Его думской темой было народное образование – так сказать, по специальности.
– А помощник?
– Бог его знает, тоже, наверное, образованием занимался.
– Ах, образованием, школами, значит, тогда все ясно! – Лизавета вовремя прикусила язычок. Никого, кажется, не заинтересовала ее реплика. Валерий Леонтьевич тем временем перешел к делу. Не зря же он обнимал ее за талию, прогуливаясь по длинному коридору.
– Оставим это, милая Лизавета. Сегодня вечером в ресторане Дома журналиста будет небольшой банкет по случаю выборов. Я был бы счастлив, если бы вы приняли мое приглашение…
– Это в «Трех пескарях» банкет? – вмешался в разговор Глеб.
Валерий Леонтьевич не счел нужным ответить молодому собрату по перу или, если не отставать от времени, собрату по компьютерной верстке.
– Ой, это тот, что рекламируют! – Лизавета стремительно вживалась в образ Барби, которой прощают все. – Я бы так хотела, так хотела пойти. Даже по телевизору видно, как там красиво, но надо лететь домой – сегодня в вечернем выпуске ждут репортажи. И билеты уже есть…
– Понятно. – Теперь усмешка Валерия Леонтьевича уже не выглядела злой. – Репортаж с концептуальным определением избирательной урны следует показать сегодня же. Вы сумели обмануть председателя: отвечая, он полагал, что имеет дело с «проверенными товарищами». И вдруг неприятные подробности о выборах в северной столице. Подчиненные-то, в том числе председатель вашей окружной комиссии, не торопились доложить по инстанции дурную весть – никто не спешит получить приглашение на казнь, особенно собственную. А тут… Будь я вашим главным редактором, ваш скорбный труд не пропал бы, очаровательная леди.
Многозначительная тирада шефа независимых журналистов была слишком перегружена литературными аллюзиями. Он словно поставил перед собой цель явить миру, а пуще всего Лизавете, Глебу и Славику, свою образованность и начитанность. Лизавета немедленно сообразила, что ее потуги смотреться идиоткой, благоухающей духами «Дольче Вита», не нужны и даже вредят делу. Она опять сделала умное лицо. Валерий же Леонтьевич продолжал вещать:
– Жаль, что не присоединитесь к нам. Тогда удовлетворите мое любопытство – почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом мелком деятеле от политики? Была бы известная персона – тогда понятно… – Задав вопрос, он внимательно заглянул ей в глаза.
Лизавета выдержала пристальный взгляд, потом посмотрела на Глеба, который шел на полшага сзади, – тот тоже напряженно ждал ответа. Экие любопытные!
– Действительно! Я тоже дивлюсь, Валерий Леонтьевич. Это она меня сюда притащила, все никак не могла успокоиться! Я уж и так и сяк спрашивал, отчего ее это дельце зацепило, – ни в какую, хоть кол на голове теши!
– Просто вы посредственные журналисты, а она нет, – сказал вдруг Славик Гайский. – Лизавета – журналист классный, потому что не ленивая и любопытная.
Глеб и Валерий Леонтьевич разом повернулись к нему, у обоих вытянулись лица – не то от удивления, не то от обиды. Не каждый день корреспондентов российского «Ньюсуика» и уж тем более патронов отечественной независимой журналистики называют в глаза посредственностями.
– Боже, а я все размышлял, умеет ли он говорить. – Глеб смотрел на Славика Гайского, как отец на двухгодовалого шалуна, вдруг вышедшего к гостям с заявлением «я обкакался»: с одной стороны, мальчик выучил новое слово, а с другой – следует объяснить ему, что кое-какие секреты следует хранить при себе.
– Ты напрасно считаешь немыми всех, кто может молчать более трех минут. – В Лизавете всегда было сильно чувство локтя и классовой солидарности. – Не каждый же способен трещать как сорока.
– Вот уж не думал, что похожу на сию почтенную птицу, – раздраженно проговорил Глеб. Он по-настоящему разозлился, и это бросалось в глаза. Валерий Леонтьевич был спокоен, но хмурился. Лизавета поняла, что переборщила. Эти люди не сделали ей ничего плохого, наоборот, помогли. Глеб к тому же старательно развлекал на пресс-конференции. Валерий Леонтьевич похвалил ее русский язык. А они со Славиком обзываются и вообще ведут себя неподобающе, словно и не петербуржцы вовсе. И стоит ли так рьяно хранить в тайне последние слова историка Владимира Дедукова?
– После бессонной ночи все становятся злыми и непредсказуемыми. Но мрак развеялся, и я открою вам секрет: я слышала последние слова господина Дедукова. Эти слова показались мне странными, вот я и пыталась найти им хоть какое-то объяснение.
