– Они въехали в Лондон. – Цирк нам кое в чем помогает, – добавил он. – Им, видимо, хочется быть полезными. Всего они не знают, конечно. Министр был непреклонен.
Они пошли по Ламбет Роуд, на одном конце которой расположились владения Бога войны – Имперский военный музей, на другом – школы, между ними – больницы; кладбище, обнесенное железной сеткой, как теннисный корт. Трудно сказать, кто здесь живет. Для людей слишком много домов, для детей слишком большие школы. Больницы, может, и полны, но окна зашторены. Пыль стоит везде, как пыль войны. Стоит над низкими фасадами, душит траву на могилах: она заставила уйти всех, кроме тех, кто замешкался в темных углах, как призраки солдат, или тех, что сидят в ожидании, без сна, за своими освещенными желтым светом окнами. Эта дорога выглядит так, словно часто бывала заброшенной. Те немногие, кто вернулся, принесли с собой что-то из мира живых, смотря но тому, где бывали. Один – кусочек вспаханного поля, другой – террасу в стиле Георга IV, амбар или склад; или паб под названием «Лесные цветы».
Дорога эта заполнена учреждениями верующих. Одному покровительствует дева Мария Утешительница, другому – архиепископ Амиго. Все то, что не больница, не школа, не паб и не семинария, во власти пыли – оно мертво… Есть тут магазин детских игрушек с висячим замком на двери. Эйвери оглядывал витрину каждый день по дороге на работу, игрушки ржавели на полках. Витрина становилась все грязнее, покрывалась полосками – следами детских пальцев… Есть тут приемная зубного врача. Эйвери смотрел на дома из машины, подсчитывая их, когда они оставались позади, думая, что, может, больше их не увидит, если уйдет из Департамента… Есть тут склады за оградами, опутанными колючей проволокой, и заводы, которые ничего не производят. На одном из них регулярно гудел гудок, но, казалось, некому было его услышать. Есть тут полуобвалившаяся стена со старыми военными плакатами – армия зовет тебя куда-то… Они обогнули Сент-Джордж-серкус и выехали на Блэйфрайерз Роуд, здесь они уже дома.
Когда они приблизились к своему учреждению, Эйвери ощутил, что произошли перемены. В какой-то момент ему представилось, что даже трава на их неприглядной лужайке стала гуще и ожила за его короткое отсутствие; что бетонные ступени у парадного, которым даже в середине лета удавалось выглядеть мокрыми и грязными, теперь были чисты и гостеприимны. Словом, он уже почувствовал, прежде чем войти в здание, что новый дух проник в Департамент.
Этот дух затронул самых смиренных сотрудников. Пайп, на которого, несомненно, произвела впечатление черная служебная машины и неожиданная беготня занятых людей, выглядел торжественным и бодрым. В первый раз он не заговорил про крикет. Лестница была наполирована мастикой.
В коридоре им встретился Вудфорд. Он спешил. У него в руках было несколько папок с красными предупреждающими надписями на обложках.
– Привет, Джон! Так вы благополучно приземлились? Хорошо провели время? – Похоже, он действительно был рад встрече. – Как сейчас Сара?
– Он отлично справился, – быстро сказал Леклерк. – У него было очень трудное дело.
– Ах да; бедняга Тэйлор. Вы нам понадобитесь в новом отделе. Вашей жене придется потерпеть одной неделю-другую.
– Что это он сказал про Сару? – спросил Эйвери.
Он вдруг испугался. Заторопился но коридору. Леклерк звал его, но он не обернулся. Он вошел в свой кабинет и остановился в оцепенении. На столе стоял второй телефон, а сбоку, у стены – железная койка, как у Леклерка. Рядом с новым аппаратом лежал список экстренных телефонов. Те, которыми следовало пользоваться ночью, были отпечатаны красным цветом. На обратной стороне двери висел двухцветный плакат с человеческой головой в профиль. На верхней части головы была надпись: «Держи в голове», а на губах: «Держи на замке». Он не сразу понял, что плакат призывал хранить тайну и не был какой-то ужасной шуткой по поводу Тэйлора. Он поднял трубку и стал ждать. Вошла Кэрол с бумагами на подпись.
– Как все прошло? – спросила она. – Босс, кажется, доволен. – Она стояла очень близко от него.
– Прошло? Пленки нет. Ее не было среди вещей. Я думаю подать в отставку, я принял решение. Почему этот гнусный телефон не работает?
– Они, наверное, не знают, что вы вернулись. Тут в бухгалтерии рассматривали вашу заявку на оплату такси. Она под вопросом.
– Такси?
– От вашей квартиры до учреждения. В ту ночь, когда погиб Тэйлор. Они говорят, что это слишком.
– Послушайте, пойдите разбудите телефонисток, они, видно, крепко спят.
