Они также не обижались, когда я им давал сдачи. Вечером, садясь за стол, мы чувствовали себя друзьями и близкими.
Но мы не только работали – у нас бывали часы отдыха и развлечений, конечно, недолгие, но, может быть, именно потому особенно приятные. В воскресные дни мы собирались в беседке, расположенной возле нашего дома. Я снимал с гвоздя арфу, спокойно висевшую всю неделю, и дети принимались танцевать. Никто из них, понятно, не учился танцам, но Алексис и Бенжамен побывали однажды на свадьбе и видели, как танцуют кадриль, так что имели об этом танце некоторое представление. Когда они уставали, то просили меня петь, и моя неаполитанская песенка неизменно производила на Лизу огромное впечатление.
Всегда, когда я пел последний куплет, глаза ее наполнялись слезами. Тогда, чтобы развеселить ее, я показывал с Капи какой-нибудь смешной фокус. Для него тоже эти воскресенья были большим праздником. Они напоминали ему прошлое, и он готов был проделывать свои фокусы без конца. Играя, я всегда вспоминал Виталиса и старался играть и петь так, как если бы он находился здесь и слушал меня. Дорогой мой Виталис! Чем старше я становился, тем больше росло во мне уважение к его памяти и тем лучше я понимал, как много он для меня сделал.
Так прошло два года. Акен часто брал меня с собой на рынок, на Цветочную набережную, к различным садовникам и продавцам цветов, и я постепенно знакомился с Парижем. Хотя Париж и не оказался тем городом из мрамора и золота, каким он представлялся мне когда-то, я все же изменил свое первоначальное мнение о нем. Я познакомился с его памятниками и достопримечательностями, гулял вдоль красивых набережных и бульваров, побывал в Люксембургском саду, в Тюильри и на Елисейских полях, увидел прекрасные статуи. Но мое образование не ограничивалось только тем, что я видел во время прогулок или поездок по Парижу.
Акен до того, как стал самостоятельным садовником, работал в оранжерее Ботанического сада; там он встречался с людьми образованными и знающими, и это знакомство пробудило в нем стремление к знаниям. В продолжение многих лет он тратил свои сбережения на покупку книг, а немногие часы досуга – на чтение. Когда он женился и у него появились дети, эти часы досуга стали редкими. Приходилось думать о заработке, книги были заброшены и спрятаны в шкаф. В долгие зимние вечера мы занимались чтением этих старых книг. Большей частью это были книги по ботанике, но были также рассказы о путешествиях. Алексис и Бенжамен не унаследовали от своего отца любви к чтению и засыпали на третьей или четвертой странице. Что касается меня, то я читал очень много. Это чтение, хотя и беспорядочное, принесло мне огромную пользу.
Лиза читать не умела, но, видя, что я каждую свободную минуту берусь за книжку, хотела знать, чем они меня привлекают. Сначала она отнимала у меня книги, потому что книги мешали мне играть с ней. Но так как я снова брался за чтение, она начала просить меня читать ей вслух. Много часов провели мы с ней таким образом: я читал, а она сидела передо мной, не сводя с меня глаз.
– Ну, вот, – говорил не раз, смеясь, Акен, – теперь я вижу, как я хорошо поступил, взяв тебя к себе. Лиза тебя позже отблагодарит за все.
«Позже» означало то время, когда Лиза начнет говорить. Врачи не сомневались, что рано или поздно к Лизе вернется дар речи.
Лиза хотела, чтобы я научил ее играть на арфе, и вскоре она, подражая мне, начала перебирать струны своими маленькими пальчиками; но петь она, конечно, не могла, и это очень сердило ее. Много раз я видел слезы на ее глазах. Но она быстро утешалась, вытирала глаза и с покорной улыбкой давала мне понять, что «позже» она тоже сможет петь.
Принятый как родной сын в семью Акенов, я, возможно, остался бы у них навсегда, если бы внезапная катастрофа еще раз не изменила мою жизнь.
ГЛАВА XX. РАЗОРЕННАЯ СЕМЬЯ
Я уже говорил, что весной Акен разводил левкои. Когда они отцветали, их сменяли другие цветы, потому что у хорошего садовника ни одно местечко в саду не должно пустовать. После левкоев Акен выращивал огромное количество махровых астр, фуксий и олеандров, и наши парники были полны ими. Чтобы цветы расцветали к определенному сроку, требуется особое уменье. Кроме того, это стоит огромных трудов и забот.
В начале августа наш сад был в превосходном состоянии. На открытом воздухе зацветали махровые астры, а в парниках, прикрытых рамами, распускались олеандры и фуксии. Пышные кусты были сверху донизу покрыты бутонами.
Все росло прекрасно, и Акен, потирая руки, радостно говорил:
– У нас будет хорошая выручка.
