Так, в отдельности, мы сможем как-нибудь пережить зиму. В то же время я займусь дрессировкой новых собак вместо Зербино и Дольче. Весной, когда я их обучу, мы снова пустимся с тобой в путь и больше уже не расстанемся. Судьба не отворачивается надолго от тех, кто имеет мужество с ней бороться. Вот этого-то мужества и покорности я требую сейчас от тебя. Весной мы опять начнем нашу вольную жизнь, ты увидишь Германию, Англию. Ты становишься уже взрослым, я многому тебя научу и сделаю из тебя настоящего человека. Вот увидишь, мой мальчик, что не все еще потеряно!
Пожалуй, действительно это было единственным выходом. Теперь, вспоминая наше положение, я вижу, что Виталис сделал все возможное, чтобы найти выход из создавшихся затруднений. Но тогда я был потрясен разлукой с Виталисом и новым падроне.
Во время наших путешествий по селам и городам я не раз встречал этих падроне, которые, взяв к себе на воспитание детей, кормили их колотушками. Грубые, придирчивые пьяницы, с проклятиями и ругательствами на устах, всегда готовые ударить, они нисколько не походили на Виталиса. Я мог попасть к такому ужасному падроне.
Даже если мне повезет и я попаду к хорошему, то все же это еще одна перемена. После матушки Барберен – Виталис, а теперь еще какой-то новый человек. За время нашей совместной жизни я привязался к Виталису, как к родному отцу.
Многое, очень многое хотелось мне возразить Виталису, слова готовы были сорваться с моих губ, но я молчал. Хозяин требовал от меня мужества и покорности. Я решил подчиниться и не возражать, чтобы не увеличивать его горе.
Скоро мы подошли к реке и перешли ее по такому грязному мосту, какого я еще никогда в жизни не видел Черный, как толченый уголь, снег лежал на дороге рыхлым пластом, и ноги погружались в эту грязь по щиколотку. За мостом находилась деревня с узкими уличками; за этой деревней снова потянулись поля, но уже застроенные жалкими, невзрачными домишками.
По дороге непрерывно катились экипажи и повозки Я поравнялся с Виталисом и шел теперь справа от него Капи бежал сзади. Скоро сельская местность кончилась, и мы очутились на улице, конца которой не было видно По обеим ее сторонам находились бедные и грязные дома. Снег в некоторых местах был собран в кучи, и на них валялись гнилые овощи, зола и всякого рода мусор. От всего исходило нестерпимое зловоние Детишки с бледными личиками играли перед дверями домов. Поминутно проезжали тяжелые экипажи, от которых они ловко увертывались.
– Где мы? – спросил я Виталиса.
– В Париже, мой мальчик.
– В Париже?!
Неужели это Париж? А где же мраморные дворцы? Где прохожие, одетые в шелка? Как мало походила окружавшая меня действительность на то, что было создано моим пылким детским воображением! Неужели это тот самый Париж, куда я так жадно стремился попасть? И здесь мне придется провести целую зиму без Виталиса и без Капи!
ГЛАВА XVI. ГАРАФОЛИ
Чем дальше мы шли по Парижу, тем большее разочарование охватывало меня. Сточные канавы были покрыты льдом; грязь, смешанная со снегом, становилась все чернее и чернее. Жидкие комья этой грязи летели из-под колес экипажа и залепляли прохожих, вывески и окна домов, где ютились жалкие лавчонки.
После того как мы долго брели по одной довольно широкой улице, Виталис свернул направо, и мы очутились в совсем бедном квартале. Высокие черные дома, казалось, соединялись наверху. Посреди улицы протекал грязный вонючий поток, но на него никто не обращал внимания – на мокрой мостовой толпилось множество народа. Нигде не видел я таких бледных лиц и никогда не встречал таких дерзких и развязных ребят, как те, что шныряли среди прохожих. В многочисленных кабачках мужчины и женщины пили, стоя перед оловянными стойками, и громко орали песни На углу я прочел название улицы: де-Лурсин.
Виталис, казалось, хорошо знал, куда шел; он осторожно пробирался между людьми, стоявшими на дороге. Я шел по его пятам и для большей уверенности держался за край его куртки.
Пройдя двор и подворотню, мы очутились в каком-то мрачном колодце, куда, верно, никогда не проникало солнце. Хуже и отвратительнее этого места я ничего в своей жизни не видел.
– Дома ли Гарафоли? – спросил Виталис какого-то человека, который, светя себе фонариком, развешивал на стене тряпки.
– Откуда я знаю! Подите и посмотрите сами. Его дверь на самом верху, против лестницы.
