На Невском еще попадаются одинокие, спешащие домой прохожие, парочки, часов не наблюдающие, и загулявшие компании, а чуть в сторону – и никого…
Они торопливо шли по Надеждинской. Звонко стучали по мостовой Лизаветины каблучки. Она пыталась подстроиться под широкий и размашистый шаг Маневича. А Саша несся вперед, самозабвенно и решительно.
– Ты напрасно так бежишь… Вот он, этот дом, вернее, дома… – кинула ему в спину Лизавета.
Маневич оглянулся, схватил ее за руку и потащил дальше. Впрочем, скорость несколько снизил.
Но Лизавета не успокаивалась:
– Мы уже прошли вход в школу телохранителей.
– Не важно… – Саша крепко сжал ее ладонь. Они свернули на Малую Итальянскую. Только тут Маневич остановился. – Это здесь?
– Что?
Лизавета оглянулась. Слепые, чуть ли не герметично заделанные дома занимали целый квартал, образовав сплошной монолит. Торец такого закупоренного «дома» выходил на Малую Итальянскую. Напротив него они и остановились. Возле магазина со странной витриной.
В Петербурге конца двадцатого века подобных магазинов немало. Они бросаются в глаза, поскольку занимают прекрасно отремонтированные помещения: темные зеркальные витрины, дубовые рамы и двери, мрамор на ступеньках у входа, нарядный шелк маркиз и бронза затейливой вывески. И при этом в них круглосуточно ничем не торгуют. То есть кое-какие товары там есть – например, причудливой формы бутылки с папуасскими этикетками и неведомым зельем, ценой не менее чем в пятьсот рублей, такие же по-дикарски оформленные плитки шоколада и коробки конфет, диковинные консервы, какая-нибудь косметика и парфюмерия – все непременно не слишком качественное и очень дорогое. Еще в них есть продавцы с надменными лицами завсегдатаев светских салонов. В общем, есть все, за исключением покупателей.
Закрадывается подозрение, что здесь специально устроено так, чтобы покупатели никогда не появились в магазине, а хозяева даже боятся оживления в торговле – ведь тогда придется опять заполнять чем-то полки, возиться с выручкой, обновлять ассортимент… Нет уж, магазины этого сорта предпочитают не связываться со столь низменными материями.
На мраморных ступеньках такого квазилабаза и стояли журналисты.
– Кажется, Савву угостили пепси-колой именно здесь!
– Отравленная водичка… – Лизавета покачала головой. – Ты всерьез полагаешь, что кто-то пустил в ход бактериологическое оружие? – Она до сих пор так и не смогла всерьез воспринять версию об отраве, подсунутой коллеге. Почему-то была не в состоянии это сделать, хотя люди, которые разобрались с Дедуковым и Леночкой, просто не могли быть «несерьезными».
– Если у них, – Маневич голосом и глазами показал, что «их» много и относиться к нем следует с опаской, – есть таблеточки, способные вызвать искусственный инсульт, то почему бы не быть снадобью, действующему как забодяженная водка? Я верю, что Савва пил только пепси, и именно в этом магазине. Он же по твоему совету следил за школой «Роланд»?
– Ничего подобного я ему не советовала!
– Говорила-говорила! Я все подробности выпытал!
Лизавета нахмурилась и отвернулась. Действительно, она порекомендовала Савве выяснить побольше про эту школу телохранителей. Получается, что она чуть ли не лично подсыпала яду в Саввин стакан.
– Ладно, не переживай… – дотронулся до ее плеча Маневич.
Лизавета сделала вид, что не обратила внимания на дружеский жест. Она по-прежнему смотрела в сторону. И правильно делала – именно она заметила высокую тень возле слепого, запечатанного дома. Кто-то шел вдоль здания, причем старался передвигаться очень незаметно, но не сделал поправку на свет фонаря. Электроэнергию в Петербурге, как и везде в России, теперь экономят, уличные фонари горят через один или вообще как попало. Однако в данном случае именно «как попало» и сработало.
Человек словно почувствовал, что его заметили, – он замер, прижавшись к стальным воротам, закрывавшим подворотню дома. Тем не менее Лизавета сумела уловить походку и силуэт.
– По-моему, опять объявился твой человек со шрамом.
– Кто? – встрепенулся Маневич.
– Тот, вчерашний. Как он мог нас выследить? Не понимаю… В метро никого не было, и вообще…
– Ты уверена, что он здесь?
– Да сам посмотри – вон там, у ворот. Видишь, кто-то прячется?..
– Слушай, давай с ним побеседуем!
Лизавета посмотрела на журналиста Маневича, словно на умственно неполноценного. И почувствовала, как по спине пробежал холодный ветерок – так, вероятно, чувствует себя человек, оставшийся один на один с буйнопомешанным. Саша угадал ее мысли.
