Он предложил мне умыться, сказав, что скоро я должен предстать перед судом, и прибавил, что приличный вид часто бывает лучшим средством защиты.
Тщательно умывшись, я хотел сесть на скамью, но усидеть на одном месте не мог и начал кружить по камере, как зверь в клетке.
Я стал обдумывать, как мне защитить себя и как отвечать судье. Но я был в таком смятении, что не мог заставить себя думать о предстоящем; в моем усталом мозгу проносились всевозможные нелепые мысли. Тюремщик вернулся и приказал мне следовать за ним. Пройдя несколько коридоров, мы очутились перед маленькой дверью, которую он открыл.
Теплый воздух пахнул мне в лицо, я услышал неясный гул.
Перешагнув через порог, я очутился в зале суда. Это была большая, высокая комната с широкими окнами, разделенная на две половины: одна предназначалась для судей, другая для публики.
Судья сидел на высоком возвышении. Ниже перед ним сидело еще трое судейских: это были секретарь суда, сборщик штрафов и прокурор. Прямо передо мной находился человек в мантии и парике, как выяснилось позднее – мой адвокат.
На другом возвышении я увидел Боба, обоих его товарищей, хозяина «Харчевни большого дуба» и других незнакомых мне людей. Напротив них сидел арестовавший меня полицейский и рядом с ним еще несколько человек. Я понял, что все это были свидетели. В толпе я увидел Маттиа. Наши глаза встретились, и я сразу почувствовал прилив мужества. Друзья обо мне позаботились, меня будут защищать. Я не должен унывать: я должен, в свою очередь, защищаться.
Прокурор начал речь; в немногих словах, так как, по-видимому, очень торопился, он изложил суть дела: «Совершена кража в церкви святого Георгия. Воры – мужчина и мальчик – проникли в церковь через окно с помощью приставной лестницы. С ними была собака, которую они привели для того, чтобы она могла предупредить в случае опасности. Запоздавший прохожий – было уже четверть второго – увидел в церкви свет, он прислушался и услыхал какой-то шум. Прохожий тотчас же разбудил церковного сторожа, и они вместе с другими людьми пошли к церкви. Пока открывали дверь, воры убежали через окошко, оставив собаку, которая сама не могла выбраться по лестнице. Полицейский Джерри нельзя не похвалить его за сообразительность и усердие – привел собаку на скаковое поле, и там она узнала своего хозяина находящегося сейчас на скамье подсудимых. На след второго вора уже напали».
Высказав далее свои соображения о моей виновности, прокурор замолчал, и какой-то резкий голос закричал: «Тише!»
Тогда судья, даже не повернувшись ко мне, словно он говорил с самим собой, спросил мою фамилию, возраст и профессию.
Я отвечал по-английски, что мое имя Фрэнсис Дрискол и что я живу в Лондоне со своими родителями в Бэснал Грине, Двор Красного Льва. Потом я попросил позволения говорить по-французски, объяснив судье, что я вырос во Франции и в Англии нахожусь всего несколько месяцев.
– Не пытайтесь меня обмануть, – произнес сурово судья, – я знаю французский язык.
Я перешел на французский и стал объяснять, что я ни коим образом не мог быть в церкви в час ночи, потому что в это время находился на скаковом поле, а в половине третьего – в «Харчевне большого дуба».
– А в час с четвертью где вы были? – спросил судья. – В дороге.
– Это как раз и требуется доказать. Вы говорите что находились на дороге к «Харчевне большого дуба», а обвинение держится того мнения, что вы находились в церкви. Если вы ушли со скакового поля на несколько минут раньше часа, вы вполне могли встретиться с вашим сообщником, он мог ждать вас с приставной лестницей около церковной стены, а после кражи побывать в «Харчевне большого дуба».
Я пытался доказать ему, что это невозможно, но видел что судья мне не верит.
– Объясните нам, каким образом ваша собака очутилась в церкви, – спросил меня судья.
– Я и сам не могу этого понять. Собаки со мной не было. Уходя утром, я привязал ее к нашей повозке.
Больше я ничего не прибавил, так как побоялся дать им какие-нибудь улики против отца. Я посмотрел на Маттиа, он сделал мне знак продолжать, но я молчал.
Тогда вызвали сторожа церкви святого Георгия и предложили ему поклясться в том, что он будет говорить правду. Это был толстяк небольшого роста, с очень величественным видом, несмотря на свое красное лицо и сизый нос.
Он начал подробно рассказывать, как он был возмущен и встревожен, когда его внезапно разбудили и сказали, что в церковь залезли воры; как он стал поспешно одеваться и даже оторвал от жилетки две пуговицы, как прибежал в церковь, открыл дверь и увидел… кого? – собаку!
