Отдохнуть в течение десятиминутных перерывов они не успевали, и пробивка тропы стала для них подлинной пыткой. После трех-четырех взмахов тесаком Рот уже был не в состоянии поднять руку. Тесак казался тяжелым, как топор. Рот поднимал его двумя руками и слабо опускал на виноградную лозу.
Каждые полминуты тесак выскальзывал из его потных бесчувственных пальцев и падал на землю.
У Минетты образовались мозоли на руках, ручка тесака врезалась в ладонь, пот попадал в раны. Минетта яростно и неуклюже рубил кустарник, злился на то, что тот не поддается, часто прекращал работу, стараясь отдышаться, и разражался бранью. Он и Рот работали рядом. От усталости они часто толкали друг друга, и Минетта в раздражении громко ругался. В этот момент они ненавидели друг друга, как ненавидели джунгли, поставленную взводу задачу и Крофта. Минетту особенно раздражало то, что Крофт не работал.
«Крофту легко приказывать, сам-то он ничего не делает. Не видно, чтобы он очень утруждал себя, — ворчал Минетта. — Если бы я был взводным, то не обращался бы так с ребятами. Я был бы рядом с ними, работал вместе».
Риджес и Гольдстейн находились в пяти ярдах позади них. Эти четверо составляли одну из групп и должны были делить между собой пятиминутную рабочую смену. Однако по истечении часа или двух Гольдстейн и Риджес уже работали три, а потом и четыре минуты из пяти. Наблюдая, как Минетта и Рот неуклюже работают своими тесаками, Риджес злился.
— Черт бы вас побрал, неужели вы, городские, никогда не научитесь пользоваться этим маленьким ножичком?
Тяжело дышавшие, озлобленные, они не отвечали. Это еще больше выводило Риджеса из себя. Он всегда остро чувствовал несправедливость по отношению к другим и к себе самому и считал неправильным, что Гольдстейну и ему приходилось работать больше другой пары.
— Я проделал такую же работу, как и вы, — не унимался он, — прошел такой же путь по реке, как и вы. Почему мы с Гольдстейном должны работать за вас?
— Замолчи! — прикрикнул на него Минетта.
К ним подошел Крофт.
— В чем дело? — спросил он строго.
— Да так, пустяки, — ответил Риджес после короткой паузы. — Мы просто разговаривали. — Хотя он был зол на Минетту и Рота, жаловаться Крофту он не собирался. Все они были в одной группе, и Риджесу казалось гнусностью жаловаться на человека, работающего вместе с ним. — У нас все в порядке, — повторил он.
— Послушай, Минетта, — зло произнес Крофт. — Ты и Рот — главные разгильдяи во взводе. Хватит вам выезжать за счет других. — Его голос, холодный и строгий, подействовал как спичка, поднесенная к хворосту.
Минетта, когда его больно задевали, становился очень дерзким.
Он отбросил свой тесак в сторону и повернулся к Крофту.
— Я не вижу, чтобы ты сам работал. Тебе легко... — Он почемуто сбился и лишь повторил: — Не вижу, чтобы ты сам работал.
«Ах ты нью-йоркский пройдоха», — подумал Крофт и злобно посмотрел на Минетту.
— В следующий раз, когда мы подойдем к реке, переносить вещи лейтенанта будешь ты, и после этого ты не будешь работать.
Он был зол на себя даже за то, что ответил Минетте, и отвернулся. Он освободил себя от работы по пробивке тропы, считая, что, как взводный сержант, должен сохранять свои силы. Хирн удивил его при переходе через водопад. Когда Крофт последовал за ним, держась за лозу, то понял, каких усилий это стоило Хирну. Это встревожило Крофта. Он понимал, что пока еще командует взводом, но когда Хирн наберется опыта, то, вероятно, станет распоряжаться сам.
Крофт не хотел признаваться самому себе во всем этом. Как солдат, он понимал, что его отрицательное отношение к Хирну — дело опасное. Он понимал также, что его доводы во многих случаях неубедительны. Он редко задавался вопросом, почему поступал так или иначе, и теперь не мог найти никакого объяснения. Это привело его в бешенство. Он снова подошел к Минетте и зло уставился на него.
— Ты перестанешь скулить?
Минетта струхнул. Он смотрел на Крофта, пока мог, потом опустил глаза.
— А, ладно, — сказал он Роту.
Они подобрали тесаки и снова приступили к работе. Крофт наблюдал за ними несколько секунд, потом повернулся и ушел по только что проложенной тропе.