– Гарафоли это тот падроне, о котором я тебе говорил, – объяснил мне Виталис, поднимаясь по лестнице, ступеньки которой были так скользки и грязны, словно они были вырыты в сырой глине. – Он живет здесь.
Улица, дом, лестница уже внушали отвращение. Каков же будет хозяин?
Поднявшись на четвертый этаж, Виталис без стука открыл дверь, которая выходила на площадку, и мы очутились в большой комнате, похожей на просторный чердак. Середина ее была пуста, а по стенам стояло двенадцать кроватей. Стены и потолок, когда-то белые, стали теперь от копоти, пыли и грязи совсем неопределенного цвета, штукатурка местами отвалилась. На одной из стен рядом с нарисованной углем головой были изображены цветы и птицы.
– Гарафоли, вы дома? – спросил Виталис входя. – Я никого не вижу. Ответьте, пожалуйста, с вами говорит Виталис.
Комната, освещенная тусклой лампой, висевшей на стене, казалась пустой, но на слова моего хозяина откликнулся слабый детский голос:
– Синьора Гарафоли нет дома, он вернется через два часа.
К нам подошел мальчик лет десяти. Он еле тащился, и я был так поражен его странным видом, что даже сейчас, столько лет спустя, вижу его перед собой. Казалось, у него не было туловища, а непомерно большая голова сидела прямо на ногах, как это часто изображают на карикатурах. Лицо его выражало глубокую грусть, кротость и покорность судьбе. Он был некрасив, но его большие кроткие глаза и выразительные губы обладали каким-то особым очарованием.
– Ты уверен, что хозяин вернется через два часа? – спросил Виталис.
– Совершенно уверен, синьор. В этот час мы обедаем, и он сам раздает обед.
– Если он возвратится раньше, скажи ему, что Виталис придет сюда через два часа.
– Через два часа? Хорошо, синьор Я хотел последовать за Виталисом, но он меня остановил:
– Побудь здесь, ты отдохнешь до моего прихода. Видя, что я испугался, он прибавил:
– Не беспокойся, я вернусь.
Когда на лестнице затих стук тяжелых шагов Виталиса, мальчик обернулся ко мне.
– Ты из нашей страны? – спросил он меня по-итальянски.
Живя с Виталисом, я настолько хорошо выучил итальянский язык, что свободно понимал все, хотя сам на нем не говорил. – Нет, – ответил я по-французски. – Ах, как жаль! – сказал он, печально глядя на меня своими большими глазами. – Я бы хотел, чтобы ты был из нашей страны.
– Из какой страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Пожалуй, действительно это было единственным выходом. Теперь, вспоминая наше положение, я вижу, что Виталис сделал все возможное, чтобы найти выход из создавшихся затруднений. Но тогда я был потрясен разлукой с Виталисом и новым падроне.
Во время наших путешествий по селам и городам я не раз встречал этих падроне, которые, взяв к себе на воспитание детей, кормили их колотушками. Грубые, придирчивые пьяницы, с проклятиями и ругательствами на устах, всегда готовые ударить, они нисколько не походили на Виталиса. Я мог попасть к такому ужасному падроне.
Даже если мне повезет и я попаду к хорошему, то все же это еще одна перемена. После матушки Барберен – Виталис, а теперь еще какой-то новый человек. За время нашей совместной жизни я привязался к Виталису, как к родному отцу.
Многое, очень многое хотелось мне возразить Виталису, слова готовы были сорваться с моих губ, но я молчал. Хозяин требовал от меня мужества и покорности. Я решил подчиниться и не возражать, чтобы не увеличивать его горе.
Скоро мы подошли к реке и перешли ее по такому грязному мосту, какого я еще никогда в жизни не видел Черный, как толченый уголь, снег лежал на дороге рыхлым пластом, и ноги погружались в эту грязь по щиколотку. За мостом находилась деревня с узкими уличками; за этой деревней снова потянулись поля, но уже застроенные жалкими, невзрачными домишками.
По дороге непрерывно катились экипажи и повозки Я поравнялся с Виталисом и шел теперь справа от него Капи бежал сзади. Скоро сельская местность кончилась, и мы очутились на улице, конца которой не было видно По обеим ее сторонам находились бедные и грязные дома. Снег в некоторых местах был собран в кучи, и на них валялись гнилые овощи, зола и всякого рода мусор. От всего исходило нестерпимое зловоние Детишки с бледными личиками играли перед дверями домов. Поминутно проезжали тяжелые экипажи, от которых они ловко увертывались.
