Мне кажется, нас стало чуть больше.
– А много молодых ребят, вроде вас?
– Фред, извините.
Лейзер похлопал его по спине.
– Вы тоже знаете свое дело, – сказал он. – Насчет меня не беспокойтесь. Все будет в порядке, Джон.
* * *
Они приехали в Абингдон на парашютную базу, с которой у Министерства была договоренность. Там их уже ждал инструктор.
– К какому оружию вы привыкли?
– Мне, пожалуйста, автоматический браунинг тридцать восьмого калибра, – сказал Лейзер, будто он что-то покупал в бакалейной лавке.
– Теперь он называется девятимиллиметровым. Ваша мишень под номером один.
Холдейн остался стоять в углу галереи, а Эйвери стал помогать инструктору переставлять мишень величиной в человеческий рост на расстояние в десять ярдов и заклеивать кусочками резинового пластыря отверстия от пуль.
– Называйте меня «старший сержант», – сказал инструктор и обернулся к Эйвери. – Желаете тоже попробовать, сэр?
Холдейн быстро вставил:
– Да, старший сержант, оба будут стрелять, если позволите.
Лейзер приготовился стрелять первым. Эйвери встал рядом с Холдейном, а Лейзер одиноко стоял на стрельбище, спиной к ним, лицом к фанерной фигуре немецкого солдата. Мишень была выкрашена в черный цвет; она резко выделялась на фоне осыпавшейся штукатурки; в области живота и паха кто-то грубо начертил мелом сердце, середина которого была изрешечена пулями и заклеена обрывками бумаги. Они наблюдали, как Лейзер взвесил пистолет в руке, затем стремительно поднял его до уровня глаз и медленно опустил, вставил пустую обойму, вынул, потом опять быстро вставил. Он оглянулся на Эйвери, убрал со лба, чтобы не мешала целиться, прядь каштановых волос. Эйвери улыбнулся, подбадривая его, и по-деловому, быстро сказал Холдейну:
– Никак не могу понять, что он за человек.
– Почему не можете? Самый обычный поляк.
– Откуда он? Из какой области в Польше?
– Но вы же видели его досье. Он из Данцига.
– Ах да.
Инструктор приступил к делу:
– Вначале попробуем с незаряженным, глаза открыты и смотрят на мушку, ноги широко расставлены. Прекрасно, спасибо. Теперь надо расслабиться, нам должно быть удобно и приятно, ведь мы не на учениях, а приготовились вести огонь, да, да – это нам случалось делать и раньше! Теперь поднимите пистолет, наведите на мишень, но не цельтесь. Правильно! – Инструктор с шумом втянул в себя воздух, открыл деревянный ящик и вытащил четыре полных обоймы. – Одну – в пистолет, другую – в левую руку, – сказал он и вручил вторую пару обойм Эйвери, наблюдавшему с восхищением, как Лейзер искусно вставил обойму в рукоятку браунинга и передвинул предохранитель большим пальцем. – Теперь взведите курок, направьте дуло в землю на три ярда впереди вас. Приготовьтесь к стрельбе, рука прямая. Наведите на мишень и, не целясь, отстреляйте всю обойму парными выстрелами. Помните, что пистолет не является оружием высокого класса – польза от него ограниченна, он служит только для ближнего боя. А теперь медленно, очень медленно…
Его речь прервали выстрелы Лейзера. Он стрелял быстро, из напряженной позы – крепко, как гранату, зажав в руке вторую обойму. Он стрелял со злостью, как человек, который слишком долго молчал и наконец заговорил. У Эйвери в душе нарастало волнение – он чувствовал ярость Лейзера, для которого фанерная фигура воплощала нечто большее. Вначале два выстрела, за ними еще два, потом три, затем несколько, слившихся в один залп, – Лейзера окутывала плотная дымка, фанерный солдат дрожал, Эйвери вдыхал сладковатый запах пороха.
– Одиннадцать попаданий из тринадцати выстрелов, – объяви инструктор. – Очень хорошо, просто отлично. В следующий раз, пожалуйста, постарайтесь делать только парные выстрелы и не открывайте огонь без моей команды. – Эйвери – как младшего офицера – он спросил:
– Не желаете потренироваться, сэр?
Лейзер подошел к мишени и стал ощупывать следы от пуль. Наступившая тишина была тягостной. Он совершенно погрузился в себя, рассеянно обводя пальцем края немецкой каски. Наконец голос инструктора вернул его к действительности:
– Послушайте, у нас не так много времени.
Эйвери стоял на коврике, взвешивая в руке пистолет. Инструктор помог ему вставить обойму – другую он судорожно сжимал в левой руке. Холдейн и Лейзер смотрели.
Эйвери нажал курок, выстрел ударил его по ушам и отдался в сердце, а мишень слегка колыхнулась и замерла.
