!
В комнате раздались возгласы протеста и смех. Маш-Касем пытался что-то сказать, но никто его не слушал. А я в это время кипел от негодованья. Мне хотелось влепить Маш-Касему увесистый подзатыльник за то, что он осмелился так гадко отозваться о кошке моей Лейли. Я сейчас переживал состояние сродни тому, что охватило родственников при упоминании Великого Праотца.
В конце концов Маш-Касему удалось выкрикнуть сквозь общий шум:
– Позвольте… позвольте… Я вот что скажу… Как про меня такое сказать, так это ничего, а как про кошку – плохо?! Выходит, честь кошки значит больше, чем моя?
– Да при чем здесь честь, дурак! Ну как может такое маленькое животное…
Маш-Касем перебил дядю Полковника:
– И вовсе нет! И вовсе нет! Тут ни при чем – маленькое или большое… Во-первых, все животные такой срам себе позволяют, а во-вторых, зачем мне врать?! Все они, от воробья до коровы – я своими ушами сколько раз слышал – подозрительные звуки производят. А в-третьих, они это не нарочно! Помню, в самый разгар Казерунской битвы я одну змею видел… Так она, бесстыжая тварь, такой подозрительный звук учинила, что даже наш смельчак поручик Голамали-хан – а он к тому же на ухо туговат был – и тот со страху проснулся! А один раз смотрю, два дятла вроде как дерутся и вдруг….
Дядя Полковник истошно завопил:
– Ты когда-нибудь закроешь рот?! Что за чушь! Что за вздор! Да чтоб у тебя на сто лет вперед язык отсох! Пошел вон, болван!
Маш-Касем надулся и, обиженный, ушел.
После его ухода семейный совет сам собой распался. Один за другим участники совещания под разными предлогами разбрелись по домам. В гостиной не осталось никого, кроме дяди Полковника, Шамсали-мирзы и Пури. Я разочарованно и безнадежно бродил по коридору и, не смея себе в том признаться, втайне ждал, что искра озарения вдруг сверкнет в голове дяди Полковника и временно безработного следователя, но, судя по их разговорам, разум их по-прежнему блуждал во тьме.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я вернулся в сад. Дядюшка Наполеон с озабоченным видом расхаживал по дорожкам, Маш-Касем хладнокровно поливал цветы. Дядюшка так глянул на меня, что я понял: он считает меня соучастником отцовских преступлений. Чтобы обезопасить себя от стрел, летевших из дядюшкиных гневных очей, я отошел подальше.
Несколько минут я снова перебирал в уме возможные пути спасения от напастей любви, но безрезультатно. И я мысленно заговорил с богом. Всего второй раз в жизни я обращался к нему так искренно и чистосердечно. Первый раз я это сделал во время приключившегося ночью землетрясения – я просил всевышнего до наступления утра не обрушивать на нас потолок. Но сейчас я сам не понимал, чего я хочу, и не знал, что просить у бога. Может быть, лучше, чтобы он избавил меня от любви к Лейли, думал я, кусал себя за сложенные щепоткой пять пальцев и потом дул на них (не знаю, откуда пошел у ребят такой обычай замаливать грехи). Наверно, это было бы для меня самым простым выходом из положения, потому что, осмелься я просить о благополучном исходе любви, мне пришлось бы прежде уговорить всевышнего решить еще очень много сложных задач. …Господи, сделай так, чтобы дядюшка пустил воду на наш участок, а отец потом пустил бы ее дальше, к дяде Полковнику. …Господи, заставь отца поверить в отвагу и гений Наполеона. …Господи, пусть дядюшка прикажет проповеднику Сеид-Абулькасему снять проклятие с лекарств в отцовской аптеке. …Господи, убеди отца, что дядюшка храбро сражался за Конституцию, и что юг страны обязан своей спокойной жизнью его героизму… Господи, сделай так, чтобы Азиз ос-Салтане больше не покушалась на своего мужа… Господи, помоги отыскать Дустали-хана, а когда он отыщется, пусть ведет себя как следует и не пристает к жене мясника Ширали…
Я был погружен в эти думы, когда ворота отворились, и в сад вошла Азиз ос-Салтане. Приблизившись к дядюшке Наполеону, она застыла, как готовый к нападению боевой петух, и молча впилась в дядюшку глазами. Наконец Дядюшка с беспокойством спросил:
– Ханум, что случилось?
Не отвечая на его вопрос, Азиз ос-Салтане в свою очередь спросила:
– Могу я от вас позвонить по телефону?
– Кому вы хотите звонить, ханум?
– Начальнику уголовной полиции. – И после небольшой паузы она сорвалась на крик: – Его сыщики только и знают, что издеваться над молодыми парнями!.. Сколько я ни говорила этому болвану инспектору, что Асадолла ни в чем не виноват, он и слушать не желает. Я сейчас позвоню начальнику и скажу, что Асадолла, сиротинка безвинная, тут ни при чем… Скажу, что кто-то из вас Дустали порешил! Скажу, что бедняга Асадолла, чтобы вас спасти, грех на душу взял! Ох, если бы всем вам хоть капельку благородства Асадоллы!.. Да разве такой порядочный, такой деликатный и чувствительный человек может кого-нибудь убить?!