– Где мы? – спросил я Виталиса.
– В Париже, мой мальчик.
– В Париже?!
Неужели это Париж? А где же мраморные дворцы? Где прохожие, одетые в шелка? Как мало походила окружавшая меня действительность на то, что было создано моим пылким детским воображением! Неужели это тот самый Париж, куда я так жадно стремился попасть? И здесь мне придется провести целую зиму без Виталиса и без Капи!
ГЛАВА XVI. ГАРАФОЛИ
Чем дальше мы шли по Парижу, тем большее разочарование охватывало меня. Сточные канавы были покрыты льдом; грязь, смешанная со снегом, становилась все чернее и чернее. Жидкие комья этой грязи летели из-под колес экипажа и залепляли прохожих, вывески и окна домов, где ютились жалкие лавчонки.
После того как мы долго брели по одной довольно широкой улице, Виталис свернул направо, и мы очутились в совсем бедном квартале. Высокие черные дома, казалось, соединялись наверху. Посреди улицы протекал грязный вонючий поток, но на него никто не обращал внимания – на мокрой мостовой толпилось множество народа. Нигде не видел я таких бледных лиц и никогда не встречал таких дерзких и развязных ребят, как те, что шныряли среди прохожих. В многочисленных кабачках мужчины и женщины пили, стоя перед оловянными стойками, и громко орали песни На углу я прочел название улицы: де-Лурсин.
Виталис, казалось, хорошо знал, куда шел; он осторожно пробирался между людьми, стоявшими на дороге. Я шел по его пятам и для большей уверенности держался за край его куртки.
Пройдя двор и подворотню, мы очутились в каком-то мрачном колодце, куда, верно, никогда не проникало солнце. Хуже и отвратительнее этого места я ничего в своей жизни не видел.
– Дома ли Гарафоли? – спросил Виталис какого-то человека, который, светя себе фонариком, развешивал на стене тряпки.
– Откуда я знаю! Подите и посмотрите сами. Его дверь на самом верху, против лестницы.
– Гарафоли это тот падроне, о котором я тебе говорил, – объяснил мне Виталис, поднимаясь по лестнице, ступеньки которой были так скользки и грязны, словно они были вырыты в сырой глине. – Он живет здесь.
Улица, дом, лестница уже внушали отвращение. Каков же будет хозяин?
Поднявшись на четвертый этаж, Виталис без стука открыл дверь, которая выходила на площадку, и мы очутились в большой комнате, похожей на просторный чердак. Середина ее была пуста, а по стенам стояло двенадцать кроватей. Стены и потолок, когда-то белые, стали теперь от копоти, пыли и грязи совсем неопределенного цвета, штукатурка местами отвалилась. На одной из стен рядом с нарисованной углем головой были изображены цветы и птицы.
– Гарафоли, вы дома? – спросил Виталис входя. – Я никого не вижу. Ответьте, пожалуйста, с вами говорит Виталис.
Комната, освещенная тусклой лампой, висевшей на стене, казалась пустой, но на слова моего хозяина откликнулся слабый детский голос:
– Синьора Гарафоли нет дома, он вернется через два часа.
К нам подошел мальчик лет десяти. Он еле тащился, и я был так поражен его странным видом, что даже сейчас, столько лет спустя, вижу его перед собой. Казалось, у него не было туловища, а непомерно большая голова сидела прямо на ногах, как это часто изображают на карикатурах. Лицо его выражало глубокую грусть, кротость и покорность судьбе. Он был некрасив, но его большие кроткие глаза и выразительные губы обладали каким-то особым очарованием.
– Ты уверен, что хозяин вернется через два часа? – спросил Виталис.
– Совершенно уверен, синьор. В этот час мы обедаем, и он сам раздает обед.
– Если он возвратится раньше, скажи ему, что Виталис придет сюда через два часа.
– Через два часа? Хорошо, синьор Я хотел последовать за Виталисом, но он меня остановил:
– Побудь здесь, ты отдохнешь до моего прихода. Видя, что я испугался, он прибавил:
– Не беспокойся, я вернусь.
Когда на лестнице затих стук тяжелых шагов Виталиса, мальчик обернулся ко мне.
– Ты из нашей страны? – спросил он меня по-итальянски.
Живя с Виталисом, я настолько хорошо выучил итальянский язык, что свободно понимал все, хотя сам на нем не говорил. – Нет, – ответил я по-французски. – Ах, как жаль! – сказал он, печально глядя на меня своими большими глазами. – Я бы хотел, чтобы ты был из нашей страны.
– Из какой страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83