лондоне: приятной наружности тридцатипятилетний блондин с живой улыбкой. Девушки, что работают в аэропорту, должны по нему сходить с ума. Все они такие, хочешь не хочешь, легкая добыча для летчика. Но здесь был замкнутый круг, со стороны никто не допускался.
Тэйлор торопливо ощупал карман плаща – просто удостоверился, что конверт на месте. Никогда прежде он не носил с собой таких денег. Пять тысяч долларов за один полет, тысяча семьсот фунтов за то, чтобы сбиться с дороги над Балтийским морем, и налогов с них не надо платить. И все-таки не каждый же день Лансену приходилось это делать. Это был особый случай, сказал Леклерк. А что, если сейчас наклониться над стойкой и сказать девушке, кто он на самом деле, и деньги в конверте показать? Такой у него никогда не было – первоклассной девушки, высокой и молодой.
Он опять поднялся в бар. Бармен уже стал его узнавать. Тэйлор указал на бутылку «Штайнхегера» на средней полке и сказал:
– Дайте мне еще одну такую, пожалуйста. Вон ту, прямо сзади вас, вашу местную отраву.
– Ее немцы делают, – сказал бармен.
Тэйлор открыл бумажник и вынул купюру. В прозрачном кармашке была фотокарточка девочки лет девяти, в очках, с куклой в руках.
– Дочка, – объяснил он бармену, и тот натянуто улыбнулся.
Голос у него в разных случаях звучал по-разному, как у путешествующего коммерсанта. Он неестественно растягивал слова, когда разговаривал с людьми своего круга, чтобы казаться значительнее, или когда нервничал, как сейчас.
Признаться, было страшно. Ситуация жутковатая, в его-то годы. Вот так вдруг, после привычной работы курьером, на тебе – оперативное задание. Это работа для всякой сволочи из Цирка, а вовсе не для его конторы. Совсем иначе он привык зарабатывать свой кусок хлеба, начиная с самого младшего чина, в каком был когда-то. А теперь сиди на краю света, у чертовой бабушки. Кому могло прийти в голову построить аэропорт в таком Богом забытом месте? Вообще-то заграничные поездки ему нравились, как правило: в Гамбурге он заходил иногда к старому Джимми Гортону, например, или в Мадриде можно было поразвлечься. Ему было приятно уезжать на время от Джоани. И в Турции он пару раз побывал, хотя азиатов не любил. И даже те поездки были несравненно лучше: билет первого класса, вещи на соседнем сиденье, в кармане спецпропуск НАТО – у человека был статус при такой работе, не хуже, чем у дипломатов, или почти как у них. Но сейчас все было иначе, и это ему не нравилось.
Леклерк сказал – это очень серьезное дело, и Тэйлор поверил ему. Ему сделали паспорт на другое имя. Малхербе. Произносится – Малаби, так ему сказали. Только Бог знает, откуда взялось это имя. Тэйлор даже не знал, как его правильно написать: когда утром расписывался в гостиничной книге, перепачкал всю страницу. Фантастические командировочные, конечно: пятнадцать фунтов в день на оперативные расходы, без всяких отчетных бумажек. Говорят, что Цирк платит семнадцать. Кое-что можно, пожалуй, сэкономить – на какой-нибудь подарочек для Джоани. Но ей, наверное, наличные приятней.
Ей он, конечно, сказал: не должен был, но Леклерк с Джоани не были знакомы. Он взял сигарету, затянулся, зажав ее в кулаке, как часовой на посту. Как же так – взять и махнуть в Скандинавию и жене ничего не сказать?
Интересно, что эти ребятишки там рассматривают, прилепившись к окну. Диву даешься, как они освоили иностранный язык. Опять взглянул на часы, почти не обращая внимания на время, и потрогал конверт в кармане. Лучше больше не пить, голова должна быть ясной. Он попытался представить себе, что сейчас делает Джоани. Наверное, присела отдохнуть и потягивает джин с чем-нибудь. Шутка ли, весь день пришлось проработать.
Вдруг он почувствовал, что стало очень тихо. Бармен замер, прислушиваясь. Пожилые люди за столом тоже прислушивались к чему-то, тупо уставившись в окно. Затем он услышал явственный гул самолета, еще далекий, но приближающийся к аэропорту. Он быстро пошел к окну, но еще не успел дойти, как услышал по радио немецкую речь; после первых же слов дети, как стайка голубей, перепорхнули в зал ожидания. Люди за столом встали, женщины достали из сумочек перчатки, мужчины потянулись за своими пальто и саквояжами. Наконец было сделано объявление по-английски. Лансен заходил на посадку.