– Ханум, дорогая, прошу вас, не кричите…
– Кричала и буду кричать! Вопить буду! Визжать буду!.. Думаете, я ничего не понимаю? Либо вы сами с вашими родственниками убили Дустали и теперь сваливаете это на невиновного… либо спрятали его где-нибудь, чтоб потом женить на своей сестре, которая всю жизнь в девках просидела…
С большим трудом дядюшке удалось слегка утихомирить Азиз ос-Салтане.
– Ханум, ума не приложу, какой злодей вам это внушил… Никто вашего Дустали не убивал. Дустали еще нас с вами переживет. Просто он вас испугался и куда-то спрятался…
Азиз ос-Салтане, опять разъярившись, завопила:
– Это что же, выходит, я такая страшная, что от меня прятаться надо?! Ты хоть понимаешь, старый дурак, что говоришь?.. Жалость берет, что Асадолла всем вам родственником приходится! Дадите вы мне от вас позвонить или я должна для этого на базар идти?
Дядюшка снова постарался успокоить Азиз ос-Салтане и мягко сказал:
– Ханум, я не знаю, где сейчас Дустали, но даю вам честное благородное слово, что далеко он не ушёл, еще до утра я доставлю его вам в целости и сохранности. Разрешите, я пошлю за инспектором. Когда он придет, вы ему скажите, что Дустали нашелся, вернее, что вы знаете, где он… А если вы будете скандалить, беднягу Асадоллу отправят в тюрьму!
– Господи, пусть я лучше умру, чем увижу, как такого прекрасного человека в тюрьму посадят!.. Я заявлю сыщику, что вообще забираю свою жалобу обратно.
– Ханум, это ничего не даст. Вы должны сказать, что Дустали жив и уже разговаривал с вами… э… по телефону. Даю вам слово, что к завтрашнему дню Дустали…
Азиз ос-Салтане раздраженно оборвала его:
– Да чтоб ему сто лет без головы оставаться! Я, может, вообще не хочу жить с этим вашим. Дустали! Очень мне нужно его теперь видеть! – Помолчав, она подозвала Маш-Касема: – Эй, Маш-Касем! Беги домой к Асадолла-мирзе, скажи сыщику: ханум, мол, просила передать, скорее идите сюда – Дустали нашелся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
В комнате раздались возгласы протеста и смех. Маш-Касем пытался что-то сказать, но никто его не слушал. А я в это время кипел от негодованья. Мне хотелось влепить Маш-Касему увесистый подзатыльник за то, что он осмелился так гадко отозваться о кошке моей Лейли. Я сейчас переживал состояние сродни тому, что охватило родственников при упоминании Великого Праотца.
В конце концов Маш-Касему удалось выкрикнуть сквозь общий шум:
– Позвольте… позвольте… Я вот что скажу… Как про меня такое сказать, так это ничего, а как про кошку – плохо?! Выходит, честь кошки значит больше, чем моя?
– Да при чем здесь честь, дурак! Ну как может такое маленькое животное…
Маш-Касем перебил дядю Полковника:
– И вовсе нет! И вовсе нет! Тут ни при чем – маленькое или большое… Во-первых, все животные такой срам себе позволяют, а во-вторых, зачем мне врать?! Все они, от воробья до коровы – я своими ушами сколько раз слышал – подозрительные звуки производят. А в-третьих, они это не нарочно! Помню, в самый разгар Казерунской битвы я одну змею видел… Так она, бесстыжая тварь, такой подозрительный звук учинила, что даже наш смельчак поручик Голамали-хан – а он к тому же на ухо туговат был – и тот со страху проснулся! А один раз смотрю, два дятла вроде как дерутся и вдруг….
Дядя Полковник истошно завопил:
– Ты когда-нибудь закроешь рот?! Что за чушь! Что за вздор! Да чтоб у тебя на сто лет вперед язык отсох! Пошел вон, болван!
Маш-Касем надулся и, обиженный, ушел.
После его ухода семейный совет сам собой распался. Один за другим участники совещания под разными предлогами разбрелись по домам. В гостиной не осталось никого, кроме дяди Полковника, Шамсали-мирзы и Пури. Я разочарованно и безнадежно бродил по коридору и, не смея себе в том признаться, втайне ждал, что искра озарения вдруг сверкнет в голове дяди Полковника и временно безработного следователя, но, судя по их разговорам, разум их по-прежнему блуждал во тьме.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я вернулся в сад. Дядюшка Наполеон с озабоченным видом расхаживал по дорожкам, Маш-Касем хладнокровно поливал цветы. Дядюшка так глянул на меня, что я понял: он считает меня соучастником отцовских преступлений. Чтобы обезопасить себя от стрел, летевших из дядюшкиных гневных очей, я отошел подальше.