Мой адвокат, молчавший до сего времени, вдруг поднялся, тряхнул париком, поправил мантию на плечах и попросил слова.
– Кто вчера вечером запирал дверь церкви? – спросил он.
– Я, – ответил сторож. – Это моя обязанность.
– Очень хорошо. А вы можете поклясться в том, что не заперли сами в церкви эту собаку, о которой идет речь?
– Если бы собака была в церкви, я бы ее заметил. – У вас хорошее зрение?
– Зрение нормальное.
– А не вы ли шесть месяцев назад уткнулись носом в телячью тушу, повешенную перед лавкой мясника?
– Не вижу смысла задавать подобные вопросы такому человеку, как я! – закричал сторож, позеленев от злости.
– Будьте любезны ответить на этот вопрос, допустив, что он имеет какой-то смысл.
– Действительно, я налетел на тушу, которую ни с того ни с сего выставили перед витриной мясника.
– Значит, вы ее не заметили. – Я о чем-то задумался. – Вы запирали церковь после того, как пообедали?
– Конечно.
– А на телячью тушу вы наскочили тоже после обеда?
– Но…
– Вы хотите сказать, что в тот день вы не обедали?
– Нет, я обедал. – А за обедом какое пиво вы пьете: слабое или крепкое?
– Крепкое.
– А сколько бутылок?
– Две.
– А больше двух никогда не пьете?
– Иногда выпиваю три.
– А случается, что вы пьете по четыре или по шесть бутылок?
– Очень редко.
– А после обеда вы пьете грог?
– Иногда пью.
– Вы любите крепкий грог или слабый?
– Не слишком слабый.
– А сколько стаканов вы выпиваете?
– Смотря по обстоятельствам.
– Можете ли вы поклясться в том, что не выпиваете иногда по три или даже по четыре стакана?
Сторож побагровел от злости и ничего не ответил, а адвокат сел и, садясь, сказал:
– Допрос этого свидетеля показал нам, что собака могла быть заперта в церкви им самим. Он после обеда бывает порою так задумчив, что не замечает даже телячьих туш. Вот все, что я хотел выяснить.
Если бы я мог, я бы расцеловал моего адвоката. Действительно, почему Капи не мог быть случайно заперт в церкви? А если сторож сам его запер – значит, не я его туда привел и, следовательно, не я виноват. Единственная улика против меня отпадала.
После сторожа давали показания люди, пришедшие с ним в церковь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Тщательно умывшись, я хотел сесть на скамью, но усидеть на одном месте не мог и начал кружить по камере, как зверь в клетке.
Я стал обдумывать, как мне защитить себя и как отвечать судье. Но я был в таком смятении, что не мог заставить себя думать о предстоящем; в моем усталом мозгу проносились всевозможные нелепые мысли. Тюремщик вернулся и приказал мне следовать за ним. Пройдя несколько коридоров, мы очутились перед маленькой дверью, которую он открыл.
Теплый воздух пахнул мне в лицо, я услышал неясный гул.
Перешагнув через порог, я очутился в зале суда. Это была большая, высокая комната с широкими окнами, разделенная на две половины: одна предназначалась для судей, другая для публики.
Судья сидел на высоком возвышении. Ниже перед ним сидело еще трое судейских: это были секретарь суда, сборщик штрафов и прокурор. Прямо передо мной находился человек в мантии и парике, как выяснилось позднее – мой адвокат.
На другом возвышении я увидел Боба, обоих его товарищей, хозяина «Харчевни большого дуба» и других незнакомых мне людей. Напротив них сидел арестовавший меня полицейский и рядом с ним еще несколько человек. Я понял, что все это были свидетели. В толпе я увидел Маттиа. Наши глаза встретились, и я сразу почувствовал прилив мужества. Друзья обо мне позаботились, меня будут защищать. Я не должен унывать: я должен, в свою очередь, защищаться.
Прокурор начал речь; в немногих словах, так как, по-видимому, очень торопился, он изложил суть дела: «Совершена кража в церкви святого Георгия. Воры – мужчина и мальчик – проникли в церковь через окно с помощью приставной лестницы. С ними была собака, которую они привели для того, чтобы она могла предупредить в случае опасности. Запоздавший прохожий – было уже четверть второго – увидел в церкви свет, он прислушался и услыхал какой-то шум. Прохожий тотчас же разбудил церковного сторожа, и они вместе с другими людьми пошли к церкви. Пока открывали дверь, воры убежали через окошко, оставив собаку, которая сама не могла выбраться по лестнице. Полицейский Джерри нельзя не похвалить его за сообразительность и усердие – привел собаку на скаковое поле, и там она узнала своего хозяина находящегося сейчас на скамье подсудимых. На след второго вора уже напали».
