С тем же выражением лица он. наверно, показывал владельцу неисправность в машине. Станция, общежитие и церковь на плане были обозначены зеленым цветом; вставка в нижнем левом углу изображала железнодорожные склады и депо. Стороны света были отмечены по бокам: Западная перспектива, Северная перспектива.
– Что такое перспектива, сэр? – спросил Лейзер.
– Вид, направление.
– Зачем это? Зачем это на карте, скажите, пожалуйста?
Леклерк терпеливо улыбнулся:
– Для ориентации, Фред.
Лейзер поднялся со стула и стал внимательно разглядывать карту.
– А это церковь?
– Точно, Фред.
– Почему она обращена на север? Церкви всегда смотрят с востока на запад. У вас вход с восточной стороны, там, где должен стоять алтарь.
Холдейн наклонился, прижав к губам указательный палец правой руки.
– Это только схематическая карта, – сказал Леклерк.
Лейзер вернулся на свое место и сел, с особенно прямой спиной.
– Понятно. Извините.
Когда инструктаж закончился, Леклерк отвел Эйвери в сторону:
– Еще одна вещь, Джон, он не должен брать пистолет. Это не подлежит обсуждению. Министр был здесь непреклонен. Передайте Фреду.
– Что, нельзя пистолет?
– По-моему, можно нож. Нож – штука общего назначения; то есть, если что-то пойдет не так, мы всегда сможем сказать, что он общего назначения.
* * *
После обеда они прокатились вдоль границы – машину дал Гортон. Леклерк взял с собой небольшую пачку листков с заметками, которые он выписал из пограничного донесения Цирка, и вместе со сложенной картой держал их на коленях.
Вид самой северной части границы, разделившей Германию надвое, .может вызвать удивление. Разочарован будет тот, кто рассчитывает увидеть надолбы и внушительные укрепления. Местность, где пролегла граница, самая разнообразная: овраги, небольшие, поросшие папоротником холмы и дикий неухоженный лес. Большинство укреплений восточных немцев расположены в глубине территории, так, чтобы их не было видно с запада – только изредка разбудит воображение какой-нибудь выдвинутый вперед бункер, пустой сельский дом, разбитая дорога или наблюдательная вышка.
Западную сторону украшает символ раздела Германии – фанерная модель Бранденбургских ворот, нелепо торчащая на диком лугу. На изрядно пострадавших от ветра и дождя деревянных табличках – лозунги пятнадцатилетней давности. Только ночью, когда темноту разрывает луч прожектора и начинает обыскивать остывшую землю, холодеет сердце за притаившегося в поле беглеца – так замирает заяц и, будучи обнаружен, в ужасе срывается с места и бежит, пока не упадет без сил.
Они поехали по вершине вытянутого холма, и там, где оказывались особенно близко от границы, останавливали машину и выходили. На Лейзере был плащ, на голове – шляпа. День был очень холодным. Леклерк был одет в шерстяное пальто, в руках держал раскладную трость-табурет: один Бог знает, где он ее откопал.
Леклерк сказал: «Не здесь» – уже при первой остановке. Потом он повторял это несколько раз. Когда они вышли из машины в четвертый раз, Леклерк объявил:
– Следующая остановка – наша. – Такого рода шуточки любили на войне.
Эйвери не узнал бы это место, хотя видел его на схематической карте Леклерка. Холм был тот самый, конечно, и поворачивал к границе, круто обрываясь над лежащим у его подножия полем. Но дальше местность была холмистой, кое-где покрытой лесом, на горизонте выступали деревья, между которыми с помощью бинокля можно было разглядеть коричневый силуэт деревянной вышки.
– Левее третьего кола, – сказал Леклерк.
Они внимательно осматривали землю, и Эйвери заметил след старой тропинки.
– Она заминирована. Заминирована вся тропинка. Их территория начинается у подножия. – Леклерк повернулся к Лейзеру. – Пойдете отсюда, – Он взмахнул своей тростью-табуретом. – Дойдете до обрыва и заляжете. Мы все придем сюда пораньше, чтобы ваши глаза привыкли к темноте. Теперь, пожалуй, пора возвращаться. Чтобы не привлекать внимание.
На обратном пути начался сильный дождь, он заливал ветровое стекло и шумно барабанил по крыше. Сидя рядом с Лейзером, Эйвери погрузился в свои мысли. Он попробовал взглянуть на все со стороны и понял, что его собственная миссия превратилась в комедию, а Лейзер должен был стать действующим лицом трагедии. Эйвери представилось, что он участвует в безумном посменном марафоне, в котором каждый бегун должен бежать быстрее и дальше, чем предыдущий, а финишем станет смерть.