– Молодец, Джон, молодец!
– Очень хорошо, – механически сказал инструктор. – Очень хорошо для первой попытки, сэр. – Он повернулся к Лейзеру:
– А вас я попрошу так не кричать. –Иностранцев он нюхом чуял.
– Сколько? – с нетерпением спросил Эйвери у сержанта, уже осматривавшего дырочки, черневшие на груди и животе мишени. – Сколько всего, старший сержант?
– Хорошо бы мы пошли на задание вдвоем с вами, Джон, – прошептал Лейзер, положив ему руку на плечо. – Я был бы очень рад.
На мгновение Эйвери отшатнулся от него. Но потом рассмеялся и провел ладонью но его спине, по теплой жесткой ткани его спортивной куртки.
Инструктор повел их через плац к кирпичной казарме, внешне похожей на театр без окон из-за того, что один торец заметно возвышался. Сразу за дверным проемом дорогу перекрывал простенок, как в общественном туалете – Стрельба по движущимся мишеням, – сказал Холдейн, – и стрельба ночью.
Во время ленча слушали пленки.
Записи на них должны были служить фоном во время первых двух недель его занятий. Они были переписаны со старых пластинок, одна из которых потрескивала с точностью метронома. В целом записи составляли продолжительную игру на запоминание разрозненных фактов, которые не назывались прямо, а упоминались вроде бы случайно, в завуалированной форме, часто слушателей отвлекали посторонними шумами – к примеру, кто-то спорил, корректировал эти факты или опровергал их. В основном звучали три голоса – один женский и два мужских. Раздавались и другие голоса. Но на нервы им действовал голос женщины.
Ее голос звучал очень неестественно, как у стюардессы. На первой кассете она быстро читала вслух. Вначале перечислялись покупки: два фунта того, килограмм этого; потом она без всякого предупреждения переходила к разговору о кеглях – столько-то зеленых, столько-то светло-коричневых; затем перечисляла оружие, пушки, торпеды, снаряды различных калибров, далее шло описание фабрики: производственная мощность, доходы и расходы, годовой план и его ежемесячное выполнение. Об этом же она продолжала говорить и на второй пленке, но тут ей мешали какие-то посторонние голоса, переводившие разговор на самые неожиданные темы.
Она зашла в бакалейную лавку, где у нее разгорелся спор с женой хозяина по поводу сомнительного качества некоторых продуктов – среди них не совсем свежие яйца, масло, продававшееся втридорога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– А много молодых ребят, вроде вас?
– Фред, извините.
Лейзер похлопал его по спине.
– Вы тоже знаете свое дело, – сказал он. – Насчет меня не беспокойтесь. Все будет в порядке, Джон.
* * *
Они приехали в Абингдон на парашютную базу, с которой у Министерства была договоренность. Там их уже ждал инструктор.
– К какому оружию вы привыкли?
– Мне, пожалуйста, автоматический браунинг тридцать восьмого калибра, – сказал Лейзер, будто он что-то покупал в бакалейной лавке.
– Теперь он называется девятимиллиметровым. Ваша мишень под номером один.
Холдейн остался стоять в углу галереи, а Эйвери стал помогать инструктору переставлять мишень величиной в человеческий рост на расстояние в десять ярдов и заклеивать кусочками резинового пластыря отверстия от пуль.
– Называйте меня «старший сержант», – сказал инструктор и обернулся к Эйвери. – Желаете тоже попробовать, сэр?
Холдейн быстро вставил:
– Да, старший сержант, оба будут стрелять, если позволите.
Лейзер приготовился стрелять первым. Эйвери встал рядом с Холдейном, а Лейзер одиноко стоял на стрельбище, спиной к ним, лицом к фанерной фигуре немецкого солдата. Мишень была выкрашена в черный цвет; она резко выделялась на фоне осыпавшейся штукатурки; в области живота и паха кто-то грубо начертил мелом сердце, середина которого была изрешечена пулями и заклеена обрывками бумаги. Они наблюдали, как Лейзер взвесил пистолет в руке, затем стремительно поднял его до уровня глаз и медленно опустил, вставил пустую обойму, вынул, потом опять быстро вставил. Он оглянулся на Эйвери, убрал со лба, чтобы не мешала целиться, прядь каштановых волос. Эйвери улыбнулся, подбадривая его, и по-деловому, быстро сказал Холдейну:
– Никак не могу понять, что он за человек.
– Почему не можете? Самый обычный поляк.
– Откуда он? Из какой области в Польше?
– Но вы же видели его досье. Он из Данцига.
– Ах да.