Сара взяла трубку сама.
– Ах, слава Богу, это ты.
Эйвери сказал: да, он приехал час назад. «Сара, послушай, с меня хватит, я хочу сказать Леклерку…» Но прежде, чем он успел закончить, она взорвалась:
– Джон, скажи ради Бога, чем ты занимаешься? К нам приходили из полиции, детективы; они хотят поговорить с тобой, их интересует покойник, которого привезли в аэропорт в Лондон; кто-то по имени Малаби. Они говорят, его отправили из Финляндии с фальшивым паспортом.
Он закрыл глаза. Он хотел положить трубку, отнял ее от уха, но продолжал слышать голос жены, который повторял: «Джон, Джон. Они говорят, он твой брат; гроб адресован тебе, Джон; какая-то похоронная фирма в Лондоне должна была все для тебя сделать… Джон, Джон. ты меня слышишь?»
– Послушай, – сказал он, – все в порядке. Я сейчас займусь этим.
– Я сказала им про Тэйлора: я должна была.
– Сара!
– А что я еще могла сделать? Они думали, я преступница, не знаю что; мне не верили, Джон? Они спросили, как могут с тобой связаться; я должна была сказать, что не знаю; я даже не знала, в какой ты стране и каким самолетом улетел; я была больна, Джон, мне было очень плохо, у меня был проклятый грипп, и я забыла принять таблетки. Они пришли посреди ночи, двое. Джон, почему они пришли ночью?
– Что ты им сказала? Именем Христа, Сара, что еще ты им сказала?
– Не ругай меня! Это я должна ругать тебя и твой скотский Департамент! Я сказала, что ты делаешь что-то секретное; тебе пришлось уехать за границу по делам Департамента… Джон, я даже не знаю, как он называется!.. Я сказала, что тебе позвонили ночью и ты уехал. Из-за курьера, которого звали Тэйлор.
– Ты с ума сошла, – закричал Эйвери, – ты совершенно ненормальная. Я же тебя просил никому не говорить!
– Джон, но они же полицейские! То, что они знают, не может повредить. – Она плакала, он слышал слезы в голосе. – Джон, пожалуйста, приезжай. Мне так страшно. Ты должен оставить это и снова взяться за издательское дело; мне все равно, что ты делаешь, но…
– Не могу. Это ужасно серьезно. Куда более серьезно, чем ты можешь себе представить. Прости, Сара, но я просто не могу уехать с работы. – И он жестоко добавил, ложь для пользы дела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Они пошли по Ламбет Роуд, на одном конце которой расположились владения Бога войны – Имперский военный музей, на другом – школы, между ними – больницы; кладбище, обнесенное железной сеткой, как теннисный корт. Трудно сказать, кто здесь живет. Для людей слишком много домов, для детей слишком большие школы. Больницы, может, и полны, но окна зашторены. Пыль стоит везде, как пыль войны. Стоит над низкими фасадами, душит траву на могилах: она заставила уйти всех, кроме тех, кто замешкался в темных углах, как призраки солдат, или тех, что сидят в ожидании, без сна, за своими освещенными желтым светом окнами. Эта дорога выглядит так, словно часто бывала заброшенной. Те немногие, кто вернулся, принесли с собой что-то из мира живых, смотря но тому, где бывали. Один – кусочек вспаханного поля, другой – террасу в стиле Георга IV, амбар или склад; или паб под названием «Лесные цветы».
Дорога эта заполнена учреждениями верующих. Одному покровительствует дева Мария Утешительница, другому – архиепископ Амиго. Все то, что не больница, не школа, не паб и не семинария, во власти пыли – оно мертво… Есть тут магазин детских игрушек с висячим замком на двери. Эйвери оглядывал витрину каждый день по дороге на работу, игрушки ржавели на полках. Витрина становилась все грязнее, покрывалась полосками – следами детских пальцев… Есть тут приемная зубного врача. Эйвери смотрел на дома из машины, подсчитывая их, когда они оставались позади, думая, что, может, больше их не увидит, если уйдет из Департамента… Есть тут склады за оградами, опутанными колючей проволокой, и заводы, которые ничего не производят. На одном из них регулярно гудел гудок, но, казалось, некому было его услышать. Есть тут полуобвалившаяся стена со старыми военными плакатами – армия зовет тебя куда-то… Они обогнули Сент-Джордж-серкус и выехали на Блэйфрайерз Роуд, здесь они уже дома.
Когда они приблизились к своему учреждению, Эйвери ощутил, что произошли перемены. В какой-то момент ему представилось, что даже трава на их неприглядной лужайке стала гуще и ожила за его короткое отсутствие; что бетонные ступени у парадного, которым даже в середине лета удавалось выглядеть мокрыми и грязными, теперь были чисты и гостеприимны. Словом, он уже почувствовал, прежде чем войти в здание, что новый дух проник в Департамент.