Несколько минут я снова перебирал в уме возможные пути спасения от напастей любви, но безрезультатно. И я мысленно заговорил с богом. Всего второй раз в жизни я обращался к нему так искренно и чистосердечно. Первый раз я это сделал во время приключившегося ночью землетрясения – я просил всевышнего до наступления утра не обрушивать на нас потолок. Но сейчас я сам не понимал, чего я хочу, и не знал, что просить у бога. Может быть, лучше, чтобы он избавил меня от любви к Лейли, думал я, кусал себя за сложенные щепоткой пять пальцев и потом дул на них (не знаю, откуда пошел у ребят такой обычай замаливать грехи). Наверно, это было бы для меня самым простым выходом из положения, потому что, осмелься я просить о благополучном исходе любви, мне пришлось бы прежде уговорить всевышнего решить еще очень много сложных задач. …Господи, сделай так, чтобы дядюшка пустил воду на наш участок, а отец потом пустил бы ее дальше, к дяде Полковнику. …Господи, заставь отца поверить в отвагу и гений Наполеона. …Господи, пусть дядюшка прикажет проповеднику Сеид-Абулькасему снять проклятие с лекарств в отцовской аптеке. …Господи, убеди отца, что дядюшка храбро сражался за Конституцию, и что юг страны обязан своей спокойной жизнью его героизму… Господи, сделай так, чтобы Азиз ос-Салтане больше не покушалась на своего мужа… Господи, помоги отыскать Дустали-хана, а когда он отыщется, пусть ведет себя как следует и не пристает к жене мясника Ширали…
Я был погружен в эти думы, когда ворота отворились, и в сад вошла Азиз ос-Салтане. Приблизившись к дядюшке Наполеону, она застыла, как готовый к нападению боевой петух, и молча впилась в дядюшку глазами. Наконец Дядюшка с беспокойством спросил:
– Ханум, что случилось?
Не отвечая на его вопрос, Азиз ос-Салтане в свою очередь спросила:
– Могу я от вас позвонить по телефону?
– Кому вы хотите звонить, ханум?
– Начальнику уголовной полиции. – И после небольшой паузы она сорвалась на крик: – Его сыщики только и знают, что издеваться над молодыми парнями!.. Сколько я ни говорила этому болвану инспектору, что Асадолла ни в чем не виноват, он и слушать не желает. Я сейчас позвоню начальнику и скажу, что Асадолла, сиротинка безвинная, тут ни при чем… Скажу, что кто-то из вас Дустали порешил! Скажу, что бедняга Асадолла, чтобы вас спасти, грех на душу взял! Ох, если бы всем вам хоть капельку благородства Асадоллы!.. Да разве такой порядочный, такой деликатный и чувствительный человек может кого-нибудь убить?!
– Ханум, дорогая, прошу вас, не кричите…
– Кричала и буду кричать! Вопить буду! Визжать буду!.. Думаете, я ничего не понимаю? Либо вы сами с вашими родственниками убили Дустали и теперь сваливаете это на невиновного… либо спрятали его где-нибудь, чтоб потом женить на своей сестре, которая всю жизнь в девках просидела…
С большим трудом дядюшке удалось слегка утихомирить Азиз ос-Салтане.
– Ханум, ума не приложу, какой злодей вам это внушил… Никто вашего Дустали не убивал. Дустали еще нас с вами переживет. Просто он вас испугался и куда-то спрятался…
Азиз ос-Салтане, опять разъярившись, завопила:
– Это что же, выходит, я такая страшная, что от меня прятаться надо?! Ты хоть понимаешь, старый дурак, что говоришь?.. Жалость берет, что Асадолла всем вам родственником приходится! Дадите вы мне от вас позвонить или я должна для этого на базар идти?
Дядюшка снова постарался успокоить Азиз ос-Салтане и мягко сказал:
– Ханум, я не знаю, где сейчас Дустали, но даю вам честное благородное слово, что далеко он не ушёл, еще до утра я доставлю его вам в целости и сохранности. Разрешите, я пошлю за инспектором. Когда он придет, вы ему скажите, что Дустали нашелся, вернее, что вы знаете, где он… А если вы будете скандалить, беднягу Асадоллу отправят в тюрьму!
– Господи, пусть я лучше умру, чем увижу, как такого прекрасного человека в тюрьму посадят!.. Я заявлю сыщику, что вообще забираю свою жалобу обратно.
– Ханум, это ничего не даст. Вы должны сказать, что Дустали жив и уже разговаривал с вами… э… по телефону. Даю вам слово, что к завтрашнему дню Дустали…
Азиз ос-Салтане раздраженно оборвала его:
– Да чтоб ему сто лет без головы оставаться! Я, может, вообще не хочу жить с этим вашим. Дустали! Очень мне нужно его теперь видеть! – Помолчав, она подозвала Маш-Касема: – Эй, Маш-Касем! Беги домой к Асадолла-мирзе, скажи сыщику: ханум, мол, просила передать, скорее идите сюда – Дустали нашелся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132