Тэйлор устремил взгляд в темноту. Ни намека на самолет. Он ждал, беспокойство росло. Прямо край света, думал он, здесь кончается наш поганый мир. А если Лансен разобьется? Если найдут фотокамеры? Эх, был бы на его, Тэйлора, месте кто-нибудь другой! Вудфорд, почему Вудфорд не занялся этим, и могли ведь послать Эйвери, отличника колледжа? Ветер крепчал, Тэйлор готов был поклясться, что ветер стал гораздо сильнее: это было видно по тому, как он закручивал и швырял снег на взлетно-посадочную полосу, как раскачивал посадочные фонари, как на горизонте взметал белые колонны и яростно крушил их, испытывая ненависть к своему творению. Порыв ветра вдруг ударил в окно, заставив Тэйлора отшатнуться, по стеклу забарабанили мелкие льдышки, и коротко проворчала что-то деревянная рама. Он опять взглянул на часы, это уже стало привычкой: делается как-то легче, когда знаешь время.
Нет, в таких условиях Лансену не сесть ни за что.
Сердце замерло. Сирена, вначале тихая, стремительно превращалась в вой: четыре гудка завывали над затерянным летным полем, как голодные звери. Пожар… Значит, на самолете пожар. Он горят в будет пытаться сесть… Он нервно обернулся: может, кто-нибудь объяснит, что случилось.
Бармен стоял рядом, протирая бокал, и смотрел в окно.
– Что происходит? – вскрикнул Тэйлор. – Почему орут сирены?
– Всегда в плохую погоду включают сирены, – ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– По громкоговорителю сообщат, – сказала она, – как только узнают.
– А кто штурман, милочка?
– Как вы сказали?
– Ну, штурман, командир?
– Капитан Лансен.
– Как он вообще, справляется?
Девушка была шокирована.
– Капитан Лансен очень опытный пилот.
Тэйлор окинул ее оценивающим взглядом, усмехнулся и сказал:
– Как бы то ни было, милочка, а пилот он очень везучий.
Считалось, что старина Тэйлор кое в чем разбирается. Во всяком случае, так говорили в клубе «Алиби» каждую пятницу, вечером.
Лансен. Странно было вот так запросто услышать это имя. В конторе оно никогда не произносилось. Говорили иносказательно, употребляли клички, все что угодно, только не настоящее имя: наш сизокрылый, летучий друг, наш северный друг, паренек-фотограф; в разговоре иной раз проскакивало сочетание букв и цифр, которыми он обозначался в документах, – но никогда, ни при каких обстоятельствах не называли его настоящего имени.
Лансен. Леклерк показал его фотографию еще в Лондоне: приятной наружности тридцатипятилетний блондин с живой улыбкой. Девушки, что работают в аэропорту, должны по нему сходить с ума. Все они такие, хочешь не хочешь, легкая добыча для летчика. Но здесь был замкнутый круг, со стороны никто не допускался.
Тэйлор торопливо ощупал карман плаща – просто удостоверился, что конверт на месте. Никогда прежде он не носил с собой таких денег. Пять тысяч долларов за один полет, тысяча семьсот фунтов за то, чтобы сбиться с дороги над Балтийским морем, и налогов с них не надо платить. И все-таки не каждый же день Лансену приходилось это делать. Это был особый случай, сказал Леклерк. А что, если сейчас наклониться над стойкой и сказать девушке, кто он на самом деле, и деньги в конверте показать? Такой у него никогда не было – первоклассной девушки, высокой и молодой.
Он опять поднялся в бар. Бармен уже стал его узнавать. Тэйлор указал на бутылку «Штайнхегера» на средней полке и сказал:
– Дайте мне еще одну такую, пожалуйста. Вон ту, прямо сзади вас, вашу местную отраву.
– Ее немцы делают, – сказал бармен.
Тэйлор открыл бумажник и вынул купюру. В прозрачном кармашке была фотокарточка девочки лет девяти, в очках, с куклой в руках.
– Дочка, – объяснил он бармену, и тот натянуто улыбнулся.
Голос у него в разных случаях звучал по-разному, как у путешествующего коммерсанта. Он неестественно растягивал слова, когда разговаривал с людьми своего круга, чтобы казаться значительнее, или когда нервничал, как сейчас.