Инструктор приступил к делу:
– Вначале попробуем с незаряженным, глаза открыты и смотрят на мушку, ноги широко расставлены. Прекрасно, спасибо. Теперь надо расслабиться, нам должно быть удобно и приятно, ведь мы не на учениях, а приготовились вести огонь, да, да – это нам случалось делать и раньше! Теперь поднимите пистолет, наведите на мишень, но не цельтесь. Правильно! – Инструктор с шумом втянул в себя воздух, открыл деревянный ящик и вытащил четыре полных обоймы. – Одну – в пистолет, другую – в левую руку, – сказал он и вручил вторую пару обойм Эйвери, наблюдавшему с восхищением, как Лейзер искусно вставил обойму в рукоятку браунинга и передвинул предохранитель большим пальцем. – Теперь взведите курок, направьте дуло в землю на три ярда впереди вас. Приготовьтесь к стрельбе, рука прямая. Наведите на мишень и, не целясь, отстреляйте всю обойму парными выстрелами. Помните, что пистолет не является оружием высокого класса – польза от него ограниченна, он служит только для ближнего боя. А теперь медленно, очень медленно…
Его речь прервали выстрелы Лейзера. Он стрелял быстро, из напряженной позы – крепко, как гранату, зажав в руке вторую обойму. Он стрелял со злостью, как человек, который слишком долго молчал и наконец заговорил. У Эйвери в душе нарастало волнение – он чувствовал ярость Лейзера, для которого фанерная фигура воплощала нечто большее. Вначале два выстрела, за ними еще два, потом три, затем несколько, слившихся в один залп, – Лейзера окутывала плотная дымка, фанерный солдат дрожал, Эйвери вдыхал сладковатый запах пороха.
– Одиннадцать попаданий из тринадцати выстрелов, – объяви инструктор. – Очень хорошо, просто отлично. В следующий раз, пожалуйста, постарайтесь делать только парные выстрелы и не открывайте огонь без моей команды. – Эйвери – как младшего офицера – он спросил:
– Не желаете потренироваться, сэр?
Лейзер подошел к мишени и стал ощупывать следы от пуль. Наступившая тишина была тягостной. Он совершенно погрузился в себя, рассеянно обводя пальцем края немецкой каски. Наконец голос инструктора вернул его к действительности:
– Послушайте, у нас не так много времени.
Эйвери стоял на коврике, взвешивая в руке пистолет. Инструктор помог ему вставить обойму – другую он судорожно сжимал в левой руке. Холдейн и Лейзер смотрели.
Эйвери нажал курок, выстрел ударил его по ушам и отдался в сердце, а мишень слегка колыхнулась и замерла.
– Молодец, Джон, молодец!
– Очень хорошо, – механически сказал инструктор. – Очень хорошо для первой попытки, сэр. – Он повернулся к Лейзеру:
– А вас я попрошу так не кричать. –Иностранцев он нюхом чуял.
– Сколько? – с нетерпением спросил Эйвери у сержанта, уже осматривавшего дырочки, черневшие на груди и животе мишени. – Сколько всего, старший сержант?
– Хорошо бы мы пошли на задание вдвоем с вами, Джон, – прошептал Лейзер, положив ему руку на плечо. – Я был бы очень рад.
На мгновение Эйвери отшатнулся от него. Но потом рассмеялся и провел ладонью но его спине, по теплой жесткой ткани его спортивной куртки.
Инструктор повел их через плац к кирпичной казарме, внешне похожей на театр без окон из-за того, что один торец заметно возвышался. Сразу за дверным проемом дорогу перекрывал простенок, как в общественном туалете – Стрельба по движущимся мишеням, – сказал Холдейн, – и стрельба ночью.
Во время ленча слушали пленки.
Записи на них должны были служить фоном во время первых двух недель его занятий. Они были переписаны со старых пластинок, одна из которых потрескивала с точностью метронома. В целом записи составляли продолжительную игру на запоминание разрозненных фактов, которые не назывались прямо, а упоминались вроде бы случайно, в завуалированной форме, часто слушателей отвлекали посторонними шумами – к примеру, кто-то спорил, корректировал эти факты или опровергал их. В основном звучали три голоса – один женский и два мужских. Раздавались и другие голоса. Но на нервы им действовал голос женщины.
Ее голос звучал очень неестественно, как у стюардессы. На первой кассете она быстро читала вслух. Вначале перечислялись покупки: два фунта того, килограмм этого; потом она без всякого предупреждения переходила к разговору о кеглях – столько-то зеленых, столько-то светло-коричневых; затем перечисляла оружие, пушки, торпеды, снаряды различных калибров, далее шло описание фабрики: производственная мощность, доходы и расходы, годовой план и его ежемесячное выполнение. Об этом же она продолжала говорить и на второй пленке, но тут ей мешали какие-то посторонние голоса, переводившие разговор на самые неожиданные темы.
Она зашла в бакалейную лавку, где у нее разгорелся спор с женой хозяина по поводу сомнительного качества некоторых продуктов – среди них не совсем свежие яйца, масло, продававшееся втридорога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70