Уехать с фронта тихим утром и, вернувшись на другой день, обнаружить, что операция фактически завершена, — в это было трудно поверить, и он чувствовал себя в положении человека, который, придя домой, обнаруживает, что его дом сгорел дотла. Разумеется, он блестяще провел прочесывание местности. Японцам, ошеломленным неожиданным ударом, не давали возможности перегруппировать свои силы, но это было ничтожным утешением, подобным утешению погорельца, которому удалось спасти кое-что из мебели. Генерал испытывал тайную ярость от того, что ошибочный ход Даллесона привел к успешному завершению боевых действий. Крах японцев наступил благодаря его, Каммингса, усилиям, и это он должен был бы поджечь бикфордов шнур. Более всего его раздражало то, что ему предстояло поздравить Даллесона и, возможно, даже повысить его в звании. Сделать ему сейчас выговор было бы слишком явной несправедливостью.
Но это недовольство сменилось другим чувством. Что бы произошло, если бы он находился здесь и лично руководил войсками в тот критический день? Имело бы это действительно какое-то значение? Японцы были измотаны до такой степени, что любой целеустремленный тактический ход, сколь бы элементарным он ни был, оказался бы достаточным, чтобы вызвать развал всей их обороны. Не так легко было избавиться от мысли, что одержать победу в этой операции мог бы любой и что все сводилось лишь к терпению и только терпению.
На какое-то мгновение он почти признался себе в том, что имел весьма отдаленное, а может быть, практически не имел никакого отношения к этой победе или какой-нибудь другой победе вообще. Эта победа была не что иное, как простое везение плюс ряд каких-то случайных факторов, весьма туманных и трудных для его, Каммингса, понимания. Он позволил себе поиграть с этой мыслью, готов был уже четко сформулировать ее, но затем решил упрятать подальше. Однако она вызвала в нем глубокую депрессию.
Если бы он только догадался послать взвод в разведку несколько раньше, у него было бы время более тщательно разработать план боевых действий. Да, с его стороны это было грубым промахом, и в результате Хирн погиб.
Нельзя сказать, что смерть Хирна потрясла его. Но все-таки в течение какого-то времени Хирн ведь был единственным человеком в дивизии, способным понимать его честолюбивые планы, способным даже понимать его самого. Но Хирн оказался недостаточно крупной фигурой. Он заглянул, испугался и отполз прочь, швыряя в него грязь. Каммингс знал, за что наказал его; знал, что не случайно послал его в разведку. И его конец не был непредвиденным. Услышав о смерти Хирна, Каммингс даже на миг обрадовался.
И все же... Новость причинила ему боль, словно кто-то ударил кулаком по сердцу. Ему стало даже жаль Хирна, но затем это чувство заглушилось чем-то другим, чем-то более сложным. В течение многих дней Каммингс неизменно испытывал смешанное чувство боли и удовлетворения всякий раз, когда вспоминал лейтенанта.
В конце концов, всегда важно подвести итог тому, что ты потерял или приобрел. Операция затянулась на неделю дольше установленного срока, и это не будет зачтено ему в актив. Но всего только одну или две недели назад он был готов примириться с продлением операции еще на месяц. К тому же, с точки зрения штаба армии, победа в операции одержана в результате удара во фланг в районе залива Ботой. Это, несомненно, будет говорить в его пользу. В целом операция на Анопопее ему не повредила, но и не принесла особых выгод. Когда дойдет очередь до Филиппин, то в его распоряжении будет вся дивизия, и ему представится возможность добиться более значительных результатов. Но солдат надо будет хорошенько встряхнуть, организовать интенсивную боевую подготовку, поднять их дисциплину. Им снова овладел тот же гнев, который он испытывал в последний месяц действий на Анопопее.
