Тогда мы сможем пройти большее расстояние и завтра уже будем далеко от японцев.
Хирн задумался.
— Хорошо. Но они должны вернуться к ночи. — Он огляделся и без всякого размышления назначил Полака, Минетту, Галлахера и Ваймана. — Остальные будут по очереди нести караульную службу, пока они не вернутся.
Хирн отвел Брауна в сторону и разговаривал с ним несколько минут.
— Ты знаешь дорогу к тропе, которую мы проложили через джунгли?
Браун кивнул.
— Хорошо Идите по ней к берегу и дожидайтесь нас там. Вам потребуется примерно два дня или чуть больше. Мы должны вернуться через три, максимум через четыре дня. Если катер придет раньше нас и Уилсон... еще будет живой, сразу же отправляйтесь, а за нами пусть пришлют другой катер.
— Слушаюсь, сэр.
Браун собрал назначенных солдат, они уложили Уилсона на носилки и тронулись в путь. В расщелине осталось только пять человек: лейтенант, Крофт, Ред, Рот и Мартинес.
К наступлению темноты с Уилсоном остались Браун, Стэнли, Риджес и Гольдстейн. Дополнительно выделенные солдаты за час до наступления темноты отправились обратно. Пройдя еще около полумили, Браун решил остановиться на ночевку. Они расположились в небольшой рощице в седловине между двумя небольшими холмами. Расстелив одеяла вокруг Уилсона, они легли на них и тихо разговаривали. Настала ночь, в лесу было очень темно. Прохладный ночной ветер шуршал листвой деревьев, предвещая дождь. Солдаты мечтательно вспоминали о летних вечерах, когда они сидели на крыльце своего дома и смотрели, как собираются дождевые тучи; тогда они чувствовали себя спокойно, потому что имели крышу над головой.
Эти воспоминания вызвали целый поток других — о лете, о звуках танцевальной музыки по субботним вечерам. Они размышляли о вещах, которые им не приходили на ум уже долгие месяцы: о прелести прогулок в автомобиле по загородным дорогам, когда свет фар образует золотые цилиндры в гуще листвы, о нежности и страстности любви в такие тихие ночи. От этих мыслей им захотелось поплотнее укутаться в одеяла.
Уилсон снова стал потихоньку приходить в сознание. В перерывах между приступами боли он стонал и бормотал что-то бессвязное. Рана в животе вызывала острую боль, и он предпринимал слабые попытки подтянуть колени к груди. Ему казалось, что кто-то связал ему ноги у щиколоток, и он изо всех сил старался проснуться. Лицо его было покрыто потом.
— Ноги, ноги! Отпустите мои ноги, черт возьми! — простонал он и громко выругался.
Его товарищи выбрались из-под одеял и подошли к нему. Браун наклонился и приложил влажный носовой платок к губам раненого.
— Успокойся, Уилсон, — сказал он мягко. — Ты должен молчать, а то японцы услышат.
— Ноги, черт возьми! — снова простонал Уилсон.
Крики подорвали его силы, сознание опять помутилось. Он почувствовал, что у него снова открылось кровотечение, и в голове замелькали мысли, связанные с этим. Представления были неясные — он не мог понять, то ли плывет, то ли напустил в штаны. «Напустил», — пробормотал он, ожидая, как его шлепнут. «Ах, Уилсон, Уилсон, что же это ты такой неряха», — донесся до него женский голос. «О, мама, я это сделал нечаянно». Он кричал, умолял кого-то, ворочаясь на носилках, как будто старался увернуться от удара.
— Уилсон, ты должен успокоиться, — Браун гладил ему виски. — Успокойся. Мы о тебе позаботимся.
— Да... Да. — Уилсон попытался сплюнуть кровь и лежал без движения, чувствуя, как она засыхает у него на подбородке. Дождь идет? — спросил он громко.
— Нет. Послушай, дружище, ты должен вести себя спокойно. Ведь японцы близко.
— Ага.
Слова Брауна вывели его из оцепенения и испугали. Ему показалось, что он снова лежит в высокой траве, ожидая со страхом, что его найдут японцы. Он начал тихо причитать, не отдавая себе в этом отчета. «Я должен держаться», — пробормотал он, чувствуя, как кровь сочится из раны, образуя около него лужицу. «Я умру».
— Уилсон, ты должен успокоиться. Замолчи.
Страх стал пропадать, перешел в неясное беспокойство, снимаемое поглаживанием руки Брауна. На этот раз Уилсон ясно прошептал:
— Одного я не пойму. Двое ложатся в постель, а просыпаются втроем, двое в постели, а потом трое. — Он повторял эти слова как припев. — Я должен держаться. Если тебя оперировали и у тебя получилась рана, нельзя засыпать. Отец заснул и не проснулся больше. — Ему показалось, что он услышал голос своей дочери: «Папа лег спать, а проснулся мертвым». — Нет! — крикнул Уилсон. — Откуда ты это взяла, Мэй?