Высказав далее свои соображения о моей виновности, прокурор замолчал, и какой-то резкий голос закричал: «Тише!»
Тогда судья, даже не повернувшись ко мне, словно он говорил с самим собой, спросил мою фамилию, возраст и профессию.
Я отвечал по-английски, что мое имя Фрэнсис Дрискол и что я живу в Лондоне со своими родителями в Бэснал Грине, Двор Красного Льва. Потом я попросил позволения говорить по-французски, объяснив судье, что я вырос во Франции и в Англии нахожусь всего несколько месяцев.
– Не пытайтесь меня обмануть, – произнес сурово судья, – я знаю французский язык.
Я перешел на французский и стал объяснять, что я ни коим образом не мог быть в церкви в час ночи, потому что в это время находился на скаковом поле, а в половине третьего – в «Харчевне большого дуба».
– А в час с четвертью где вы были? – спросил судья. – В дороге.
– Это как раз и требуется доказать. Вы говорите что находились на дороге к «Харчевне большого дуба», а обвинение держится того мнения, что вы находились в церкви. Если вы ушли со скакового поля на несколько минут раньше часа, вы вполне могли встретиться с вашим сообщником, он мог ждать вас с приставной лестницей около церковной стены, а после кражи побывать в «Харчевне большого дуба».
Я пытался доказать ему, что это невозможно, но видел что судья мне не верит.
– Объясните нам, каким образом ваша собака очутилась в церкви, – спросил меня судья.
– Я и сам не могу этого понять. Собаки со мной не было. Уходя утром, я привязал ее к нашей повозке.
Больше я ничего не прибавил, так как побоялся дать им какие-нибудь улики против отца. Я посмотрел на Маттиа, он сделал мне знак продолжать, но я молчал.
Тогда вызвали сторожа церкви святого Георгия и предложили ему поклясться в том, что он будет говорить правду. Это был толстяк небольшого роста, с очень величественным видом, несмотря на свое красное лицо и сизый нос.
Он начал подробно рассказывать, как он был возмущен и встревожен, когда его внезапно разбудили и сказали, что в церковь залезли воры; как он стал поспешно одеваться и даже оторвал от жилетки две пуговицы, как прибежал в церковь, открыл дверь и увидел… кого? – собаку!
Мой адвокат, молчавший до сего времени, вдруг поднялся, тряхнул париком, поправил мантию на плечах и попросил слова.
– Кто вчера вечером запирал дверь церкви? – спросил он.
– Я, – ответил сторож. – Это моя обязанность.
– Очень хорошо. А вы можете поклясться в том, что не заперли сами в церкви эту собаку, о которой идет речь?
– Если бы собака была в церкви, я бы ее заметил. – У вас хорошее зрение?
– Зрение нормальное.
– А не вы ли шесть месяцев назад уткнулись носом в телячью тушу, повешенную перед лавкой мясника?
– Не вижу смысла задавать подобные вопросы такому человеку, как я! – закричал сторож, позеленев от злости.
– Будьте любезны ответить на этот вопрос, допустив, что он имеет какой-то смысл.
– Действительно, я налетел на тушу, которую ни с того ни с сего выставили перед витриной мясника.
– Значит, вы ее не заметили. – Я о чем-то задумался. – Вы запирали церковь после того, как пообедали?
– Конечно.
– А на телячью тушу вы наскочили тоже после обеда?
– Но…
– Вы хотите сказать, что в тот день вы не обедали?
– Нет, я обедал. – А за обедом какое пиво вы пьете: слабое или крепкое?
– Крепкое.
– А сколько бутылок?
– Две.
– А больше двух никогда не пьете?
– Иногда выпиваю три.
– А случается, что вы пьете по четыре или по шесть бутылок?
– Очень редко.
– А после обеда вы пьете грог?
– Иногда пью.
– Вы любите крепкий грог или слабый?
– Не слишком слабый.
– А сколько стаканов вы выпиваете?
– Смотря по обстоятельствам.
– Можете ли вы поклясться в том, что не выпиваете иногда по три или даже по четыре стакана?
Сторож побагровел от злости и ничего не ответил, а адвокат сел и, садясь, сказал:
– Допрос этого свидетеля показал нам, что собака могла быть заперта в церкви им самим. Он после обеда бывает порою так задумчив, что не замечает даже телячьих туш. Вот все, что я хотел выяснить.
Если бы я мог, я бы расцеловал моего адвоката. Действительно, почему Капи не мог быть случайно заперт в церкви? А если сторож сам его запер – значит, не я его туда привел и, следовательно, не я виноват. Единственная улика против меня отпадала.
После сторожа давали показания люди, пришедшие с ним в церковь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83