– И нашла? – все еще угрюмо спросил Глеб.
– Да, конечно, – лучезарно улыбнулась Лизавета. – Он сказал: «Значит, все-таки откроют эту школу двойников» или «для двойников». В общем, что-то в этом роде. Согласитесь, мало кто переживает относительно некоего образовательного учреждения во время сердечного приступа! – Она не стала ждать, когда Глеб и Валерий Леонтьевич кивнут. – Но раз он был такой энтузиаст, да еще занимался реформой народного образования, то…
– Да, фраза необычная. Хотя у нас в парламенте мало людей, ведущих себя стандартно. Это же не собрание народных представителей, а своего рода паноптикум, коллекция уродов, или, если хотите, причуд природы.
Валерий Леонтьевич вновь принялся вещать как ни в чем не бывало. Инцидент был исчерпан, стороны побалансировали на грани холодной войны и решили, что делить им нечего. Патрон российских репортеров познакомил всех со своей теорией парламентаризма:
– Никто не сумел точно и эффективно скопировать европейскую парламентскую систему, так же как и систему разделения властей. Оттого и названия измышляют афро-азиатские. Приличный парламент так и называется – парламент. Но там, где народный дух не приемлет выборно-представительной власти – а Россия входит в число таких стран, – вырастают ублюдочные образования…
В другое время Лизавета ввязалась бы в спор. Чем плохи датский парламент, именуемый фолькетингом, или шведский, который называется риксдаг? И почему русский народный дух, вполне терпимо относившийся к псковскому или новгородскому вече, на котором князей выбирали или выгоняли – смотря по обстановке, вдруг коренным образом переменился? Но сейчас теоретизировать почему-то не хотелось. Голова была забита другим.
Что такое школа двойников? Неужели наши депутаты действительно так далеки от народа, как оголтело пишет газета «Завтра»? Неужели кто-то озабочен психологическими изысками обучения близнецов в стране, которая за десять лет успешно проделала путь от всеобщего и обязательного среднего образования к необязательному начальному? Неужели парламентарии настолько не читают газет и не ведают, сколько в России просто беспризорных детей? Плюс ко всему они, вкупе с помощниками, еще и малограмотные – путают двойняшек и двойников…
Нет, ничего они не путают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– А помощник?
– Бог его знает, тоже, наверное, образованием занимался.
– Ах, образованием, школами, значит, тогда все ясно! – Лизавета вовремя прикусила язычок. Никого, кажется, не заинтересовала ее реплика. Валерий Леонтьевич тем временем перешел к делу. Не зря же он обнимал ее за талию, прогуливаясь по длинному коридору.
– Оставим это, милая Лизавета. Сегодня вечером в ресторане Дома журналиста будет небольшой банкет по случаю выборов. Я был бы счастлив, если бы вы приняли мое приглашение…
– Это в «Трех пескарях» банкет? – вмешался в разговор Глеб.
Валерий Леонтьевич не счел нужным ответить молодому собрату по перу или, если не отставать от времени, собрату по компьютерной верстке.
– Ой, это тот, что рекламируют! – Лизавета стремительно вживалась в образ Барби, которой прощают все. – Я бы так хотела, так хотела пойти. Даже по телевизору видно, как там красиво, но надо лететь домой – сегодня в вечернем выпуске ждут репортажи. И билеты уже есть…
– Понятно. – Теперь усмешка Валерия Леонтьевича уже не выглядела злой. – Репортаж с концептуальным определением избирательной урны следует показать сегодня же. Вы сумели обмануть председателя: отвечая, он полагал, что имеет дело с «проверенными товарищами». И вдруг неприятные подробности о выборах в северной столице. Подчиненные-то, в том числе председатель вашей окружной комиссии, не торопились доложить по инстанции дурную весть – никто не спешит получить приглашение на казнь, особенно собственную. А тут… Будь я вашим главным редактором, ваш скорбный труд не пропал бы, очаровательная леди.
Многозначительная тирада шефа независимых журналистов была слишком перегружена литературными аллюзиями. Он словно поставил перед собой цель явить миру, а пуще всего Лизавете, Глебу и Славику, свою образованность и начитанность. Лизавета немедленно сообразила, что ее потуги смотреться идиоткой, благоухающей духами «Дольче Вита», не нужны и даже вредят делу. Она опять сделала умное лицо. Валерий же Леонтьевич продолжал вещать:
– Жаль, что не присоединитесь к нам. Тогда удовлетворите мое любопытство – почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом мелком деятеле от политики? Была бы известная персона – тогда понятно… – Задав вопрос, он внимательно заглянул ей в глаза.