— У тебя прелестная девочка, — сказал Браун. — Ее зовут Мэй?
Уилсон услышал его, память его заработала.
— Кто это?
— Это я, Браун... Как выглядит Мэй?
— Она очень шаловливая девчушка, — сказал Уилсон. — Умнейший ребенок, ты никогда такого не видел. — Он почувствовал, что улыбается. — Ей ничего не стоит выучить все, что захочет. Просто сорванец.
Боль в животе снова обострилась. Он лежал, тяжело дыша, ощущая тяжелейшие схватки, как бывает у рожениц.
— О-ох! — простонал он громко.
— А еще у тебя есть дети? — быстро спросил Браун. Он нежно поглаживал лоб Уилсона, успокаивая его, как ребенка.
Но Уилсон не слышал вопроса, он не чувствовал ничего, кроме боли. Браун продолжал гладить его лоб. В темноте лицо Уилсона казалось Брауну соединенным с ним, было как бы продолжением его, Брауна, пальцев. Стоны раненого, вызванные болями, пугали сержанта, наводили на мысль о возможном появлении патрулей противника. Он вздрагивал от каждого шороха или неожиданного звука и испытывал страх и ужас. Нервы его были напряжены до предела. Каждое подергивание, каждое болезненное вздрагивание тела Уилсона немедленно передавалось Брауну, проникая в душу и сердце. Непроизвольно он вздрагивал каждый раз, когда вздрагивал Уилсон.
— Спокойнее, дружище, спокойнее, — шептал он.
В сознании Брауна промелькнули испытанные в жизни потери, страсти и устремления, неосуществленные надежды и мечты. Слова Уилсона о ребенке пробудили в Брауне давние желания. Может быть, впервые после того, как он женился, Браун подумал о том, что хорошо бы быть отцом. Нежность, которую он сейчас испытывал к Уилсону, не имела ничего общего с той снисходительностью, которую он проявлял к нему в обычное время. В этот момент Уилсон не был для него реальностью. Он существовал сейчас как мечта Брауна. Он был ребенком Брауна и в то же время сконцентрированным выражением его бед и разочарований. На несколько минут он стал для Брауна важнее любого человека.
Но это ощущение быстро прошло. Браун как бы проснулся среди ночи, беспомощный, лишенный энергии, которую израсходовал его мозг во сне. Браун начал раздумывать над тем, как трудно будет нести Уилсона. Он все еще чувствовал себя уставшим и разбитым после двух дней марша со взводом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Хирн задумался.
— Хорошо. Но они должны вернуться к ночи. — Он огляделся и без всякого размышления назначил Полака, Минетту, Галлахера и Ваймана. — Остальные будут по очереди нести караульную службу, пока они не вернутся.
Хирн отвел Брауна в сторону и разговаривал с ним несколько минут.
— Ты знаешь дорогу к тропе, которую мы проложили через джунгли?
Браун кивнул.
— Хорошо Идите по ней к берегу и дожидайтесь нас там. Вам потребуется примерно два дня или чуть больше. Мы должны вернуться через три, максимум через четыре дня. Если катер придет раньше нас и Уилсон... еще будет живой, сразу же отправляйтесь, а за нами пусть пришлют другой катер.
— Слушаюсь, сэр.
Браун собрал назначенных солдат, они уложили Уилсона на носилки и тронулись в путь. В расщелине осталось только пять человек: лейтенант, Крофт, Ред, Рот и Мартинес.
К наступлению темноты с Уилсоном остались Браун, Стэнли, Риджес и Гольдстейн. Дополнительно выделенные солдаты за час до наступления темноты отправились обратно. Пройдя еще около полумили, Браун решил остановиться на ночевку. Они расположились в небольшой рощице в седловине между двумя небольшими холмами. Расстелив одеяла вокруг Уилсона, они легли на них и тихо разговаривали. Настала ночь, в лесу было очень темно. Прохладный ночной ветер шуршал листвой деревьев, предвещая дождь. Солдаты мечтательно вспоминали о летних вечерах, когда они сидели на крыльце своего дома и смотрели, как собираются дождевые тучи; тогда они чувствовали себя спокойно, потому что имели крышу над головой.
Эти воспоминания вызвали целый поток других — о лете, о звуках танцевальной музыки по субботним вечерам. Они размышляли о вещах, которые им не приходили на ум уже долгие месяцы: о прелести прогулок в автомобиле по загородным дорогам, когда свет фар образует золотые цилиндры в гуще листвы, о нежности и страстности любви в такие тихие ночи. От этих мыслей им захотелось поплотнее укутаться в одеяла.
Уилсон снова стал потихоньку приходить в сознание. В перерывах между приступами боли он стонал и бормотал что-то бессвязное. Рана в животе вызывала острую боль, и он предпринимал слабые попытки подтянуть колени к груди. Ему казалось, что кто-то связал ему ноги у щиколоток, и он изо всех сил старался проснуться. Лицо его было покрыто потом.
