ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

После этого от собора на Лобное место Красной площади, заполненной от края до края народом, вышли Феодорит, рязанский архиепископ (патриарший престол пустовал — бесстрашного Гермогена поляки уморили голодом в тюрьме), келарь Авраамий Палицын, Новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Василий Петрович Морозов. Спросили:
— Кого вы хотите в цари?
— Михаила Федоровича Романова!
Вопрос был решен — царем провозгласили молодого Романова, в котором все «видели, — по словам Ключевского, — не соборного избранника, а племянника царя Федора, природного, наследственного царя». Как говорит один хронограф, Михаила избрали «сродственного его ради соуза царских искр". А. Палицын считает нового царя „избранным от Бога прежде его рождения“. Другой его современник, И. Тимофеев, ставит Михаила в один ряд с другими наследственными царями — Федором Ивановичем и его предшественниками, игнорируя при этом Годунова, Шуйского, не говоря уже о самозванцах.
Ф. И. Шереметев, родственник Романовых, один из кандидатов в цари на соборе 1613 года, писал в связи с избранием Михаила князю Б. В. Голицыну в Польшу: «Миша Романов молод, разумом не дошел и нам будет поваден». Боярин говорил то, что и царский дядя Иван Никитич Романов, — о молодости и разуме Михаила. Бояре, как видно, надеялись, что при таком царе всеми делами в государстве будут заправлять они, как это было, хотя и в другой обстановке, при царе Федоре Ивановиче. Они «хотели выбрать не способнейшего, а удобнейшего» (В. О. Ключевский).
Во всяком случае, с избранием царя установится, как полагали россияне, прежний наряд, то есть управление государством, как было заведено при прежних властителях России. Сохранилось известие о том, что царь Романов, как и Шуйский в свое время, дал боярам крестоцеловальную запись: «Не осудя истинным судом с боярами своими, никого смерти не предать и вместе с преступником не наказывать его родственников». Согласно другому свидетельству, царь Михаил дал обещание наказывать вельмож не смертью, а заточением. Трудно сказать, соответствуют ли истине оба эти сообщения. С одной стороны, как будто нет: казнь боярина Шеина, отца и сына Измайловых, после капитуляции их войска под Смоленском в 1634 году противоречит им. Но с другой стороны — лет двенадцать спустя после избрания царь Михаил Федорович сообщал воеводам: «По нашему указу сделана наша печать новая, больше прежней, для того, что на прежней печати наше государское титло описано было несполна. А ныне прибавлено на печати в подписи: самодержец (стало быть, раньше этого слова, очень важного в титулатуре российского государя, не было. — В.Б.). А что у прежней нашей печати были промеж глав Орловых слова (какие неизвестно. — В.Б.), и ныне у новой печати слов нет, а над главами у орла корона». Может быть, такая запись, ограничивающая власть новоизбранного царя, поначалу имелась? И только позднее от нее монарх избавился?
…Въезд в Москву царя с матушкой состоялся 2 мая. Москвичи, от мала до велика, встречали их за городом. Затем был совершен молебен в Успенском соборе Московского Кремля. Все присутствующие подходили к царской ручке, целовали ее, поздравляли юношу монарха с великим торжеством. Два месяца с лишним спустя (11 июля) Михаил Федорович венчался на царство в том же соборе. А перед тем в Золотой подписной палате пожаловал в бояре стольника князя И. Б. Черкасского, своего родственника, и стольника же князя Д. М. Пожарского, освободителя Москвы, одного из кандидатов на престол во время недавней выборной кампании на Земском соборе.
Венчал его царским венцом казанский митрополит Ефрем. На следующий день, на память святого Михаила Малеина, в день своих именин, царь Михаил пожаловал Кузьму Минина, еще одного из освободителей Отечества, из нижегородских «говядарей» (торговцев мясом), чином думного дворянина — третьим в тогдашней иерархии (после боярина и окольничего).
Мягкость и доброта нового царя, отмечаемая источниками того времени, подавали простым людям надежду, производили на них хорошее впечатление. Тяготы и лишения, долго еще продолжавшиеся после «великого литовского разорения», они связывали отнюдь не с его именем. Всю вину перекладывали на его окружение, «недобрых» бояр-советников. В избрании царя Михаила присутствует один момент, очень важный для Смутной эпохи, — его легитимность, в отличие от воцарения, провозглашения самозванцев или даже В. И. Шуйского, знатного боярина, князя, Рюриковича. В избрании этом присутствует воля «земли», народа, познавшего в ту лихую годину не только горечь национального унижения и разорения, но и свою силу: люди убедились, что царство могло, хотя бы на некоторое время, стоять без монарха, но без народа не могли удержаться ни царство, ни монарх.
Правда, все знали, что без бояр, их совета царь Михаил шагу не может сделать. Та же псковская повесть негодует по этому поводу. То, что он дал боярам запись или устную присягу, ограничивавшую его власть, подтверждают Г. Котошихин, бежавший из России в Швецию, В. Н. Татищев, историк XVIII века, писавший по источникам, многие из которых не дошли до нашего времени. Действительно, царь Михаил перепоручил все дела Романовым, Черкасским, Салтыковым, Шереметевым, Лыковым, Репниным. Они распоряжались всем, даже «гнушались» царем, а тот смотрел на все их хитрости, проделки, неправедные дела сквозь пальцы. В придворных интригах весьма была искушена своенравная инокиня Марфа, которую сын-монарх слушался беспрекословно.
При дворе царили лживость, лихоимство, корыстолюбие. Некомпетентность новых руководителей большого государства, разоренного Смутой до крайности, была вопиющей. «Царь их, — по замечанию одного современника — голландца, — подобен солнцу, которого часть покрыта облаками, так что земля Московская не может получить ни теплоты, ни света… Все приближенные царя — несведущие юноши; ловкие деловые и приказные — алчные волки, все без различия грабят и разоряют народ. Никто не доводит правды до царя: к царю нет доступа без больших издержек…»
Широко распространились местнические споры, причем не только между знатными, «породными» людьми, которые были известны служебными заслугами, своими и предков, но и между всякой мелкотой. Их урезонивали, наказывали. Но все равно находились местники, которые готовы были голову на плаху положить, лишь бы не быть «ниже» соперника по службе.
Раньше думные люди, первые вельможи государства, знали себе цену. «Бывали на нас опалы, — заявил однажды польским комиссарам высокопородный князь Воротынский, — и при прежних царях, но правительства у нас не отнимали». А князь В. В. Голицын вторит ему:
— Нас из Думы не высылывали, мы всякую Думу ведали.
Именно об этом Голицыне знаменитый князь Пожарский, из захудавшего рода, с большим почтением говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212