– Послушай, мальчуган, я должен поцеловать тебя за твои слова! Они доказывают, что у тебя доброе сердце.
Мы были одни в приемной и сидели рядом на скамейке. Я бросился в его объятия, и мы некоторое время молчали.
Вдруг Акен стал рыться в кармане жилета и вынул оттуда большие серебряные часы, висевшие у него на кожаном ремешке:
– Мне хочется дать тебе что-нибудь на память. Вот мои часы, я дарю их тебе. Они не имеют никакой ценности, иначе бы я их уже давно продал. Идут они тоже не очень важно. Но это единственная вещь, которая у меня осталась.
С этими словами он передал мне часы. Когда я стал отказываться от такого замечательного подарка, он с грустью добавил:
– Часы мне здесь не нужны. В тюрьме время тянется медленно, и я умру от тоски, если буду его считать. Прощай, милый Реми, обними меня еще раз! Ты славный мальчик, оставайся всегда таким.
Кажется, он взял меня за руку, чтобы проводить к выходу. Я был так взволнован и расстроен, что не помню, как очутился на улице.
Долго, очень долго стоял я у ворот тюрьмы, не будучи в состоянии двинуться с места. Вероятно, я стоял бы так бесконечно, если бы случайно не наткнулся рукой на какой-то круглый и твердый предмет в кармане. Тут я вспомнил о своих часах. Часы! У меня есть собственные часы, какое счастье! Я могу по ним узнавать время. Посмотрев на часы, я увидел, что было ровно двенадцать. Тогда, бросив прощальный взгляд на угрюмые стены, я решил, что пора двинуться в путь.
Прежде всего мне надо было купить карту Франции. Я знал, что карты продаются на набережных Сены, и отправился туда. Долго не мог я найти такую, какая мне требовалась: я хотел, чтобы она была наклеена на полотно, легко складывалась и стоила как можно дешевле. Наконец я выбрал одну, такую старую и потрепанную, что торговец уступил мне ее за семьдесят пять сантимов.
Теперь меня ничего больше не задерживало, и я решил как можно скорее выбраться из Парижа. Проходя недалеко от улицы де-Лурсин, я невольно вспомнил о Гарафоли, Маттиа, Рикардо и моем бедном дорогом Виталисе, погибшем из-за того, что он не захотел меня отдать этому жестокому падроне.
Вдруг я заметил мальчика, в изнеможении прислонившегося к церковной ограде; мне показалось, что это маленький Маттиа. Те же печальные глаза, выразительные губы, тот же покорный и кроткий вид, такая же, как у того, огромная голова и смешная, карикатурная фигура.
Желая получше разглядеть мальчика, я подошел ближе. Действительно, это был Маттиа. Он тоже узнал меня, и на его бледном лице появилась улыбка:
– Ты приходил к Гарафоли как раз перед тем, как я попал в больницу. С тобой был старик с седой бородой. Ах, как у меня в тот день болела голова!
– Ты все еще живешь у Гарафоли? – спросил я его. Прежде чем ответить, Маттиа оглянулся по сторонам и шепотом сказал:
– Гарафоли в тюрьме. Его арестовали за то, что он до смерти избил Орландо.
Мне доставило большое удовольствие узнать, что Гарафоли сидит в тюрьме.
– А что сталось с детьми?
– Не знаю. Меня не было, когда арестовали Гарафоли. После того как я вышел из больницы, Гарафоли решил, что бить меня невыгодно, так как я от этого часто болею, и отдал меня напрокат в цирк Гассо. Ты знаешь цирк Гассо? Нет? Ну ладно, это не настоящий, большой цирк, но все-таки цирк. Им нужен был ребенок-акробат. Я пробыл у папаши Гассо до этого понедельника, но теперь он отослал меня обратно к Гарафоли, потому что у меня постоянно болит голова и мне трудно проделывать различные акробатические фокусы. Вернувшись на улицу де-Лурсин, я не нашел там никого. Квартира оказалась запертой, а сосед рассказал мне, что Гарафоли сидит в тюрьме. Вот я пришел сюда и не знаю, куда идти и что делать.
– А почему ты не хочешь вернуться в цирк?
– Потому что цирк уехал в Руан. А как я могу дойти пешком до Руана? Это слишком далеко, денег у меня нет. Ведь я со вчерашнего дня ничего не ел.
Я и сам был небогат, но у меня имелось немного мелочи, и я мог помочь этому несчастному ребенку.
– Подожди меня здесь! – крикнул я Маттиа и побежал к булочнику, лавка которого находилась на углу улицы.
Вскоре я вернулся с краюхой хлеба и подал ее мальчику. Он с жадностью набросился на хлеб.
– А что ты намерен делать дальше?
– Не знаю.
– Но ведь что-нибудь надо делать!
– Я собирался продать мою скрипку. Я бы ее продал раньше, да уж очень мне жалко с ней расставаться. Скрипка – единственная моя радость. Когда мне становится грустно, я ищу местечко, где меня никто не слышит, и играю для себя.
– Отчего ты не играешь на улицах?
– Играл, но мне никто ничего не подает. Я уже знал по опыту, как часто это бывает.
– А ты? – спросил Маттиа. – Что ты делаешь теперь?
Мне захотелось похвастаться, и я гордо ответил:
– Я – хозяин труппы.
– Ах, если бы ты согласился… – робко произнес Маттиа.
– На что?
– Взять меня в твою труппу. Пришлось признаться в том, что вся моя труппа состоит из одного Капи.
– Ну что ж! Какая важность, нас будет двое. Умоляю тебя, возьми меня, иначе мне придется умереть с голоду!
Умереть с голоду! Не все понимают, что означают эти слова. У меня от них больно сжалось сердце. Я уже знал, как умирают с голоду.
– Я играю на скрипке, – продолжал Маттиа, – кувыркаюсь, танцую на канате, прыгаю через обруч и пою. Я буду делать все, что ты захочешь, и я буду тебя слушаться. Я не прошу платы, только корми меня. Ты можешь меня бить, если я буду плохо исполнять свои обязанности, я на это согласен. Единственно, о чем я прошу, не бей меня по голове, потому что голова у меня очень чувствительная.
Слушая Маттиа, я чуть не заплакал. Как сказать ему, что я не могу взять его в свою труппу? Ведь со мной он так же легко может умереть с голоду, как и один. Я старался убедить его, но он ничего не хотел слушать.
– Нет, – возразил он, вдвоем не умирают с голоду, потому что один помогает другому. Тот, у кого есть, дает тому, у кого нет, – вот как ты сделал сейчас.
Я перестал колебаться. Без сомнения, я должен был ему помочь.
– Хорошо, идем. Ты будешь моим товарищем. И, надев арфу на плечо, я воскликнул:
– Вперед!
Через четверть часа мы уже вышли из Парижа.
Ветер подсушил дорогу, и идти по затвердевшей земле было легко и приятно.
Погода стояла чудесная, весеннее солнце ярко светило в голубом безоблачном небе. Трава начинала зеленеть, и кое-где уже показались маргаритки и цветы земляники, поворачивающие свои венчики к солнцу. В садах среди нежной листвы виднелись кисти нераспустившейся сирени, а когда дул легкий ветерок, нам на голову с высоких стен летели лепестки желтых левкоев.
В садах, в придорожных кустах, на больших деревьях – всюду слышалось веселое пение птиц, и ласточки летали над самой землей в погоне за невидимыми мошками.
Путешествие наше началось хорошо. Я уверенно шагал по сухой, твердой дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83