– Кстати, – сказал он вдруг, обращаясь к Лейзеру, – что нам делать с вашими волосами? Мне кажется, у них там нет такого лосьона, каким пользуетесь вы. Это может вас выдать.
– Стричься не надо, – заметил Холдейн. – Немцы носят длинные волосы. Помыть голову, вот и все. Смыть лосьон. Молодец, Джон, поздравляю.
Глава 17
Дождь перестал. Приближалась ночь, дул ветер. Они сидели за деревянным столом и ждали. Лейзер был в своей спальне. Джонсон приготовил чай и стал возиться с передатчиком. Никто не разговаривал. Все перестали притворяться. Даже .Леклерк, знаток модных школьных словечек и выражений, больше не утруждал себя, изображая уверенность. Казалось, он просто был недоволен тем, что его заставили слишком долго ждать запоздалой свадьбы нелюбимого друга. Им было страшно, они подремывали, как будто сидели в подводной лодке. Сверху мягко раскачивалась лампа. Джонсона то и дело посылали к дверям поглядеть на луну, и каждый раз он объявлял, что ее все нет.
– Метеосводка – хорошая, – заметил Леклерк и отправился на чердак посмотреть, как Джонсон проверяет передатчик.
Оставшись наедине с Холдейном, Эйвери торопливо сказал:
– Он говорит, что в Министерстве возражают против пистолета. Лейзеру нельзя брать пистолет.
– Какого черта он советовался в Министерстве? – воскликнул Холдейн вне себя от ярости. Потом тихо добавил:
– Скажите вы. Это ваше дело.
– Леклерку?
– Идиот! Лейзеру.
Они немного поели, затем Эйвери с Холдейном пошли к Лейзеру в спальню.
– Мы должны вас одеть, – сказали они.
Они велели ему полностью раздеться и забрали его дорогую теплую одежду: серую куртку и брюки того же цвета, кремовую шелковую рубашку, черные ботинки с тупыми носами, темно-синие нейлоновые носки. Взявшись за клетчатый галстук, он нащупал золотую булавку с лошадиной головой, осторожно отстегнул ее протянул Холдейну.
– А что делать с этим?
Холдейн приготовил конверты для ценных вещей. В один из них он положил булавку, конверт заклеил, надписал и бросил на кровать.
– Голову вы вымыли?
– Да.
– Восточногерманское мыло нам достать не удалось. Наверно, вам придется самому позаботиться об этом уже там. Как я понимаю, мыло у них дефицит.
– Хорошо.
Он сидел на своей койке голый, только что в часах, сгорбившись, обнимая сильными руками лишенные растительности ноги;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Что такое перспектива, сэр? – спросил Лейзер.
– Вид, направление.
– Зачем это? Зачем это на карте, скажите, пожалуйста?
Леклерк терпеливо улыбнулся:
– Для ориентации, Фред.
Лейзер поднялся со стула и стал внимательно разглядывать карту.
– А это церковь?
– Точно, Фред.
– Почему она обращена на север? Церкви всегда смотрят с востока на запад. У вас вход с восточной стороны, там, где должен стоять алтарь.
Холдейн наклонился, прижав к губам указательный палец правой руки.
– Это только схематическая карта, – сказал Леклерк.
Лейзер вернулся на свое место и сел, с особенно прямой спиной.
– Понятно. Извините.
Когда инструктаж закончился, Леклерк отвел Эйвери в сторону:
– Еще одна вещь, Джон, он не должен брать пистолет. Это не подлежит обсуждению. Министр был здесь непреклонен. Передайте Фреду.
– Что, нельзя пистолет?
– По-моему, можно нож. Нож – штука общего назначения; то есть, если что-то пойдет не так, мы всегда сможем сказать, что он общего назначения.
* * *
После обеда они прокатились вдоль границы – машину дал Гортон. Леклерк взял с собой небольшую пачку листков с заметками, которые он выписал из пограничного донесения Цирка, и вместе со сложенной картой держал их на коленях.
Вид самой северной части границы, разделившей Германию надвое, .может вызвать удивление. Разочарован будет тот, кто рассчитывает увидеть надолбы и внушительные укрепления. Местность, где пролегла граница, самая разнообразная: овраги, небольшие, поросшие папоротником холмы и дикий неухоженный лес. Большинство укреплений восточных немцев расположены в глубине территории, так, чтобы их не было видно с запада – только изредка разбудит воображение какой-нибудь выдвинутый вперед бункер, пустой сельский дом, разбитая дорога или наблюдательная вышка.
Западную сторону украшает символ раздела Германии – фанерная модель Бранденбургских ворот, нелепо торчащая на диком лугу. На изрядно пострадавших от ветра и дождя деревянных табличках – лозунги пятнадцатилетней давности. Только ночью, когда темноту разрывает луч прожектора и начинает обыскивать остывшую землю, холодеет сердце за притаившегося в поле беглеца – так замирает заяц и, будучи обнаружен, в ужасе срывается с места и бежит, пока не упадет без сил.