Признаться, было страшно. Ситуация жутковатая, в его-то годы. Вот так вдруг, после привычной работы курьером, на тебе – оперативное задание. Это работа для всякой сволочи из Цирка, а вовсе не для его конторы. Совсем иначе он привык зарабатывать свой кусок хлеба, начиная с самого младшего чина, в каком был когда-то. А теперь сиди на краю света, у чертовой бабушки. Кому могло прийти в голову построить аэропорт в таком Богом забытом месте? Вообще-то заграничные поездки ему нравились, как правило: в Гамбурге он заходил иногда к старому Джимми Гортону, например, или в Мадриде можно было поразвлечься. Ему было приятно уезжать на время от Джоани. И в Турции он пару раз побывал, хотя азиатов не любил. И даже те поездки были несравненно лучше: билет первого класса, вещи на соседнем сиденье, в кармане спецпропуск НАТО – у человека был статус при такой работе, не хуже, чем у дипломатов, или почти как у них. Но сейчас все было иначе, и это ему не нравилось.
Леклерк сказал – это очень серьезное дело, и Тэйлор поверил ему. Ему сделали паспорт на другое имя. Малхербе. Произносится – Малаби, так ему сказали. Только Бог знает, откуда взялось это имя. Тэйлор даже не знал, как его правильно написать: когда утром расписывался в гостиничной книге, перепачкал всю страницу. Фантастические командировочные, конечно: пятнадцать фунтов в день на оперативные расходы, без всяких отчетных бумажек. Говорят, что Цирк платит семнадцать. Кое-что можно, пожалуй, сэкономить – на какой-нибудь подарочек для Джоани. Но ей, наверное, наличные приятней.
Ей он, конечно, сказал: не должен был, но Леклерк с Джоани не были знакомы. Он взял сигарету, затянулся, зажав ее в кулаке, как часовой на посту. Как же так – взять и махнуть в Скандинавию и жене ничего не сказать?
Интересно, что эти ребятишки там рассматривают, прилепившись к окну. Диву даешься, как они освоили иностранный язык. Опять взглянул на часы, почти не обращая внимания на время, и потрогал конверт в кармане. Лучше больше не пить, голова должна быть ясной. Он попытался представить себе, что сейчас делает Джоани. Наверное, присела отдохнуть и потягивает джин с чем-нибудь. Шутка ли, весь день пришлось проработать.
Вдруг он почувствовал, что стало очень тихо. Бармен замер, прислушиваясь. Пожилые люди за столом тоже прислушивались к чему-то, тупо уставившись в окно. Затем он услышал явственный гул самолета, еще далекий, но приближающийся к аэропорту. Он быстро пошел к окну, но еще не успел дойти, как услышал по радио немецкую речь; после первых же слов дети, как стайка голубей, перепорхнули в зал ожидания. Люди за столом встали, женщины достали из сумочек перчатки, мужчины потянулись за своими пальто и саквояжами. Наконец было сделано объявление по-английски. Лансен заходил на посадку.
Тэйлор устремил взгляд в темноту. Ни намека на самолет. Он ждал, беспокойство росло. Прямо край света, думал он, здесь кончается наш поганый мир. А если Лансен разобьется? Если найдут фотокамеры? Эх, был бы на его, Тэйлора, месте кто-нибудь другой! Вудфорд, почему Вудфорд не занялся этим, и могли ведь послать Эйвери, отличника колледжа? Ветер крепчал, Тэйлор готов был поклясться, что ветер стал гораздо сильнее: это было видно по тому, как он закручивал и швырял снег на взлетно-посадочную полосу, как раскачивал посадочные фонари, как на горизонте взметал белые колонны и яростно крушил их, испытывая ненависть к своему творению. Порыв ветра вдруг ударил в окно, заставив Тэйлора отшатнуться, по стеклу забарабанили мелкие льдышки, и коротко проворчала что-то деревянная рама. Он опять взглянул на часы, это уже стало привычкой: делается как-то легче, когда знаешь время.
Нет, в таких условиях Лансену не сесть ни за что.
Сердце замерло. Сирена, вначале тихая, стремительно превращалась в вой: четыре гудка завывали над затерянным летным полем, как голодные звери. Пожар… Значит, на самолете пожар. Он горят в будет пытаться сесть… Он нервно обернулся: может, кто-нибудь объяснит, что случилось.
Бармен стоял рядом, протирая бокал, и смотрел в окно.
– Что происходит? – вскрикнул Тэйлор. – Почему орут сирены?
– Всегда в плохую погоду включают сирены, – ответил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70