Мы немало потрудились в течение лета, не отдыхая даже по праздникам. Теперь, когда все было готово, отцу захотелось нас побаловать. Он решил в ближайшее воскресенье поехать всей семьей в Аркейль, к своему другу, такому же садовнику, как он сам.
В этот день мы собирались окончить работу часа в три или четыре, а часам к пяти-шести быть в Аркейле. Затем, пообедав там, вернуться обратно и пораньше лечь спать, чтобы с понедельника со свежими силами снова приняться за работу.
Мы все очень радовались предстоящей увеселительной прогулке.
В четыре часа Акен запер ворота сада и весело крикнул:
– В дорогу! Капи, вперед!
Взяв за руку Лизу, я пустился бежать. Капи бросился вдогонку, весело лая и прыгая вокруг нас. Он, вероятно, думал, что мы снова отправились в путь по большим дорогам, чему он очень обрадовался.
Мы все разоделись по-праздничному, и люди оборачивались, чтобы посмотреть на нас. Не знаю, как выглядел я, но Лиза в голубом платьице, соломенной шляпке и серых парусиновых башмачках была прелестна. Ее глаза и личико выражали неподдельное оживление и радость.
Время прошло незаметно, но к концу обеда кто-то из детей заметил, что небо покрылось черными, зловещими тучами. Мы обедали на открытом воздухе, под большим деревом, и сразу поняли, что надвигается гроза.
– Ребята, надо возвращаться домой, – сказал Акен. При этих словах все в один голос закричали: «Уже?» Лиза, конечно, ничего не сказала, но протестовала жестами.
– Может подняться ветер и опрокинуть рамы, – продолжал отец. – Собирайтесь скорей!
Мы не возражали: все отлично знали, какую ценность представляют для садовника стеклянные рамы. Если ветер побьет стекла, Акен будет разорен.
– Я пойду быстрее вперед с Алексисом и Бенжаменом, – сказал Акен. – Пусть Реми, Этьеннета и Лиза идут вслед за нами.
Они поспешно удалились. Мы с Этьеннетой не могли идти скоро, так как нам приходилось приноравливаться к шагам Лизы. Теперь нам было не до смеха, мы не прыгали и не радовались.
Гроза надвигалась, небо становилось все чернее, ветер поднимал тучи пыли. Вдали гремел гром, и раскаты его все приближались.
Успеем ли мы вернуться домой до грозы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Но мы не только работали – у нас бывали часы отдыха и развлечений, конечно, недолгие, но, может быть, именно потому особенно приятные. В воскресные дни мы собирались в беседке, расположенной возле нашего дома. Я снимал с гвоздя арфу, спокойно висевшую всю неделю, и дети принимались танцевать. Никто из них, понятно, не учился танцам, но Алексис и Бенжамен побывали однажды на свадьбе и видели, как танцуют кадриль, так что имели об этом танце некоторое представление. Когда они уставали, то просили меня петь, и моя неаполитанская песенка неизменно производила на Лизу огромное впечатление.
Всегда, когда я пел последний куплет, глаза ее наполнялись слезами. Тогда, чтобы развеселить ее, я показывал с Капи какой-нибудь смешной фокус. Для него тоже эти воскресенья были большим праздником. Они напоминали ему прошлое, и он готов был проделывать свои фокусы без конца. Играя, я всегда вспоминал Виталиса и старался играть и петь так, как если бы он находился здесь и слушал меня. Дорогой мой Виталис! Чем старше я становился, тем больше росло во мне уважение к его памяти и тем лучше я понимал, как много он для меня сделал.
Так прошло два года. Акен часто брал меня с собой на рынок, на Цветочную набережную, к различным садовникам и продавцам цветов, и я постепенно знакомился с Парижем. Хотя Париж и не оказался тем городом из мрамора и золота, каким он представлялся мне когда-то, я все же изменил свое первоначальное мнение о нем. Я познакомился с его памятниками и достопримечательностями, гулял вдоль красивых набережных и бульваров, побывал в Люксембургском саду, в Тюильри и на Елисейских полях, увидел прекрасные статуи. Но мое образование не ограничивалось только тем, что я видел во время прогулок или поездок по Парижу.
Акен до того, как стал самостоятельным садовником, работал в оранжерее Ботанического сада; там он встречался с людьми образованными и знающими, и это знакомство пробудило в нем стремление к знаниям. В продолжение многих лет он тратил свои сбережения на покупку книг, а немногие часы досуга – на чтение. Когда он женился и у него появились дети, эти часы досуга стали редкими. Приходилось думать о заработке, книги были заброшены и спрятаны в шкаф. В долгие зимние вечера мы занимались чтением этих старых книг. Большей частью это были книги по ботанике, но были также рассказы о путешествиях. Алексис и Бенжамен не унаследовали от своего отца любви к чтению и засыпали на третьей или четвертой странице. Что касается меня, то я читал очень много. Это чтение, хотя и беспорядочное, принесло мне огромную пользу.
