– Я надеялась, что найду случай поговорить с вами перед вашим отъездом, – заговорила она тогда, наконец взглянув на него. – Мне так жаль, Уилл. Другого выбора у вас, вероятно, не было?
Он не сразу понял, что она говорит о его добровольном опекунстве; если не считать беспокойства по поводу обучения, он уже перестал смотреть на свое новое положение как на что-то дурное.
– Нет. Я хорошо понимал, в чем состоит мой долг, – ответил он кратко. Критику со стороны отца он вынужден был стерпеть, но ни от кого другого ее бы не принял.
Эдит только кивнула.
– Я сразу поняла, что так все и было, как только услышала. – Ее руки разжались и лежали теперь спокойно.
– Мои чувства в отличие от моих обстоятельств не изменились, – сказал он, поняв, что больше она ничего не скажет. Видя ее холодность, он полагал, что уже получил ответ, но продолжал говорить, чтобы она впоследствии не могла упрекнуть его в неверности своему обещанию. Разорвать их негласную помолвку он предоставил ей. – Если вы не можете того же сказать о себе, одно лишь ваше слово заставит меня умолкнуть. – Говоря это, он испытал приступ негодования, и его голос зазвучал непривычно резко. Странная манера делать предложение девушке.
– Я не желаю этого слышать! – воскликнула она. В нем опять зародилась надежда, но оказалось, что это только начало. – Разве я когда-нибудь была расчетливой, разве хоть словом попрекнула вас за избранный вами путь при всех его опасностях и лишениях? Став священником, вы зажили бы в свое удовольствие. У нас с вами уже был бы свой дом, были бы дети, и я не боялась бы за вас, когда вы уходите в море.
Она говорила очень быстро, с новым для него жаром, и румянец пылал у нее на щеках. Он не мог не признать справедливости этих слов. Устыдившись своего гнева, он протянул ей руку, но она продолжала свою пылкую речь:
– Я не жаловалась, ведь верно? Я ждала, я была терпелива, но в будущем мне виделось нечто лучшее, чем уединенная жизнь вдали от родных и друзей, в которой вы сможете уделить мне очень мало внимания. Мои чувства остались такими же, как всегда, но я не настолько сумасбродна и сентиментальна, чтобы верить, будто можно преодолеть все препятствия и стать счастливыми, опираясь на одни только чувства.
Она наконец остановилась, и удрученный Лоуренс промолвил:
– Простите меня. – Каждое ее слово было справедливым укором ему, вообразившему, что именно с ним обошлись дурно. – Я сожалею, что начал этот разговор, Эдит. Мне следовало бы просто извиниться за то, что я поставил вас в столь неловкое положение. – Он встал из-за стола и поклонился: больше он, разумеется, в ее обществе оставаться не мог. – Позвольте мне удалиться и от всей души пожелать вам счастья.
Эдит тоже поднялась.
– Нет, вы останетесь здесь и позавтракаете. Вам предстоит долгий путь, а я нисколько не голодна. – Она подала ему руку, и слабая улыбка затрепетала у нее на губах. Он думал, что за этим последует вежливое прощание – но если она и хотела проститься, то в последний миг переменила решение. – Прошу вас, не думайте обо мне плохо, – сказала она очень тихо и с великой поспешностью вышла.
Напрасно она беспокоилась: ни одна дурная мысль о ней не могла прийти ему в голову. Напротив, он чувствовал себя виноватым за то, что был так холоден с Эдит и не сумел выполнить свои перед ней обязательства. Когда они дали друг другу обещание, она была дочерью джентльмена с солидным приданым, а он – морским офицером, не имевшим ничего, кроме надежд на будущее. Теперь он собственными руками разрушил даже эти надежды и не мог отрицать, что расходится в понимании своего долга с целым миром.
Эдит проявила похвальное благоразумие, не желая довольствоваться тем, что мог ей предложить авиатор. Нежная привязанность, которую Лоуренс чувствовал к Отчаянному, мало что оставляла на долю жены даже в редкие часы отпуска. Он поступил как эгоист, делая ей предложение, прося ее пожертвовать собственным счастьем ради его удобства.
Аппетит у него почти пропал, но он заставил себя поесть, чтобы не останавливаться в пути. В одиночестве он пробыл недолго: вскоре после ухода Эдит пришла мисс Монтегю в элегантнейшей амазонке, которая больше годилась для Лондона, чем для верховых прогулок в деревне, но хорошо показывала все достоинства ее фигуры. Она вошла с улыбкой, однако тут же нахмурилась, увидев, что Лоуренс здесь один, и села на дальнем конце стола. Немного времени спустя к ней присоединился Уолви, тоже одетый для верховой езды. Лоуренс едва кивнул им обоим и больше не обращал на них никакого внимания.
Когда он уже заканчивал завтракать, пришла его мать. Видно было, что одевалась она второпях, и морщинки вокруг глаз выдавали усталость. Она с тревогой смотрела на сына. Лоуренс улыбнулся, стараясь ее приободрить, но не очень преуспел в этом: разговор с отцом и неприкрытое любопытство гостей наложили на него печать, которую ему не удавалось стереть.
– Мне уже пора; хотите, я вас познакомлю с Отчаянным? – спросил он, рассчитывая побыть с ней хоть немного наедине.
– С Отчаянным? – растерялась леди Эллендейл. – Уж не хочешь ли ты сказать, Уильям, что твой дракон здесь? Куда же ты его дел, во имя всего святого?
– Конечно, он здесь, как бы иначе я путешествовал? Я оставил его у конюшни, в старом манеже для жеребят. Теперь он, должно быть, уже поел – я предоставил ему распоряжаться оленями.
– О-о! – воскликнула мисс Монтегю, слышавшая их разговор – любопытство возобладало в ней над презрением к авиатору. – Я еще ни разу не видела дракона вблизи. Можно, мы тоже пойдем? Замечательно!
Отказать ей, при всем его желании, не было никакой возможности. Лоуренс позвонил, чтобы его багаж снесли вниз, и они вчетвером направились в сторону манежа. Отчаянный, присев на задние лапы, наблюдал, как постепенно тает ночной туман. На фоне холодного серого неба он даже издали казался очень большим.
Лоуренс взял на конюшне ведро, тряпки и повел всю компанию дальше. Уолви и мисс Монтегю, к его удовольствию, шли теперь с гораздо меньшим энтузиазмом. Мать не хотела показывать, что напугана, и только чуть крепче опиралась на руку сына.
Отчаянный подставил Лоуренсу голову для умывания, с интересом глядя на незнакомых людей. Потом раскрыл пасть, чтобы Лоуренс смыл кровь из углов. На земле валялось несколько оленьих рогов.
– Я хотел выкупаться в пруду, но он слишком мелкий, и грязь набилась мне в нос, – виновато сказал дракон.
– Как, он умеет говорить! – удивилась мисс Монтегю, держась за руку Уолви. Оба они отступили назад при виде белых драконьих зубов: резцы у Отчаянного отросли больше кулака, и на них имелись зазубрины.
Отчаянный сначала опешил, но потом зрачки у него расширились, и он очень мирно ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72