Рот чувствовал себя виноватым в происшедшем. Его опять начало мучить сознание своей беспомощности. «Я ни на что не способен» — подумал он. После первого же удара тесак опять выпал у него из рук. «О, черт!» Расстроенный, он наклонился и поднял его. — Можешь отдохнуть, — сказал, обращаясь к Роту, Риджес.
Он подобрал один из упавших тесаков и стал работать рядом с Гольдстейном. Когда Риджес бесстрастными, ровными движениями рубил кусты, его широкая и короткая фигура теряла обычную неуклюжесть, становилась даже гибкой. Со стороны он казался каким-то зверем, устраивающим себе жилище. Он гордился своей силой. Когда его крепкие мышцы напрягались и расслаблялись и пот струился по спине, он чувствовал себя счастливым, полностью отдавался работе, вдыхая здоровый запах своего тела.
Гольдстейн тоже находил работу сносной и испытывал удовольствие от уверенных движений своих рук и ног, но это удовольствие не было таким простым и цельным. Оно затуманивалось предубежденностью Гольдстейна против физического труда. «Это единственный вид работы, который мне всегда достается», — с сожалением подумал он. Он торговал газетами, работал на складе, был сварщиком, и его всегда мучило сознание, что у него ни разу не было занятия, позволявшего не пачкать рук. Эта предубежденность была очень глубокой, вскормленной воспоминаниями и мечтами детства. Работая так же упорно, как Риджес, он все время колебался в своих чувствах, между удовольствием и неудовольствием. «Эта работа для Риджеса, — рассуждал Гольдстейн. — Он фермер, а мне бы надо все-таки что-нибудь другое. — Ему стало жаль себя. — Если бы у меня было образование, я бы нашел для себя занятие получше».
Он все еще мучился сомнениями, когда их сменила другая группа. Гольдстейн вернулся по тропе к тому месту, где оставил винтовку и рюкзак, сел и задумался. «Эх, сколько бы я мог сделать!» Без всякой очевидной причины он погрузился в меланхолию. Глубокое и беспредельное чувство грусти завладело им. Ему было жаль себя, жаль всех окружающих его людей. «Да, трудно, трудно», — подумал он. Он не смог бы объяснить, почему так считает, для него это было простой истиной.
Гольдстейн не удивлялся этому своему настроению. Он привык к нему, оно доставляло ему своеобразное удовольствие; несколько дней подряд он бывал весел, все ему нравились, любое задание приносило радость, и вдруг почти необъяснимо все теряло смысл, его охватывала какая-то непонятная волна грусти, поднимавшаяся из глубин его существа.
Сейчас он был в глубоком унынии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Каждые полминуты тесак выскальзывал из его потных бесчувственных пальцев и падал на землю.
У Минетты образовались мозоли на руках, ручка тесака врезалась в ладонь, пот попадал в раны. Минетта яростно и неуклюже рубил кустарник, злился на то, что тот не поддается, часто прекращал работу, стараясь отдышаться, и разражался бранью. Он и Рот работали рядом. От усталости они часто толкали друг друга, и Минетта в раздражении громко ругался. В этот момент они ненавидели друг друга, как ненавидели джунгли, поставленную взводу задачу и Крофта. Минетту особенно раздражало то, что Крофт не работал.
«Крофту легко приказывать, сам-то он ничего не делает. Не видно, чтобы он очень утруждал себя, — ворчал Минетта. — Если бы я был взводным, то не обращался бы так с ребятами. Я был бы рядом с ними, работал вместе».
Риджес и Гольдстейн находились в пяти ярдах позади них. Эти четверо составляли одну из групп и должны были делить между собой пятиминутную рабочую смену. Однако по истечении часа или двух Гольдстейн и Риджес уже работали три, а потом и четыре минуты из пяти. Наблюдая, как Минетта и Рот неуклюже работают своими тесаками, Риджес злился.
— Черт бы вас побрал, неужели вы, городские, никогда не научитесь пользоваться этим маленьким ножичком?
Тяжело дышавшие, озлобленные, они не отвечали. Это еще больше выводило Риджеса из себя. Он всегда остро чувствовал несправедливость по отношению к другим и к себе самому и считал неправильным, что Гольдстейну и ему приходилось работать больше другой пары.
— Я проделал такую же работу, как и вы, — не унимался он, — прошел такой же путь по реке, как и вы. Почему мы с Гольдстейном должны работать за вас?
— Замолчи! — прикрикнул на него Минетта.
К ним подошел Крофт.
— В чем дело? — спросил он строго.
— Да так, пустяки, — ответил Риджес после короткой паузы. — Мы просто разговаривали. — Хотя он был зол на Минетту и Рота, жаловаться Крофту он не собирался. Все они были в одной группе, и Риджесу казалось гнусностью жаловаться на человека, работающего вместе с ним. — У нас все в порядке, — повторил он.