Солдаты противились ему, относились ко всему инертно, с апатией, и ото приводило его в бешенство. Как ни толкай их, как ни дави на них, они подчиняются неохотно и угрюмо, неизменно возвращаясь к старому, как только прекращается давление. Их можно принудить, завлечь обманом, но теперь бывали минуты, когда он глубоко сомневался, что сможет действительно изменить их. Возможно, и на Филиппинах будет то же самое. У него имелось много врагов в армии, поэтому шансы получить до Филиппин еще одну генеральскую звезду были невелики, и, значит, придется проститься с мыслью стать командующим армией до конца войны.
Время уходило, а вместе с ним уходили возможности сделать карьеру. После войны всеми делами будут заправлять ничтожные клерки, которые будут совершать те же грубейшие ошибки и действовать столь же несогласованно в критические моменты истории. Он стареет, и его обойдут. Когда начнется война с Россией, он не будет достаточно важной персоной, не будет стоять достаточно близко к кормилу власти, чтобы сделать большой шаг, большой рывок.
Возможно, после войны ему следует попытаться перейти в государственный департамент. Его шурин, разумеется, не подведет его.
Немногие американцы способны понимать противоречия грядущего периода. Путь к власти лучше всего можно будет прикрывать маской консервативного либерализма. Реакционеры и изоляционисты пропустят подходящий момент для выхода на сцену, и их поведение вызовет огромное недовольство.
Каммингс пожал плечами. Если бы ему представилась еще одна возможность, он бы воспользовался ею лучше. Какое крушение надежд! Знать так много и быть связанным по рукам и ногам. Чтобы успокоить свои взбудораженные нервы, он, руководя операцией но прочесыванию местности, входил во все мельчайшие детали.
Шестой день: 347 японцев — 1 американец.
Девятый день: 502 японца — 4 американца.
Патрули пробирались по тропам в тыл японских позиций. Они заполняли весь лабиринт обороны противника, продираясь сквозь джунгли, выискивали японцев, которые пытались скрыться по звериным тропам. Они действовали с раннего утра и до наступления сумерек, и им всегда ставилась одна и та же задача.
Это было легким делом, почти забавой. После ночных караулов, патрулирования на лесных тропах в течение многих месяцев, когда в любой момент можно было нарваться на засаду, прочесывание стало довольно приятным, даже захватывающим занятием. Убийства совершались при полнейшем равнодушии и волновали солдат куда меньше, чем муравьи в постели.
Некоторые действия регламентировались постоянно действующими инструкциями. В последние недели японцы opгавизовали множество крохотных лазаретов и при отступлении убивали многих своих раненых. Когда же приходили американцы, они приканчивали всех, кто еще оставался жив, раскраивая головы прикладами или расстреливая в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Но это недовольство сменилось другим чувством. Что бы произошло, если бы он находился здесь и лично руководил войсками в тот критический день? Имело бы это действительно какое-то значение? Японцы были измотаны до такой степени, что любой целеустремленный тактический ход, сколь бы элементарным он ни был, оказался бы достаточным, чтобы вызвать развал всей их обороны. Не так легко было избавиться от мысли, что одержать победу в этой операции мог бы любой и что все сводилось лишь к терпению и только терпению.
На какое-то мгновение он почти признался себе в том, что имел весьма отдаленное, а может быть, практически не имел никакого отношения к этой победе или какой-нибудь другой победе вообще. Эта победа была не что иное, как простое везение плюс ряд каких-то случайных факторов, весьма туманных и трудных для его, Каммингса, понимания. Он позволил себе поиграть с этой мыслью, готов был уже четко сформулировать ее, но затем решил упрятать подальше. Однако она вызвала в нем глубокую депрессию.
Если бы он только догадался послать взвод в разведку несколько раньше, у него было бы время более тщательно разработать план боевых действий. Да, с его стороны это было грубым промахом, и в результате Хирн погиб.
Нельзя сказать, что смерть Хирна потрясла его. Но все-таки в течение какого-то времени Хирн ведь был единственным человеком в дивизии, способным понимать его честолюбивые планы, способным даже понимать его самого. Но Хирн оказался недостаточно крупной фигурой. Он заглянул, испугался и отполз прочь, швыряя в него грязь. Каммингс знал, за что наказал его; знал, что не случайно послал его в разведку. И его конец не был непредвиденным. Услышав о смерти Хирна, Каммингс даже на миг обрадовался.