– Что, считаешь, я с глузду съехал? С роликов скатился?
– Честно говоря, да… Я уже давно жалею, что пошла с тобой сюда… Я, конечно, готова петь песни безумству храбрых, но именно песни, не более того…
– Да ты сама посуди! – Маневич явно загорелся своей сумасшедшей идеей. – Никакого риска! Он здесь один, нас двое. Подходим и спрашиваем, что ему нужно. Даже если он каратист-перекаратист, с двумя ему не справиться. В случае чего я его задержу, а ты успеешь добежать до Маяковской, там в метро милицейский пикет, позовешь на помощь.
– Метро закрыто. И бегать на каблуках я не умею.
– Здесь даже медленным шагом – минут пять. Если пикет закрыт, то до отделения тоже недалеко. Которое на Лиговке. А я продержусь! Ты вообще можешь остаться здесь. И действовать по обстановке. – Саша сжал кулаки, словно комиссар перед расстрелом, и шагнул на мостовую.
– Ну уж нет!
Лизавета последовала за ним, чувствуя себя вовсе не декабристкой и не героиней, а идиоткой. Мало того, что она сама не умеет прислушиваться к голосу разума, так еще игнорирует мудрые советы ближних. Ведь предупреждал ее другой Саша, любимый ее оператор Байков! Лизавета ему даже слово дала – пообещала, что не будет впутываться в авантюры. И вот результат: глухая ночь, безлюдная улица, крайне подозрительный дом, возле него еще более подозрительный человек, и они, два репортера, безоружных и наивных, идут к нему, дабы задать дурацкий вопрос. Спросить тоненьким голосочком: вы не знаете, как пройти в библиотеку?
Неизвестный, притаившийся у ворот, их явно заметил. Когда до шпика оставалось метров десять, он отодвинулся от ворот, словно разрешая себя разглядеть. Это действительно был тот самый человек со шрамом и усами и – что удивительно! – в том же самом белом пальто. Обе руки он держал в карманах.
– Мы давно вас заметили. – Саша Маневич явно хотел сразу расставить точки над i, чтобы не было никаких неясностей. – Вы за мной уже неделю следите.
– Предположим, – усмехнулся человек, похожий на генерала Китченера. Усмехнулся доверительно и открыто, как и положено тому, на чьей стороне сила.
– Так вот… – Продолжать разговор в агрессивной манере Маневич уже не мог, и его следующая фраза прозвучала как-то совсем по-детски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Они торопливо шли по Надеждинской. Звонко стучали по мостовой Лизаветины каблучки. Она пыталась подстроиться под широкий и размашистый шаг Маневича. А Саша несся вперед, самозабвенно и решительно.
– Ты напрасно так бежишь… Вот он, этот дом, вернее, дома… – кинула ему в спину Лизавета.
Маневич оглянулся, схватил ее за руку и потащил дальше. Впрочем, скорость несколько снизил.
Но Лизавета не успокаивалась:
– Мы уже прошли вход в школу телохранителей.
– Не важно… – Саша крепко сжал ее ладонь. Они свернули на Малую Итальянскую. Только тут Маневич остановился. – Это здесь?
– Что?
Лизавета оглянулась. Слепые, чуть ли не герметично заделанные дома занимали целый квартал, образовав сплошной монолит. Торец такого закупоренного «дома» выходил на Малую Итальянскую. Напротив него они и остановились. Возле магазина со странной витриной.
В Петербурге конца двадцатого века подобных магазинов немало. Они бросаются в глаза, поскольку занимают прекрасно отремонтированные помещения: темные зеркальные витрины, дубовые рамы и двери, мрамор на ступеньках у входа, нарядный шелк маркиз и бронза затейливой вывески. И при этом в них круглосуточно ничем не торгуют. То есть кое-какие товары там есть – например, причудливой формы бутылки с папуасскими этикетками и неведомым зельем, ценой не менее чем в пятьсот рублей, такие же по-дикарски оформленные плитки шоколада и коробки конфет, диковинные консервы, какая-нибудь косметика и парфюмерия – все непременно не слишком качественное и очень дорогое. Еще в них есть продавцы с надменными лицами завсегдатаев светских салонов. В общем, есть все, за исключением покупателей.
Закрадывается подозрение, что здесь специально устроено так, чтобы покупатели никогда не появились в магазине, а хозяева даже боятся оживления в торговле – ведь тогда придется опять заполнять чем-то полки, возиться с выручкой, обновлять ассортимент… Нет уж, магазины этого сорта предпочитают не связываться со столь низменными материями.
На мраморных ступеньках такого квазилабаза и стояли журналисты.
– Кажется, Савву угостили пепси-колой именно здесь!