Лиза читать не умела, но, видя, что я каждую свободную минуту берусь за книжку, хотела знать, чем они меня привлекают. Сначала она отнимала у меня книги, потому что книги мешали мне играть с ней. Но так как я снова брался за чтение, она начала просить меня читать ей вслух. Много часов провели мы с ней таким образом: я читал, а она сидела передо мной, не сводя с меня глаз.
– Ну, вот, – говорил не раз, смеясь, Акен, – теперь я вижу, как я хорошо поступил, взяв тебя к себе. Лиза тебя позже отблагодарит за все.
«Позже» означало то время, когда Лиза начнет говорить. Врачи не сомневались, что рано или поздно к Лизе вернется дар речи.
Лиза хотела, чтобы я научил ее играть на арфе, и вскоре она, подражая мне, начала перебирать струны своими маленькими пальчиками; но петь она, конечно, не могла, и это очень сердило ее. Много раз я видел слезы на ее глазах. Но она быстро утешалась, вытирала глаза и с покорной улыбкой давала мне понять, что «позже» она тоже сможет петь.
Принятый как родной сын в семью Акенов, я, возможно, остался бы у них навсегда, если бы внезапная катастрофа еще раз не изменила мою жизнь.
ГЛАВА XX. РАЗОРЕННАЯ СЕМЬЯ
Я уже говорил, что весной Акен разводил левкои. Когда они отцветали, их сменяли другие цветы, потому что у хорошего садовника ни одно местечко в саду не должно пустовать. После левкоев Акен выращивал огромное количество махровых астр, фуксий и олеандров, и наши парники были полны ими. Чтобы цветы расцветали к определенному сроку, требуется особое уменье. Кроме того, это стоит огромных трудов и забот.
В начале августа наш сад был в превосходном состоянии. На открытом воздухе зацветали махровые астры, а в парниках, прикрытых рамами, распускались олеандры и фуксии. Пышные кусты были сверху донизу покрыты бутонами.
Все росло прекрасно, и Акен, потирая руки, радостно говорил:
– У нас будет хорошая выручка.
Мы немало потрудились в течение лета, не отдыхая даже по праздникам. Теперь, когда все было готово, отцу захотелось нас побаловать. Он решил в ближайшее воскресенье поехать всей семьей в Аркейль, к своему другу, такому же садовнику, как он сам.
В этот день мы собирались окончить работу часа в три или четыре, а часам к пяти-шести быть в Аркейле. Затем, пообедав там, вернуться обратно и пораньше лечь спать, чтобы с понедельника со свежими силами снова приняться за работу.
Мы все очень радовались предстоящей увеселительной прогулке.
В четыре часа Акен запер ворота сада и весело крикнул:
– В дорогу! Капи, вперед!
Взяв за руку Лизу, я пустился бежать. Капи бросился вдогонку, весело лая и прыгая вокруг нас. Он, вероятно, думал, что мы снова отправились в путь по большим дорогам, чему он очень обрадовался.
Мы все разоделись по-праздничному, и люди оборачивались, чтобы посмотреть на нас. Не знаю, как выглядел я, но Лиза в голубом платьице, соломенной шляпке и серых парусиновых башмачках была прелестна. Ее глаза и личико выражали неподдельное оживление и радость.
Время прошло незаметно, но к концу обеда кто-то из детей заметил, что небо покрылось черными, зловещими тучами. Мы обедали на открытом воздухе, под большим деревом, и сразу поняли, что надвигается гроза.
– Ребята, надо возвращаться домой, – сказал Акен. При этих словах все в один голос закричали: «Уже?» Лиза, конечно, ничего не сказала, но протестовала жестами.
– Может подняться ветер и опрокинуть рамы, – продолжал отец. – Собирайтесь скорей!
Мы не возражали: все отлично знали, какую ценность представляют для садовника стеклянные рамы. Если ветер побьет стекла, Акен будет разорен.
– Я пойду быстрее вперед с Алексисом и Бенжаменом, – сказал Акен. – Пусть Реми, Этьеннета и Лиза идут вслед за нами.
Они поспешно удалились. Мы с Этьеннетой не могли идти скоро, так как нам приходилось приноравливаться к шагам Лизы. Теперь нам было не до смеха, мы не прыгали и не радовались.
Гроза надвигалась, небо становилось все чернее, ветер поднимал тучи пыли. Вдали гремел гром, и раскаты его все приближались.
Успеем ли мы вернуться домой до грозы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83