И все же... Новость причинила ему боль, словно кто-то ударил кулаком по сердцу. Ему стало даже жаль Хирна, но затем это чувство заглушилось чем-то другим, чем-то более сложным. В течение многих дней Каммингс неизменно испытывал смешанное чувство боли и удовлетворения всякий раз, когда вспоминал лейтенанта.
В конце концов, всегда важно подвести итог тому, что ты потерял или приобрел. Операция затянулась на неделю дольше установленного срока, и это не будет зачтено ему в актив. Но всего только одну или две недели назад он был готов примириться с продлением операции еще на месяц. К тому же, с точки зрения штаба армии, победа в операции одержана в результате удара во фланг в районе залива Ботой. Это, несомненно, будет говорить в его пользу. В целом операция на Анопопее ему не повредила, но и не принесла особых выгод. Когда дойдет очередь до Филиппин, то в его распоряжении будет вся дивизия, и ему представится возможность добиться более значительных результатов. Но солдат надо будет хорошенько встряхнуть, организовать интенсивную боевую подготовку, поднять их дисциплину. Им снова овладел тот же гнев, который он испытывал в последний месяц действий на Анопопее.
Солдаты противились ему, относились ко всему инертно, с апатией, и ото приводило его в бешенство. Как ни толкай их, как ни дави на них, они подчиняются неохотно и угрюмо, неизменно возвращаясь к старому, как только прекращается давление. Их можно принудить, завлечь обманом, но теперь бывали минуты, когда он глубоко сомневался, что сможет действительно изменить их. Возможно, и на Филиппинах будет то же самое. У него имелось много врагов в армии, поэтому шансы получить до Филиппин еще одну генеральскую звезду были невелики, и, значит, придется проститься с мыслью стать командующим армией до конца войны.
Время уходило, а вместе с ним уходили возможности сделать карьеру. После войны всеми делами будут заправлять ничтожные клерки, которые будут совершать те же грубейшие ошибки и действовать столь же несогласованно в критические моменты истории. Он стареет, и его обойдут. Когда начнется война с Россией, он не будет достаточно важной персоной, не будет стоять достаточно близко к кормилу власти, чтобы сделать большой шаг, большой рывок.
Возможно, после войны ему следует попытаться перейти в государственный департамент. Его шурин, разумеется, не подведет его.
Немногие американцы способны понимать противоречия грядущего периода. Путь к власти лучше всего можно будет прикрывать маской консервативного либерализма. Реакционеры и изоляционисты пропустят подходящий момент для выхода на сцену, и их поведение вызовет огромное недовольство.
Каммингс пожал плечами. Если бы ему представилась еще одна возможность, он бы воспользовался ею лучше. Какое крушение надежд! Знать так много и быть связанным по рукам и ногам. Чтобы успокоить свои взбудораженные нервы, он, руководя операцией но прочесыванию местности, входил во все мельчайшие детали.
Шестой день: 347 японцев — 1 американец.
Девятый день: 502 японца — 4 американца.
Патрули пробирались по тропам в тыл японских позиций. Они заполняли весь лабиринт обороны противника, продираясь сквозь джунгли, выискивали японцев, которые пытались скрыться по звериным тропам. Они действовали с раннего утра и до наступления сумерек, и им всегда ставилась одна и та же задача.
Это было легким делом, почти забавой. После ночных караулов, патрулирования на лесных тропах в течение многих месяцев, когда в любой момент можно было нарваться на засаду, прочесывание стало довольно приятным, даже захватывающим занятием. Убийства совершались при полнейшем равнодушии и волновали солдат куда меньше, чем муравьи в постели.
Некоторые действия регламентировались постоянно действующими инструкциями. В последние недели японцы opгавизовали множество крохотных лазаретов и при отступлении убивали многих своих раненых. Когда же приходили американцы, они приканчивали всех, кто еще оставался жив, раскраивая головы прикладами или расстреливая в упор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218