— Ноги, ноги! Отпустите мои ноги, черт возьми! — простонал он и громко выругался.
Его товарищи выбрались из-под одеял и подошли к нему. Браун наклонился и приложил влажный носовой платок к губам раненого.
— Успокойся, Уилсон, — сказал он мягко. — Ты должен молчать, а то японцы услышат.
— Ноги, черт возьми! — снова простонал Уилсон.
Крики подорвали его силы, сознание опять помутилось. Он почувствовал, что у него снова открылось кровотечение, и в голове замелькали мысли, связанные с этим. Представления были неясные — он не мог понять, то ли плывет, то ли напустил в штаны. «Напустил», — пробормотал он, ожидая, как его шлепнут. «Ах, Уилсон, Уилсон, что же это ты такой неряха», — донесся до него женский голос. «О, мама, я это сделал нечаянно». Он кричал, умолял кого-то, ворочаясь на носилках, как будто старался увернуться от удара.
— Уилсон, ты должен успокоиться, — Браун гладил ему виски. — Успокойся. Мы о тебе позаботимся.
— Да... Да. — Уилсон попытался сплюнуть кровь и лежал без движения, чувствуя, как она засыхает у него на подбородке. Дождь идет? — спросил он громко.
— Нет. Послушай, дружище, ты должен вести себя спокойно. Ведь японцы близко.
— Ага.
Слова Брауна вывели его из оцепенения и испугали. Ему показалось, что он снова лежит в высокой траве, ожидая со страхом, что его найдут японцы. Он начал тихо причитать, не отдавая себе в этом отчета. «Я должен держаться», — пробормотал он, чувствуя, как кровь сочится из раны, образуя около него лужицу. «Я умру».
— Уилсон, ты должен успокоиться. Замолчи.
Страх стал пропадать, перешел в неясное беспокойство, снимаемое поглаживанием руки Брауна. На этот раз Уилсон ясно прошептал:
— Одного я не пойму. Двое ложатся в постель, а просыпаются втроем, двое в постели, а потом трое. — Он повторял эти слова как припев. — Я должен держаться. Если тебя оперировали и у тебя получилась рана, нельзя засыпать. Отец заснул и не проснулся больше. — Ему показалось, что он услышал голос своей дочери: «Папа лег спать, а проснулся мертвым». — Нет! — крикнул Уилсон. — Откуда ты это взяла, Мэй?
— У тебя прелестная девочка, — сказал Браун. — Ее зовут Мэй?
Уилсон услышал его, память его заработала.
— Кто это?
— Это я, Браун... Как выглядит Мэй?
— Она очень шаловливая девчушка, — сказал Уилсон. — Умнейший ребенок, ты никогда такого не видел. — Он почувствовал, что улыбается. — Ей ничего не стоит выучить все, что захочет. Просто сорванец.
Боль в животе снова обострилась. Он лежал, тяжело дыша, ощущая тяжелейшие схватки, как бывает у рожениц.
— О-ох! — простонал он громко.
— А еще у тебя есть дети? — быстро спросил Браун. Он нежно поглаживал лоб Уилсона, успокаивая его, как ребенка.
Но Уилсон не слышал вопроса, он не чувствовал ничего, кроме боли. Браун продолжал гладить его лоб. В темноте лицо Уилсона казалось Брауну соединенным с ним, было как бы продолжением его, Брауна, пальцев. Стоны раненого, вызванные болями, пугали сержанта, наводили на мысль о возможном появлении патрулей противника. Он вздрагивал от каждого шороха или неожиданного звука и испытывал страх и ужас. Нервы его были напряжены до предела. Каждое подергивание, каждое болезненное вздрагивание тела Уилсона немедленно передавалось Брауну, проникая в душу и сердце. Непроизвольно он вздрагивал каждый раз, когда вздрагивал Уилсон.
— Спокойнее, дружище, спокойнее, — шептал он.
В сознании Брауна промелькнули испытанные в жизни потери, страсти и устремления, неосуществленные надежды и мечты. Слова Уилсона о ребенке пробудили в Брауне давние желания. Может быть, впервые после того, как он женился, Браун подумал о том, что хорошо бы быть отцом. Нежность, которую он сейчас испытывал к Уилсону, не имела ничего общего с той снисходительностью, которую он проявлял к нему в обычное время. В этот момент Уилсон не был для него реальностью. Он существовал сейчас как мечта Брауна. Он был ребенком Брауна и в то же время сконцентрированным выражением его бед и разочарований. На несколько минут он стал для Брауна важнее любого человека.
Но это ощущение быстро прошло. Браун как бы проснулся среди ночи, беспомощный, лишенный энергии, которую израсходовал его мозг во сне. Браун начал раздумывать над тем, как трудно будет нести Уилсона. Он все еще чувствовал себя уставшим и разбитым после двух дней марша со взводом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218