Я хотел, чтобы биография, написанная мной, отличалась от любой из биографий, написанных до нее. И я придумал, как это сделать. Это будет первая из всех биографий, которая заканчивается тем, что ее предмет будет казнен ее автором. Не правда ли, оригинальная идея для книги?
– Что? – Т.С. Давстон съежился на стуле. – Казнен? Ты убьешь меня?
– Несомненно, – ответил я. – Я столько лет это планировал.
Губы Т.С. Давстона тряслись.
– За что? – спросил он. – За что? Ну да, тебя посадили. Но разве я не рассчитался с тобой? Разве я не оставил тебе все свои деньги?
– Только для того, чтобы я воспел тебя в своей книге. Что денег, так это была просто краткосрочная ссуда, чтобы Великий Бал Тысячелетия обязательно состоялся. И ты прекрасно знал, что потом деньги не будут иметь никакой ценности.
– Но я ведь оставил запасы еды в подвалах!
– Просто чтобы я мог выжить, а потом, когда ты захватишь всю власть, написать твою чертову биографию.
– Так за что? – Глаза Т.С. Давстона бегали без остановки. – За что ты хочешь убить меня?
– За то, что ты сделал много лет назад. За то, что тебе тогда показалось пустяком. Развлечением. Шуточкой. Я написал об этом в книге. Просто упомянул, чтобы не спугнуть тебя. Я хотел, чтобы ты пришел ко мне, чтобы я мог убить тебя, за то, что ты сделал.
– Я не понимаю тебя! Что я такого сделал?
Я наклонился к его уху и прошептал всего одно слово. Всего одно.
– Нет! – Его глаза закатились. – Только не это! Только не за это!
– За это, – сказал я. – Вот за это ты и умрешь.
– Прошу тебя… прошу… – он молитвенно сложил руки.
Я взвел курок.
– Прощай, – сказал я.
– Нет, подожди! Подожди, – он пошарил по карманам и вытащил маленькую серебряную табакерку. В форме гробика. – Ты не можешь отказать мне в этом. Это работа всей моей жизни. Дай мне принять пилюлю прежде, чем спустишь курок. Для тебя это всего секунда. А для меня это будет вечность. Я буду бессмертен. Прошу тебя.
Я задумчиво кивнул.
– Нет, – сказал я и выхватил у него табакерку. – Я лишаю тебя бессмертия. И приговариваю к смерти.
Он умолял меня, раскачиваясь на стуле. Но я снова покачал головой.
– Жаль, что ты спал, когда вертолет шел на снижение. Если бы ты посмотрел вниз и увидел, как теперь растут деревья, ты бы знал, что произойдет. Ты бы прочел, что ими написано. Я дал тебе шанс. Шанс обмануть судьбу. Потому что когда я накачался твоим снадобьем на собственной кухне, я видел будущее. Это будущее. Этот самый момент. Я описал это в книге. Ты просто невнимательно ее читал. Прощай, Давстон.
Я сунул табакерку в карман.
Я бросил пистолет в сторону.
Я схватил его за горло.
И убил.
А вот теперь мы действительно подходим к концу. И если вы читаете эту рукопись в Новом Государственном архиве, мы видите, что я не печатаю. Я снова пишу от руки.
Ну естественно, так и должно быть. Вряд ли вам дадут машинку, чтобы записать последние слова, когда вы сидите на новомодном электрическом стуле и ждете палача.
Вам дадут карандаш и бумагу. И скажут, что у вас есть пять минут.
Я наверно, немного сдвинулся рассудком, когда убил его. Я понимал, что я сделал, но абсолютно не чувствовал вины. Да, я поступил очень плохо. Но моя жертва не была невинна. После того, как я его задушил, я взял садо-мазохистский чайник. Тот, обшитый кожей и утыканный шипами, который когда-то принадлежал тетушке Чико. И этим чайником я вышиб ему мозги.
Видимо, я сильно шумел. Вертолет-педалисты ворвались в комнату и нещадно избили меня.
Судья не был расположен проявлять милосердие. Он был молод и сказал, что его отец все рассказал про меня. Его отец тоже был судьей. В свое время он упек меня за решетку на пятнадцать лет.
И судья сказал, что Новый Мировой Порядок не для таких как я. И нечего тратить на таких время.
И он приговорил меня к Стулу.
Я не слишком хорошо помню сам процесс. Он был закрытым, а решение явно вынесено заранее.
В общем– то, я вообще не слишком хорошо, что происходило после того, как педалисты избили меня и втащили на вертолет.
Хотя одно я помню хорошо и сейчас запишу, потому что это важно.
Я помню, что сказал один педалист другому, когда они уселись по местам и вертолет поднялся в воздух.
– Бессмысленное убийство, – сказал один. – Просто бессмысленное.
А потом он сказал:
– Эй, Джек, смотри-ка! Я этого даже и не заметил, когда мы сюда летели.
И Джек ответил:
– Ага, деревья. Они растут так, чтобы получались буквы. Огромные зеленые буквы. Что там написано?
И другой начал читать эти буквы.
– П… – сказал он. – Л… и еще Ю…
– ПЛЮШКА, – сказал Джек. – Там написано «ПЛЮШКА».
Именно так. Плюшка. Моя собака. Он убил мою собаку, а я убил его.
Разве не справедливо?
Когда я писал ту часть про тюрьму, плохое поведение и плохого парня, которые убивает. Убивает невинного. Помните? Когда я спросил, а есть ли вообще такое – невинные люди?
Так вот, я до сих пор не знаю ответа.
* * *
Это за мной. Входит человек в черной маске и идет к рубильнику. Мне придется отложить карандаш и бумагу.
Потому что настало время моего большого ап-чхи!
Время прощаться.
Ну, то есть почти время.
Понимаете, у умирающего есть право последнего желания. Это традиция, или старый договор, или что-то такое. И нет смысла чего-то мудрить. Так что я попросил о самом простом.
Я спросил, не будет ли против правил, если я возьму с собой свою табакерку, маленькую, серебряную, в форме гробика. Так сказать, на память. И не будет ли возражений, если в последнюю секунду перед тем, как они включат рубильник, я положу на язык одну маленькую пилюлю.
Мне сказали, что возражений не будет, что все нормально.
Что же в этом плохого? Так мне сказали.
Разве это даст мне возможность улизнуть от смерти?
Или сделает бессмертным?
Итак, момент пришел. Тюремный священник договорил. Рука палача тянется к рубильнику.
Пора заканчивать.
Пора принимать таблетку.
Я знаю, что в реальном времени ее действие продлится всего секунду, а потом рубильник включат и я умру. Но для меня эта одна-единственная секунда будет вечностью. А чего можно еще просить от жизни, кроме вечности?
Не так уж много, если спросите меня.
П – пилюля.
П – праздник.
Буква «П» доставила мне в прошлом немало неприятностей. Но не на этот раз.
Нет абсолютного времени.
Нет абсолютного пространства.
Годы и годы райского блаженства.
Вечный праздник.
Глотаем.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы-ы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы– ы, вот и мы!
Вот они были мы.
Вдохнуть поглубже. И окочуриться.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69