ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

был послушен, безроден и всегда знал только одного хозяина — того, кто сильнее. А таким был сам Меншиков.
Неграмотному светлейшему нравился научный подход нового воспитателя — тот составил солидный план занятий юного царя. В нем была история, география, механика, оптика, латынь и другие языки, а также музыка, танцы, верховая езда. Не были забыты и основы отеческой веры. Феофан Прокопович составил программу обучения «багрянородного отрока» основам православия. Понемногу Андрей Иванович приучал государя к делам — ведь наступит время, когда не сможет Александр Данилович нести на своих могучих плечах тяжкое бремя власти и нужен ему будет коронованный помощник! Двадцать первого июня 1727 года Петр II явился на заседание Совета и произнес напыщенную программную речь, в которой обещал вспомогать убогим и «по похвальному примеру императора Веспасиана никого от себя печального не отпускать». Старые зубры канцлер Г.И. Головкин, генерал-адмирал Ф.М. Апраксин, князь Д.М. Голицын и другие умилялись: какой умненький мальчик, а главное — какой послушный! Ай да Андрей Иванович!
Меншиков, прибрав к рукам власть, был крут и беспощаден к своим врагам. Никаких традиционных амнистий по случаю вступления нового царя на престол не последовало — наоборот, Меншиков пытался довести до плахи своих вчерашних друзей — П.А. Толстого, А.М. Девиера, обвиненных накануне смерти Екатерины в заговоре. Тогда же попали в опалу и члены кружка веселой и обаятельной княгини Асечки — Аграфены Петровны Волконской. Среди друзей Асечки были дипломат И.П. Веселовский, камергер С.А. Маврин, военный инженер Абрам Петрович Ганнибал — «черный Абрам", как он писал в письмах Волконской. Этот кружок тогдашней петербургской молодежи сгубили сплетни о кознях Меншикова, точнее — чей-то донос о предосудительных разговорах в салоне Волконской. Как только светлейший узнал из доноса о предосудительных разговорах в салоне Асечки, он поступил с кружковцами грубо и бесцеремонно. Без всякого следствия княгиню Волконскую сослали в деревню, других участников вечеринок в ее доме разослали по дальним городам.
Уже 8 мая Ганнибал ехал в срочную командировку с царим указом об осмотре крепости в Казани. Не успел высланный из столицы без единого рубля Арап Петра Великого доскакать до Волги, как там его ждал указ «ехать без всякого замедления» в Тобольск и там строить крепость. Он был в отчаянии, писал жалобные челобитные светлейшему, просил снизойти к нему, «нищему, сирому, босому иностранцу». Но Меншиков дал указание губернатору Сибири князю М.В. Долгорукому послать Ганнибала еще дальше — на китайскую границу, да еще за ним, как за подозрительным иноземцем, учредить «крепкий присмотр» — ведь китайский рубеж рядом! Ганнибал умолял Волконскую и других друзей прислать ему денег, помочь ходатайством у сильных мира сего. Но друзья ничем не могли помочь черному любимцу Петра, их положение было тоже тяжелым. Над Ганнибалом сжалился сибирский губернатор; отправляя опального в Селенгинск, он подарил ему сто рублей. Даже падение Меншикова осенью 1727 года не облегчило положение ссыльного, он был выключен из гвардии и записан в майоры Тобольского гарнизона, а в декабре в Селенгинск отправили офицера, которому предписывалось прийти к Ганнибалу «на квартиру незапно», арестовать его, отобрать и опечатать все его бумаги. Сидение Ганнибала под арестом продолжалось долго, пока уже при Анне Иоанновне о нем, дельном инженере и фортификаторе, не вспомнил набравший силу фельдмаршал Б.X. Миних. Именно он и вытащил Абрама в 1731 году из Сибири.
События в Петербурге весной и летом 1727 года разворачивались неспешно. Меншиков был счастлив — Фортуна благосклонно улыбалась, придворные раболепствовали перед ним, дела шли хорошо. Восемнадцатого мая в сенатской подклети пороли батогами рассеянного канцелярского юношу Семена Смирнова, который в важной бумаге сделал описку: вместо словосочетания «светлейший князь» написал «светлейший государь Александр Данилович".
Через два дня после досадного происшествия с Семеном Смирновым и, конечно, без всякой связи с этим император Петр II чинно явился к Меншикову и в присутствии двора и генералитета попросил у светлейшего руки его дочери Марии. Меншиков благосклонно согласился, тем более что накануне Верховный тайный совет подписал постановление, одобряющее этот брак. И тотчас же началась церемония обручения. Под сводами уютного золотого зала Меншиковского дворца запел хор, высокопарно вещал архиепископ Феофан Прокопович. Все шло, как и задумал еще при Екатерине I Меншиков: еще шаг, и вот он, трон Романовых! Многочисленные гости были смущены и шокированы — до совершеннолетия царя оставалось еще несколько лет, а вот уже обручение. «Никто не думал, — пишет иностранный дипломат, — чтобы это могло так скоро случиться!»
А жених и невеста послушно стояли перед амвоном домовой церкви Меншикова. Ей исполнилось пятнадцать, а ему — одиннадцать лет. Эта разница в четыре года, вероятно казалась им огромной, но оба они были, в сущности, игрушками, которыми играли взрослые. Они не знали, что не пройдет и четырех месяцев, как они расстанутся навсегда, но умрут почти одновременно. Мария зачахнет в Березове, пережив светлейшего всего на полтора месяца, умрет сразу после Рождества — 26 декабря 1729 года, в день своего восемнадцатилетия. Не пройдет и месяца, как в другом конце России умрет и ее бывший жених…
В вечер дня обручения — 23 мая 1727 года — Меншиков торжествовал. Он не жалел ни денег, ни сил, чтобы пустить пыль в глаза гостям: ломился от яств стол, гремели салюты в честь каждого тоста, на крыше дворца сияла видная с другого берега Невы иллюминация: ангел с двумя сердцами в руках и транспарант огненными буквами: «Небо посылает меня утвердить союз ваш». Бал открыли новообрученные. Этот майский день был последним триумфом светлейшего. Летом 1727 года с ним произошло подлинное несчастье — он надолго заболел. А как известно, это роскошь, недопустимая для властителя. Болезнь казалась опасной: кровохарканье, судороги, лихорадка. Меншиков даже написал два завещания — имущественное и политическое. В последнем он призывал императора учиться, быть верному акту обручения.
Петр вместе со своей старшей сестрой Натальей Алексеевной пару раз посетили больного, но вскоре визиты прекратились. За окном было теплое лето — не сидеть же детям у постели хворого, в сущности, умирающего старика. В это-то время неверная Фортуна и убежала от светлейшего. «В пять недель, — пишет биограф Меншикова Н.И. Павленко, — когда Меншиков практически был лишен возможности опекать будущего зятя, свершилось то, чего он так опасался, — юнец освободился от его глаза и оказался под влиянием Долгоруких, действиями которых ловко руководил Остерман».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212