Лизавета выдержала пристальный взгляд, потом посмотрела на Глеба, который шел на полшага сзади, – тот тоже напряженно ждал ответа. Экие любопытные!
– Действительно! Я тоже дивлюсь, Валерий Леонтьевич. Это она меня сюда притащила, все никак не могла успокоиться! Я уж и так и сяк спрашивал, отчего ее это дельце зацепило, – ни в какую, хоть кол на голове теши!
– Просто вы посредственные журналисты, а она нет, – сказал вдруг Славик Гайский. – Лизавета – журналист классный, потому что не ленивая и любопытная.
Глеб и Валерий Леонтьевич разом повернулись к нему, у обоих вытянулись лица – не то от удивления, не то от обиды. Не каждый день корреспондентов российского «Ньюсуика» и уж тем более патронов отечественной независимой журналистики называют в глаза посредственностями.
– Боже, а я все размышлял, умеет ли он говорить. – Глеб смотрел на Славика Гайского, как отец на двухгодовалого шалуна, вдруг вышедшего к гостям с заявлением «я обкакался»: с одной стороны, мальчик выучил новое слово, а с другой – следует объяснить ему, что кое-какие секреты следует хранить при себе.
– Ты напрасно считаешь немыми всех, кто может молчать более трех минут. – В Лизавете всегда было сильно чувство локтя и классовой солидарности. – Не каждый же способен трещать как сорока.
– Вот уж не думал, что похожу на сию почтенную птицу, – раздраженно проговорил Глеб. Он по-настоящему разозлился, и это бросалось в глаза. Валерий Леонтьевич был спокоен, но хмурился. Лизавета поняла, что переборщила. Эти люди не сделали ей ничего плохого, наоборот, помогли. Глеб к тому же старательно развлекал на пресс-конференции. Валерий Леонтьевич похвалил ее русский язык. А они со Славиком обзываются и вообще ведут себя неподобающе, словно и не петербуржцы вовсе. И стоит ли так рьяно хранить в тайне последние слова историка Владимира Дедукова?
– После бессонной ночи все становятся злыми и непредсказуемыми. Но мрак развеялся, и я открою вам секрет: я слышала последние слова господина Дедукова. Эти слова показались мне странными, вот я и пыталась найти им хоть какое-то объяснение.
– И нашла? – все еще угрюмо спросил Глеб.
– Да, конечно, – лучезарно улыбнулась Лизавета. – Он сказал: «Значит, все-таки откроют эту школу двойников» или «для двойников». В общем, что-то в этом роде. Согласитесь, мало кто переживает относительно некоего образовательного учреждения во время сердечного приступа! – Она не стала ждать, когда Глеб и Валерий Леонтьевич кивнут. – Но раз он был такой энтузиаст, да еще занимался реформой народного образования, то…
– Да, фраза необычная. Хотя у нас в парламенте мало людей, ведущих себя стандартно. Это же не собрание народных представителей, а своего рода паноптикум, коллекция уродов, или, если хотите, причуд природы.
Валерий Леонтьевич вновь принялся вещать как ни в чем не бывало. Инцидент был исчерпан, стороны побалансировали на грани холодной войны и решили, что делить им нечего. Патрон российских репортеров познакомил всех со своей теорией парламентаризма:
– Никто не сумел точно и эффективно скопировать европейскую парламентскую систему, так же как и систему разделения властей. Оттого и названия измышляют афро-азиатские. Приличный парламент так и называется – парламент. Но там, где народный дух не приемлет выборно-представительной власти – а Россия входит в число таких стран, – вырастают ублюдочные образования…
В другое время Лизавета ввязалась бы в спор. Чем плохи датский парламент, именуемый фолькетингом, или шведский, который называется риксдаг? И почему русский народный дух, вполне терпимо относившийся к псковскому или новгородскому вече, на котором князей выбирали или выгоняли – смотря по обстановке, вдруг коренным образом переменился? Но сейчас теоретизировать почему-то не хотелось. Голова была забита другим.
Что такое школа двойников? Неужели наши депутаты действительно так далеки от народа, как оголтело пишет газета «Завтра»? Неужели кто-то озабочен психологическими изысками обучения близнецов в стране, которая за десять лет успешно проделала путь от всеобщего и обязательного среднего образования к необязательному начальному? Неужели парламентарии настолько не читают газет и не ведают, сколько в России просто беспризорных детей? Плюс ко всему они, вкупе с помощниками, еще и малограмотные – путают двойняшек и двойников…
Нет, ничего они не путают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96