Так же беззвучно, как он сам, заняли свою позицию и другие. Внизу тоже стояла тишина. Близились сумерки. Слава долго всматривался в просветы между деревьями. И заметил под еловой веткой блик. Снег, даже самый искрящийся на солнце, так не блестит.
Это заходящее солнце, отраженное от сугробов, попало в окуляр бинокля. Значит, часовой оказался прав. Значит, снизу за сопкой кто-то наблюдает. Но так наблюдать могут только те, кто знает наверняка, что наверху люди. Могли обратить внимание на следы. Только следы идут по другому склону. Заметили их там и проверили противоположный склон, где следов нет? Вообще-то резонно, такое быть может.
Но часовой должен был бы сам их заметить и с другой стороны, когда они на следы и могли наткнуться.
А если это подошли свои — «Команда теней»? Их больше сотни, и если они видели следы, то бояться и прятаться не должны. К тому же должны знать, что здесь их ждет командир со своей группой. Нет, что-то тут не так. Свои бы уже показались. А что, если просто взять и встать? Если свои, то узнают. Снайпер?
А что снайперу один человек? Только себя обнаружить. Стоп! Так нельзя! В самом деле, если бы внизу были большие силы, то они уже пошли бы в атаку.
Значит, их немного. И тогда снайпер работать обязательно будет.
Слышно, как тикают часы. В ожидании опасности тишина всегда проникает внутрь тебя самого, ощущаешь ее, как собственное тело.
— Командир, — доложил Думитру, — с другой стороны обходят. Человек тридцать.
— Кто?
— В маскировочных костюмах. Разве разберешь?
— И с третьей обошли. Здесь человек двадцать.
— Теперь мы в «мешке». Скоро все прояснится.
Действительно, прояснилось все очень быстро.
Слава вдруг сообразил, выругался и достал из внутреннего кармана спутниковый телефон. У него звонок вызова был отключен, следовательно, с ним соединиться просто не могли. Набрал номер сам.
Ответили сразу, словно трубку в руках держали.
— Привет, капитан. Ты где?
— На месте. Жду вас.
— А мы внизу. Тебя ждем.
Из-под елки вылез человек, приветливо помахал рукой и двинулся вверх по склону. «Команда теней» прибыла, только непонятно было, чего они там внизу ждали. Мало ли что не дозвонились. Уже одно поведение «Команды» говорит, что обстановка вокруг сложилась не так, как планировалась до ухода Макарова в рейд. Что-то изменилось.
Ребята поднимались по склону. «Команда» явно не в полном составе. Слава вглядывался в лица и чувствовал в них напряжение, усталость, злость и... И непонятно, почему большинство не желало смотреть командиру в глаза.
Одним из последних поднялся капитан Юрьев, которого Слава оставил за себя. Он должен был привести «Команду» сюда после участия в наступлении сербских частей. Саша Юрьев — с ним вместе Макаров воевал в Боснии. Офицер-десантник. Афган за спиной — командир разведроты в десантно-штурмовом батальоне. Сейчас тоже — словно земля и камни под ногами самородками усыпаны — не может глаза поднять.
— Что случилось? — предчувствуя самое плохое, мрачно спросил Слава, едва Саша присел на камень перед командиром.
— Не знаю, — устало ответил Саша.
— Ну-ну... Ты не знаешь, я не знаю. А кто знает?
Где остальные ребята?
— И этого не знаю...
Слава промолчал.
— Всех, что смог собрать, привел...
Это ударило больно, даже в груди резануло, хотя никогда раньше Макаров на сердце не жаловался, считая его железобетонным.
— Рассказывай.
Юрьев закурил, отгоняя дым ладонью в сторону.
Знал, что командир табачный дым переносит с трудом. Долго молчал. Молчал и Слава, ожидая.
— Нашу задачу ты знаешь, — наконец начал Саша. — Сербы должны идти полукругом, полностью охватывая обе базы. На правом фланге ударная колонна. Она по дороге должна в самую гущу албанцев врезаться и пополам их разрубить. А мы за шесть часов до начала выступили. С тыла должны были ударить после общего наступления и с колонной соединиться.
— Дальше, дальше... План я помню.
— Ночью натовцы бомбить начали. Но толку от этой бомбежки мало было. Даже коммуникации не разорвали. И операцию не задержали. Сначала все нормально пошло. Я связь поддерживал. И сербы правильно выдвинулись, и колонна как ножом по маслу прошла. Ни один танк не потеряли. И мы ударили. Потом слышу переговоры. Отступают сербы.
Не поверил сначала. Как они отступать могут, у них троекратное преимущество в силе. И плюс бронетехника. Потом — колонна тормознулась. И тут вообще непонятное началось. Они просто побежали. Шли вперед, и вдруг повернули. Но даже боя сильного не было. Просто повернули, и все. А мы уже вгрызлись боевикам под самое горло. Завязли. Шли с вытеснением, шаг за шагом. Должны были на полукольцо их отбросить. А тут сербская колонна в бега ударилась.
И прямо через нас. Бегут, глаза дикие, как от черта спасаются.
Слава сказал:
— Не понимаю...
— И я. А что дальше было, вообще разобраться трудно. Мы тоже побежали. Массовый психоз какой-то. От бегущих сербов нам передалось это состояние.
— И ты?
— И я побежал. Сейчас вспоминаю, понять ничего не могу. Словно и не я это был.
— Испугался? — не поверил Слава.
— Испугался... — Саша посмотрел в глаза взглядом виноватой собаки. — Не знаю, командир, как такое случилось. Никогда со мной такого не было.
А тут — испугался вместе со всеми. Побежал...
— Дальше.
— Уже среди сербов, когда километров на пять оторвались об албанской базы, в себя пришел. Стал ребят собирать. Вот все, что собрал, — показал Юрьев рукой. — Сюда привел. И делай со мной, что хочешь.
Я сам ничего не понимаю. Я уже командовать не могу.
— А ребята?
— А ребята, мне кажется, не лучше себя чувствуют. Им и стыдно, и страх еще не прошел. Сейчас, может, и не страх уже, а какое-то последствие перевозбуждения. Непонятное состояние, истеричное.
Застрелиться хочется. Веришь?
— Верю, — жестко сказал Слава.
Ему хотелось добавить: «Я бы застрелился...», но он сдержался, потому что видел Юрьева не в одном серьезном деле и знал, чего тот стоит. Если командир в сердцах скажет так, то Саша и вправду может застрелиться.
— Отдыхай. Ночью выступим.
— Командир... — голос у Саши хриплый. — Что скажешь обо всем этом?
— Ничего. Мне нечего сказать, потому что я там не был. Отдыхай.
И, видя глаза своего заместителя, понимая состояние Юрьева, добавил уже мягче:
— Потом вместе подумаем и разберемся.
Ему тоже необходимо было побыть одному, предварительно самому поразмыслить над случившимся.
Слава давно привык после каждой удачной или неудачной операции проводить анализ, чтобы впоследствии не повторять ошибки. Но сейчас ситуация анализу не поддавалась. Ему просто нечего было предположить, чтобы оправдать случившееся.
Что такое паника, теоретически он знал прекрасно и даже умел ее создавать в чужих рядах. Хотя сам склонности к панике не имел и никогда не случалось поддаваться ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109