Вечером оказалось, что Маттиа заработал четыре франка пятьдесят сантимов, а я три франка. Имея в кармане семь франков и пятьдесят сантимов, мы чувствовали себя богачами.
Мы попросили служанку подоить нашу корову и вместо ужина выпили молока. Никогда в жизни не пили мы такого вкусного молока! Маттиа объявил, что оно сладкое и пахнет померанцем, как то, которое он пил в больнице, но еще гораздо лучше. Мы были в восторге и пошли поцеловать нашу коровушку в ее черную морду. В ответ она облизала наши лица своим жестким языком.
На следующий день утром мы поднялись с восходом солнца и отправились в Шаванон. Теперь я уже не заглядывал поминутно в карту. Я знал куда идти, хотя прошло немало лет с тех пор, как я побывал здесь когда-то с Виталисом.
Боясь утомить корову и не желая являться в Шаванон слишком поздно, я решил переночевать в той деревне, где провел свою первую ночь с хозяином. Отсюда на следующее утро мы и отправились в путь, чтобы как можно раньше прийти к матушке Барберен.
До сего времени все шло прекрасно и судьба нам благоприятствовала, но тут случилось нечто совершенно непредвиденное.
Мы решили по дороге сделать привал, чтобы позавтракать самим, а главное, попасти нашу корову. Часов в десять мы нашли местечко, заросшее густой зеленой травой, сняли свои мешки и пустили корову в канаву. Вначале я держал ее привязанной, но она так спокойно и мирно паслась, что я очень скоро замотал веревку вокруг ее рогов и уселся возле нее с куском хлеба. Понятно, что мы кончили свой завтрак гораздо быстрее, чем она. Тогда, вдоволь налюбовавшись на нее и не зная что делать, мы стали играть в шарики. Мы очень любили всякие детские игры, и не проходило дня, чтобы мы не поиграли в шарики, в мяч или в чехарду. Часто Маттиа неожиданно говорил мне: «Давай поиграем!» Мы быстро сбрасывали мешки и инструменты и тут же на дороге начинали игру. Если бы у меня не было часов, мы зачастую играли бы до поздней ночи. Но часы всегда напоминали мне о том, что надо работать, зарабатывать деньги на жизнь, и тогда я снова надевал арфу на свое натертое лямкой плечо и говорил: «Вперед!»
Мы кончили играть раньше, чем корова кончила пастись. Когда она увидела, что мы подходим к ней, она начала жадно щипать траву, как бы желая показать, что она еще голодна.
– Подождем немного, – сказал Маттиа.
– Разве ты не знаешь, что корова может есть целый день!
– Тогда я сыграю ей на корнете, – предложил Маттиа, который не мог оставаться без дела. – У нас в цирке Гассо была корова, она очень любила музыку.
И Маттиа заиграл туш.
При первых звуках музыки корова подняла голову, а затем, прежде чем я успел схватить ее за веревку, помчалась галопом.
Мы бросились за ней вдогонку.
Я закричал Капи, чтобы он остановил ее. Собака пастуха запрыгала бы перед носом у коровы, но ученый пес Капи начал хватать ее за ноги. Разумеется, это ее не остановило, наоборот, она помчалась еще быстрее. Мы бежали за ней. На ходу я кричал Маттиа: «Ты дурак!», а он, не останавливаясь, отвечал: «Можешь меня вздуть, я это заслужил».
Ближайшая деревня была в двух километрах от того места, где мы отдыхали; и вот по направлению к этой деревне и мчалась теперь наша корова. Она влетела туда, конечно, прежде нас, и мы издали увидели, что люди преградили ей путь и схватили ее. Тогда мы немного замедлили бег; корова не потеряется, ее остановили и отдадут нам, когда мы придем. По мере того как мы приближались, толпа вокруг коровы росла, и когда мы подошли к ней, здесь уже было человек двадцать мужчин, женщин и детей, которые что-то обсуждали, посматривая на нас.
Я воображал, что мне стоит только сказать, что я владелец коровы, как мне ее отдадут. Но вместо этого крестьяне окружили нас и начали задавать вопрос за вопросом: откуда мы идем? Где мы взяли корову? Наши чистосердечные ответы их, однако, не убедили, и некоторые стали говорить, что корова, безусловно, украдена и что до выяснения дела нас следует отвести в тюрьму.
От страха, который внушало мне слово «тюрьма», я побледнел, начал запинаться, а так как от бега запыхался, то и не мог ничего сказать в свое оправдание. Между тем появился полицейский. В нескольких словах ему рассказали, в чем дело. Наши объяснения показались ему подозрительными, и он заявил, что задержит корову, а нас отведет в тюрьму.
Я хотел возражать, Маттиа тоже хотел что-то сказать, но полицейский грубо оборвал нас. Тогда, вспомнив о той сцене, которая произошла у Виталиса с полицейским Тулузы, я велел Маттиа замолчать.
Вся деревня шла за нами до того места, где находилась тюрьма. Нас окружили со всех сторон, толкали, ругали и, вероятно, не будь полицейского, охранявшего нас, побили бы камнями как воров и преступников.
Тюремный сторож подвел нас к двери, запертой большим замком и двумя железными засовами, и открыл ее.
Затем нас обыскали, отобрали деньги, ножи, спички, после чего дверь камеры закрылась с ужасающим скрипом. Мы были в тюрьме. Надолго ли, неизвестно! Когда я мысленно задал себе этот вопрос, Маттиа подошел ко мне и, наклоняя голову, сказал:
– Бей меня, бей по голове, бей изо всей силы за мою глупость!
– Ты сделал глупость, а я тебя не остановил, следовательно, я такой же дурак, как ты.
– Я хочу, чтобы ты меня побил, мне будет не так горько. Бедная наша корова! Бедная корова! – И он заплакал.
Пришлось утешать его. Я объяснил ему, что наше положение не так уж плохо. Мы сумеем доказать, что не украли, а купили корову. У нас есть свидетель ветеринар из Юсселя.
– А если нас обвинят в том, что мы купили корову на краденые деньги, как мы докажем, что они нами заработаны?
Маттиа был прав.
– Затем, – говорил Маттиа, продолжая плакать, – если мы даже выйдем из этой тюрьмы и нам вернут корову, можем ли мы быть уверены в том, что найдем матушку Барберен?
– А почему мы ее не найдем?
– С тех пор как ты с ней расстался, она могла умереть.
Я был поражен в самое сердце этим предположением. И в самом деле: матушка Барберен могла умереть. Хотя я находился в том возрасте, когда с трудом веришь в смерть, но уже знал по опыту, что можно потерять любимого человека. Разве я не потерял Виталиса?
– Почему ты раньше не говорил этого? – спросил я.
– Потому что, когда я счастлив, в моей дурацкой голове бывают одни только радостные мысли, а когда я несчастлив – одни только грустные. А я был так счастлив, что мы подарим корову матушке Барберен, что больше ни о чем не думал.
– У меня такая же дурацкая голова, как у тебя, милый Маттиа. Так же, как ты, я был вне себя от радости.
– Ах, наша корова! – плача, восклицал Маттиа. – Бедная наша корова!
Потом он вскочил и, сильно размахивая руками, продолжал:
– Что, если матушка Барберен умерла, а гадкий, злой Барберен жив? Что, если он возьмет нашу корову и заберет тебя самого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83