Этот дух затронул самых смиренных сотрудников. Пайп, на которого, несомненно, произвела впечатление черная служебная машины и неожиданная беготня занятых людей, выглядел торжественным и бодрым. В первый раз он не заговорил про крикет. Лестница была наполирована мастикой.
В коридоре им встретился Вудфорд. Он спешил. У него в руках было несколько папок с красными предупреждающими надписями на обложках.
– Привет, Джон! Так вы благополучно приземлились? Хорошо провели время? – Похоже, он действительно был рад встрече. – Как сейчас Сара?
– Он отлично справился, – быстро сказал Леклерк. – У него было очень трудное дело.
– Ах да; бедняга Тэйлор. Вы нам понадобитесь в новом отделе. Вашей жене придется потерпеть одной неделю-другую.
– Что это он сказал про Сару? – спросил Эйвери.
Он вдруг испугался. Заторопился но коридору. Леклерк звал его, но он не обернулся. Он вошел в свой кабинет и остановился в оцепенении. На столе стоял второй телефон, а сбоку, у стены – железная койка, как у Леклерка. Рядом с новым аппаратом лежал список экстренных телефонов. Те, которыми следовало пользоваться ночью, были отпечатаны красным цветом. На обратной стороне двери висел двухцветный плакат с человеческой головой в профиль. На верхней части головы была надпись: «Держи в голове», а на губах: «Держи на замке». Он не сразу понял, что плакат призывал хранить тайну и не был какой-то ужасной шуткой по поводу Тэйлора. Он поднял трубку и стал ждать. Вошла Кэрол с бумагами на подпись.
– Как все прошло? – спросила она. – Босс, кажется, доволен. – Она стояла очень близко от него.
– Прошло? Пленки нет. Ее не было среди вещей. Я думаю подать в отставку, я принял решение. Почему этот гнусный телефон не работает?
– Они, наверное, не знают, что вы вернулись. Тут в бухгалтерии рассматривали вашу заявку на оплату такси. Она под вопросом.
– Такси?
– От вашей квартиры до учреждения. В ту ночь, когда погиб Тэйлор. Они говорят, что это слишком.
– Послушайте, пойдите разбудите телефонисток, они, видно, крепко спят.
Сара взяла трубку сама.
– Ах, слава Богу, это ты.
Эйвери сказал: да, он приехал час назад. «Сара, послушай, с меня хватит, я хочу сказать Леклерку…» Но прежде, чем он успел закончить, она взорвалась:
– Джон, скажи ради Бога, чем ты занимаешься? К нам приходили из полиции, детективы; они хотят поговорить с тобой, их интересует покойник, которого привезли в аэропорт в Лондон; кто-то по имени Малаби. Они говорят, его отправили из Финляндии с фальшивым паспортом.
Он закрыл глаза. Он хотел положить трубку, отнял ее от уха, но продолжал слышать голос жены, который повторял: «Джон, Джон. Они говорят, он твой брат; гроб адресован тебе, Джон; какая-то похоронная фирма в Лондоне должна была все для тебя сделать… Джон, Джон. ты меня слышишь?»
– Послушай, – сказал он, – все в порядке. Я сейчас займусь этим.
– Я сказала им про Тэйлора: я должна была.
– Сара!
– А что я еще могла сделать? Они думали, я преступница, не знаю что; мне не верили, Джон? Они спросили, как могут с тобой связаться; я должна была сказать, что не знаю; я даже не знала, в какой ты стране и каким самолетом улетел; я была больна, Джон, мне было очень плохо, у меня был проклятый грипп, и я забыла принять таблетки. Они пришли посреди ночи, двое. Джон, почему они пришли ночью?
– Что ты им сказала? Именем Христа, Сара, что еще ты им сказала?
– Не ругай меня! Это я должна ругать тебя и твой скотский Департамент! Я сказала, что ты делаешь что-то секретное; тебе пришлось уехать за границу по делам Департамента… Джон, я даже не знаю, как он называется!.. Я сказала, что тебе позвонили ночью и ты уехал. Из-за курьера, которого звали Тэйлор.
– Ты с ума сошла, – закричал Эйвери, – ты совершенно ненормальная. Я же тебя просил никому не говорить!
– Джон, но они же полицейские! То, что они знают, не может повредить. – Она плакала, он слышал слезы в голосе. – Джон, пожалуйста, приезжай. Мне так страшно. Ты должен оставить это и снова взяться за издательское дело; мне все равно, что ты делаешь, но…
– Не могу. Это ужасно серьезно. Куда более серьезно, чем ты можешь себе представить. Прости, Сара, но я просто не могу уехать с работы. – И он жестоко добавил, ложь для пользы дела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70