— Послушай, Минетта, — зло произнес Крофт. — Ты и Рот — главные разгильдяи во взводе. Хватит вам выезжать за счет других. — Его голос, холодный и строгий, подействовал как спичка, поднесенная к хворосту.
Минетта, когда его больно задевали, становился очень дерзким.
Он отбросил свой тесак в сторону и повернулся к Крофту.
— Я не вижу, чтобы ты сам работал. Тебе легко... — Он почемуто сбился и лишь повторил: — Не вижу, чтобы ты сам работал.
«Ах ты нью-йоркский пройдоха», — подумал Крофт и злобно посмотрел на Минетту.
— В следующий раз, когда мы подойдем к реке, переносить вещи лейтенанта будешь ты, и после этого ты не будешь работать.
Он был зол на себя даже за то, что ответил Минетте, и отвернулся. Он освободил себя от работы по пробивке тропы, считая, что, как взводный сержант, должен сохранять свои силы. Хирн удивил его при переходе через водопад. Когда Крофт последовал за ним, держась за лозу, то понял, каких усилий это стоило Хирну. Это встревожило Крофта. Он понимал, что пока еще командует взводом, но когда Хирн наберется опыта, то, вероятно, станет распоряжаться сам.
Крофт не хотел признаваться самому себе во всем этом. Как солдат, он понимал, что его отрицательное отношение к Хирну — дело опасное. Он понимал также, что его доводы во многих случаях неубедительны. Он редко задавался вопросом, почему поступал так или иначе, и теперь не мог найти никакого объяснения. Это привело его в бешенство. Он снова подошел к Минетте и зло уставился на него.
— Ты перестанешь скулить?
Минетта струхнул. Он смотрел на Крофта, пока мог, потом опустил глаза.
— А, ладно, — сказал он Роту.
Они подобрали тесаки и снова приступили к работе. Крофт наблюдал за ними несколько секунд, потом повернулся и ушел по только что проложенной тропе.
Рот чувствовал себя виноватым в происшедшем. Его опять начало мучить сознание своей беспомощности. «Я ни на что не способен» — подумал он. После первого же удара тесак опять выпал у него из рук. «О, черт!» Расстроенный, он наклонился и поднял его. — Можешь отдохнуть, — сказал, обращаясь к Роту, Риджес.
Он подобрал один из упавших тесаков и стал работать рядом с Гольдстейном. Когда Риджес бесстрастными, ровными движениями рубил кусты, его широкая и короткая фигура теряла обычную неуклюжесть, становилась даже гибкой. Со стороны он казался каким-то зверем, устраивающим себе жилище. Он гордился своей силой. Когда его крепкие мышцы напрягались и расслаблялись и пот струился по спине, он чувствовал себя счастливым, полностью отдавался работе, вдыхая здоровый запах своего тела.
Гольдстейн тоже находил работу сносной и испытывал удовольствие от уверенных движений своих рук и ног, но это удовольствие не было таким простым и цельным. Оно затуманивалось предубежденностью Гольдстейна против физического труда. «Это единственный вид работы, который мне всегда достается», — с сожалением подумал он. Он торговал газетами, работал на складе, был сварщиком, и его всегда мучило сознание, что у него ни разу не было занятия, позволявшего не пачкать рук. Эта предубежденность была очень глубокой, вскормленной воспоминаниями и мечтами детства. Работая так же упорно, как Риджес, он все время колебался в своих чувствах, между удовольствием и неудовольствием. «Эта работа для Риджеса, — рассуждал Гольдстейн. — Он фермер, а мне бы надо все-таки что-нибудь другое. — Ему стало жаль себя. — Если бы у меня было образование, я бы нашел для себя занятие получше».
Он все еще мучился сомнениями, когда их сменила другая группа. Гольдстейн вернулся по тропе к тому месту, где оставил винтовку и рюкзак, сел и задумался. «Эх, сколько бы я мог сделать!» Без всякой очевидной причины он погрузился в меланхолию. Глубокое и беспредельное чувство грусти завладело им. Ему было жаль себя, жаль всех окружающих его людей. «Да, трудно, трудно», — подумал он. Он не смог бы объяснить, почему так считает, для него это было простой истиной.
Гольдстейн не удивлялся этому своему настроению. Он привык к нему, оно доставляло ему своеобразное удовольствие; несколько дней подряд он бывал весел, все ему нравились, любое задание приносило радость, и вдруг почти необъяснимо все теряло смысл, его охватывала какая-то непонятная волна грусти, поднимавшаяся из глубин его существа.
Сейчас он был в глубоком унынии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218