Они поехали по вершине вытянутого холма, и там, где оказывались особенно близко от границы, останавливали машину и выходили. На Лейзере был плащ, на голове – шляпа. День был очень холодным. Леклерк был одет в шерстяное пальто, в руках держал раскладную трость-табурет: один Бог знает, где он ее откопал.
Леклерк сказал: «Не здесь» – уже при первой остановке. Потом он повторял это несколько раз. Когда они вышли из машины в четвертый раз, Леклерк объявил:
– Следующая остановка – наша. – Такого рода шуточки любили на войне.
Эйвери не узнал бы это место, хотя видел его на схематической карте Леклерка. Холм был тот самый, конечно, и поворачивал к границе, круто обрываясь над лежащим у его подножия полем. Но дальше местность была холмистой, кое-где покрытой лесом, на горизонте выступали деревья, между которыми с помощью бинокля можно было разглядеть коричневый силуэт деревянной вышки.
– Левее третьего кола, – сказал Леклерк.
Они внимательно осматривали землю, и Эйвери заметил след старой тропинки.
– Она заминирована. Заминирована вся тропинка. Их территория начинается у подножия. – Леклерк повернулся к Лейзеру. – Пойдете отсюда, – Он взмахнул своей тростью-табуретом. – Дойдете до обрыва и заляжете. Мы все придем сюда пораньше, чтобы ваши глаза привыкли к темноте. Теперь, пожалуй, пора возвращаться. Чтобы не привлекать внимание.
На обратном пути начался сильный дождь, он заливал ветровое стекло и шумно барабанил по крыше. Сидя рядом с Лейзером, Эйвери погрузился в свои мысли. Он попробовал взглянуть на все со стороны и понял, что его собственная миссия превратилась в комедию, а Лейзер должен был стать действующим лицом трагедии. Эйвери представилось, что он участвует в безумном посменном марафоне, в котором каждый бегун должен бежать быстрее и дальше, чем предыдущий, а финишем станет смерть.
– Кстати, – сказал он вдруг, обращаясь к Лейзеру, – что нам делать с вашими волосами? Мне кажется, у них там нет такого лосьона, каким пользуетесь вы. Это может вас выдать.
– Стричься не надо, – заметил Холдейн. – Немцы носят длинные волосы. Помыть голову, вот и все. Смыть лосьон. Молодец, Джон, поздравляю.
Глава 17
Дождь перестал. Приближалась ночь, дул ветер. Они сидели за деревянным столом и ждали. Лейзер был в своей спальне. Джонсон приготовил чай и стал возиться с передатчиком. Никто не разговаривал. Все перестали притворяться. Даже .Леклерк, знаток модных школьных словечек и выражений, больше не утруждал себя, изображая уверенность. Казалось, он просто был недоволен тем, что его заставили слишком долго ждать запоздалой свадьбы нелюбимого друга. Им было страшно, они подремывали, как будто сидели в подводной лодке. Сверху мягко раскачивалась лампа. Джонсона то и дело посылали к дверям поглядеть на луну, и каждый раз он объявлял, что ее все нет.
– Метеосводка – хорошая, – заметил Леклерк и отправился на чердак посмотреть, как Джонсон проверяет передатчик.
Оставшись наедине с Холдейном, Эйвери торопливо сказал:
– Он говорит, что в Министерстве возражают против пистолета. Лейзеру нельзя брать пистолет.
– Какого черта он советовался в Министерстве? – воскликнул Холдейн вне себя от ярости. Потом тихо добавил:
– Скажите вы. Это ваше дело.
– Леклерку?
– Идиот! Лейзеру.
Они немного поели, затем Эйвери с Холдейном пошли к Лейзеру в спальню.
– Мы должны вас одеть, – сказали они.
Они велели ему полностью раздеться и забрали его дорогую теплую одежду: серую куртку и брюки того же цвета, кремовую шелковую рубашку, черные ботинки с тупыми носами, темно-синие нейлоновые носки. Взявшись за клетчатый галстук, он нащупал золотую булавку с лошадиной головой, осторожно отстегнул ее протянул Холдейну.
– А что делать с этим?
Холдейн приготовил конверты для ценных вещей. В один из них он положил булавку, конверт заклеил, надписал и бросил на кровать.
– Голову вы вымыли?
– Да.
– Восточногерманское мыло нам достать не удалось. Наверно, вам придется самому позаботиться об этом уже там. Как я понимаю, мыло у них дефицит.
– Хорошо.
Он сидел на своей койке голый, только что в часах, сгорбившись, обнимая сильными руками лишенные растительности ноги;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70