– Отравленная водичка… – Лизавета покачала головой. – Ты всерьез полагаешь, что кто-то пустил в ход бактериологическое оружие? – Она до сих пор так и не смогла всерьез воспринять версию об отраве, подсунутой коллеге. Почему-то была не в состоянии это сделать, хотя люди, которые разобрались с Дедуковым и Леночкой, просто не могли быть «несерьезными».
– Если у них, – Маневич голосом и глазами показал, что «их» много и относиться к нем следует с опаской, – есть таблеточки, способные вызвать искусственный инсульт, то почему бы не быть снадобью, действующему как забодяженная водка? Я верю, что Савва пил только пепси, и именно в этом магазине. Он же по твоему совету следил за школой «Роланд»?
– Ничего подобного я ему не советовала!
– Говорила-говорила! Я все подробности выпытал!
Лизавета нахмурилась и отвернулась. Действительно, она порекомендовала Савве выяснить побольше про эту школу телохранителей. Получается, что она чуть ли не лично подсыпала яду в Саввин стакан.
– Ладно, не переживай… – дотронулся до ее плеча Маневич.
Лизавета сделала вид, что не обратила внимания на дружеский жест. Она по-прежнему смотрела в сторону. И правильно делала – именно она заметила высокую тень возле слепого, запечатанного дома. Кто-то шел вдоль здания, причем старался передвигаться очень незаметно, но не сделал поправку на свет фонаря. Электроэнергию в Петербурге, как и везде в России, теперь экономят, уличные фонари горят через один или вообще как попало. Однако в данном случае именно «как попало» и сработало.
Человек словно почувствовал, что его заметили, – он замер, прижавшись к стальным воротам, закрывавшим подворотню дома. Тем не менее Лизавета сумела уловить походку и силуэт.
– По-моему, опять объявился твой человек со шрамом.
– Кто? – встрепенулся Маневич.
– Тот, вчерашний. Как он мог нас выследить? Не понимаю… В метро никого не было, и вообще…
– Ты уверена, что он здесь?
– Да сам посмотри – вон там, у ворот. Видишь, кто-то прячется?..
– Слушай, давай с ним побеседуем!
Лизавета посмотрела на журналиста Маневича, словно на умственно неполноценного. И почувствовала, как по спине пробежал холодный ветерок – так, вероятно, чувствует себя человек, оставшийся один на один с буйнопомешанным. Саша угадал ее мысли.
– Что, считаешь, я с глузду съехал? С роликов скатился?
– Честно говоря, да… Я уже давно жалею, что пошла с тобой сюда… Я, конечно, готова петь песни безумству храбрых, но именно песни, не более того…
– Да ты сама посуди! – Маневич явно загорелся своей сумасшедшей идеей. – Никакого риска! Он здесь один, нас двое. Подходим и спрашиваем, что ему нужно. Даже если он каратист-перекаратист, с двумя ему не справиться. В случае чего я его задержу, а ты успеешь добежать до Маяковской, там в метро милицейский пикет, позовешь на помощь.
– Метро закрыто. И бегать на каблуках я не умею.
– Здесь даже медленным шагом – минут пять. Если пикет закрыт, то до отделения тоже недалеко. Которое на Лиговке. А я продержусь! Ты вообще можешь остаться здесь. И действовать по обстановке. – Саша сжал кулаки, словно комиссар перед расстрелом, и шагнул на мостовую.
– Ну уж нет!
Лизавета последовала за ним, чувствуя себя вовсе не декабристкой и не героиней, а идиоткой. Мало того, что она сама не умеет прислушиваться к голосу разума, так еще игнорирует мудрые советы ближних. Ведь предупреждал ее другой Саша, любимый ее оператор Байков! Лизавета ему даже слово дала – пообещала, что не будет впутываться в авантюры. И вот результат: глухая ночь, безлюдная улица, крайне подозрительный дом, возле него еще более подозрительный человек, и они, два репортера, безоружных и наивных, идут к нему, дабы задать дурацкий вопрос. Спросить тоненьким голосочком: вы не знаете, как пройти в библиотеку?
Неизвестный, притаившийся у ворот, их явно заметил. Когда до шпика оставалось метров десять, он отодвинулся от ворот, словно разрешая себя разглядеть. Это действительно был тот самый человек со шрамом и усами и – что удивительно! – в том же самом белом пальто. Обе руки он держал в карманах.
– Мы давно вас заметили. – Саша Маневич явно хотел сразу расставить точки над i, чтобы не было никаких неясностей. – Вы за мной уже неделю следите.
– Предположим, – усмехнулся человек, похожий на генерала Китченера. Усмехнулся доверительно и открыто, как и положено тому, на чьей стороне сила.
– Так вот… – Продолжать разговор в агрессивной манере Маневич уже не мог, и его следующая фраза прозвучала как-то совсем по-детски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96