- Но ведь Клеопатра объявила их царями и царицами!
Ани смутился и недоверчиво покосился на Цезариона.
- Я никогда не видел их имен на указах иди документах.
- Не египетскими царями! - воскликнул Цезарион. - Но царями Армении, Мидии, Македонии и Киренаики. Она себя объявила царицей царей, а своего старшего сына - царем царей!
Ани, казалось, снова удивился и некоторое время молчал. После довольно продолжительной паузы египтянин осторожно сказал:
- Кажется, что-то подобное я действительно слышал. Если не ошибаюсь, в Александрийском гимнасии было устроено большое торжество. Люди говорили, что такого пышного празднества свет еще не видывал. - Он снова замолчал, мельком посмотрев на Цезариона. - Однако во всех странах, которые ты назвал, есть свои цари, и если бы что-то из этого и вышло, то повлекло бы за собой еще больше войн. Спасибо благим богам, что из затеи Клеопатры ничего уже не получится. - Ани прокашлялся и добавил: - Боюсь, я не смогу ответить тебе, что же случилось с детьми царицы. Я слышал только о том, что Клеопатру взяли в плен, а молодого царя не было в городе... - Внезапно ему в голову пришла какая-то мысль, и он, чуть помедлив, произнес: - Может, ты знаешь об этом больше, чем я.
Цезарион почувствовал, как в боку начала пульсировать кровь.
- Что ты имеешь в виду?
- Кому, как не старшему сыну, царица могла отправить сокровища, - задумчиво вымолвил Ани. - И ты, скорее всего, надеешься встретиться именно с ним.
У Цезариона отлегло от сердца, но он предпочел промолчать в ответ.
Ани, по всей видимости, воспринял молчание юноши как подтверждение того, что его догадка верна. С недоверием посмотрев на Цезариона, он закусил нижнюю губу.
- Никогда бы не подумал, что молодой царь настолько важен для римлян, чтобы его нужно было высылать из страны с такой поспешностью, - пожав плечами, сказал караванщик. - Ходили слухи, что у Цезариона проказа и его годами держали взаперти во дворце.
Юноша бросил на него гневный взгляд. Временами он подозревал, что попытки матери скрывать его состояние только порождают ещё больше слухов, чем если бы они сказали правду. Однако такого ему еще не приходилось слышать.
- Это ложь! - возмущенно заявил Цезарион.
Ани поднял руки в знак того, что он не собирается возражать.
- Ну, если ты так говоришь, я тебе верю. Ты ведь из Александрии, а я из Коптоса, куда доходит мало новостей - только слухи от торговцев и барочников, которые поднимаются вверх по реке. И хотя я не знаю всей правды, я точно могу сказать, что лжи в этих историях предостаточно. Многие говорят, что царица - святая богиня и всюду творит чудеса, другие же называют ее пьяницей и проституткой. Некоторые утверждают, что царь - это воплощение божества, а другие - что он прокаженный дурачок. Сказать по правде, жителям Коптоса это все равно. Однако даже если царь заслуживает твоей преданности, разве ты можешь быть уверен в том, что он примет тебя с распростертыми объятиями? Сейчас, когда ты явишься к нему без денег и к тому же раненый?..
Вопрос о том, что же он будет делать без денег, действительно волновал Цезариона, но он не хотел думать об этом сейчас. Самая главная задача на настоящий момент - благополучно выбраться из Египта. «Поразмыслю над этим, когда достигну цели», - сказал он себе, позволив египтянину думать все, что тому заблагорассудится.
Ани еще несколько раз пытался вызвать его на откровенность, желая разузнать что-нибудь о его происхождении и намерениях, по Цезарион хранил молчание. Бок болел все сильнее и сильнее, дыхание стало прерывистым и тяжелым. Караванщик, заметив, что его состояние ухудшилось, прекратил свои расспросы.
Они шли, пока совсем не стемнело; затем остановились, чтобы передохнуть и выпить воды, и после небольшого привала поднялись и двинулись дальше. В полночь они поели лепешек с сыром и, как только поднялась луна, снова отправились в путь. Спустя полтора часа Цезарион в конце концов не выдержал и попросил, чтобы ему дали осла.
Примерно за час перед рассветом караван встал на привал. У Цезариона опять голова шла кругом от нестерпимой боли, которая пронзала его тело, он мало что понимал. Он знал только одно: появилась возможность отдохнуть от тряски, - и поэтому сполз с осла и лег на землю, сжавшись от холода в комок. Через несколько минут подошел Ани и накрыл его одеялом.
По мере того как боль утихала, Цезарион понемногу начал осознавать, что мужчины принялись разбивать лагерь. Были натянуты навесы, распакованы одеяла для сна, привязаны верблюды, а над разведенным костром уже висел котелок, от которого распространялся запах свинины и лука. Немного погодя снова подошел Ани. Он принес свернутую конусом лепешку, внутри которой был кусок горячего тушеного мяса. Египтянин наклонился, чтобы подать Цезариону еду, однако тот даже не пошевелился. Тогда караванщик присел на корточки, взял слабую руку юноши и вложил в нее лепешку.
Цезарион застонал и приподнялся с земли. Он с отвращением посмотрел на хлеб, а затем огляделся по сторонам. Светало, и все вокруг приобрело какой-то призрачный, жемчужно-серый оттенок. Цезарион увидел, что палатки поставлены на плоской песчаной земле, кое-где поросшей кустарником. С одной стороны была вода, а справа - дома, но не те хлипкие палатки, что служат жилищем в пустыне, а настоящие кирпичные дома, крытые черепицей.
- Мы в Беренике? - хрипло спросил он, едва осмеливаясь в это поверить.
- Да, мы и в самом деле уже приехали. Приехали! - не скрывая своего восторга, ответил Ани и улыбнулся во весь рот. - Поужинай и отдохни. Этим вечером мы пойдем с тобой в порт.
Цезарион покосился на свернутую лепешку. Есть совсем не хотелось, но он все-таки заставил себя откусить небольшой кусочек.
- Мы пойдем сегодня утром, - с трудом проглотив хлеб, поправил он египтянина. - Я полежу несколько часов, а потом отправимся в порт.
Улыбка исчезла с лица Ани.
- Мальчик, я не собираюсь говорить о делах, пока не приведу себя в порядок. Я хочу поспать, поесть, потом умыться и надеть чистую одежду. Подождешь до вечера.
- Я пойду один. Утром.
- Сбежишь, не заплатив мне ничего? Ты клялся, что возьмешь денег у своих друзей на корабле и дашь мне.
- Сколько ты хочешь, чтобы я тебе заплатил?
Ани, прищурившись, посмотрел на него. Цезарион откусил еще кусок лепешки и стал жевать его, стараясь не встречаться взглядом с египтянином. Он не смог бы объяснить почему, но ему вдруг стало стыдно. Тем временем уже почти рассвело.
- Я заплатил Сцилле четыре драхмы, - неторопливо начал караванщик. - Еще две драхмы и три обола я отдал за мирру; одну драхму и четыре обола - за повязки. Ты съел... ну, скажем, на четыре драхмы. Кроме того, ты ехал на моем осле и пользовался нашей защитой в течение двух дней - это, допустим, еще восемь драхм в качестве платы за услуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113