– Я знаю, Раджаб-Али недоволен, что я это говорю, но я простая душа, хочу, чтобы вы, коли выдаете за него дочку, все о нем знали…
Асадолла-мирза с улыбкой проговорил:
– Это хорошо. Так что же за привычка? Очень покрасоваться любит, что ли?
Старуха разразилась хохотом:
– Ой, вы меня уморите такими словами!
Отсмеявшись, она заявила:
– Нет, таких скверных замашек за ним не водится. Но года два-три, как он завел себе дружков бедовых, они его с толку сбили, стал опиумом баловаться…
– Опиумом?! – хором воскликнули дядюшка и Дустали-хан.
– Да. Много-то он не курит, но по полмискаля в день… Ну, когда очень разойдется, – целый мискаль выкурит. Я его уж и к лекарю водила, тот полечил его, а потом мой дуралей начал все снова.
– Ну, невелика беда, ханум, – улыбаясь, сказал Асадолла-мирза. – Господин Дустали-хан сам по временам покуривает… Теперь у него будет хороший компаньон.
Дустали-хан, примостившийся на диване одним боком, так резко поднялся, что даже вскрикнул от боли:
– Ах!.. Асадолла, зачем глупости болтать? Когда это я терьяк курил?
Азиз ос-Салтане, которая, едва начался этот разговор, увела Гамар из комнаты, вернулась в залу. В глазах отца опять мелькнуло удовлетворение. Он понемногу знакомился с недостатками жениха, и сердце его радовалось. С невинным лицом он задал несколько вопросов о ребенке, которого родила Практикану первая жена. Мать Практикана огляделась вокруг и воскликнула:
– Ай-вай, а где же наша невестушка? Гамар-ханум, милая, иди сюда.
Гамар с ангельским видом опять вошла в комнату. Старуха посадила ее около себя и поцеловала:
– Богом клянусь, эта невеста мне по душе!
Гамар поднялась, подошла к матери и тихо, но так, что почти все услыхали, сказала:
– Мамочка, ее борода мне лицо исколола.
– С божьей помощью, после этой свадьбы надо будет отведать сластей на свадьбе Ахтар-ханум, – громко зачастил Асадолла-мирза, чтобы заглушить эти слова. Физиономия матери Практикана расплылась в улыбке.
– Ахтар ваша раба покорная, господин хороший… Бог даст, с вашей помощью и ее замуж отдадим.
– Конечно, ведь в нашей семье молодых людей много… Если господь пожелает, и для Ахтар-ханум подберем кого-нибудь. Нет, пока мы живы, Ахтар-ханум в одиночестве не оставим.
После долгого обсуждения предстоящей церемонии и условий брачного договора было решено, что мать Практикана на следующий день придет к Азиз ос-Салтане и они решат все насчет перестановки вещей и убранства комнат. Когда жених с семейством отбыли, зала на несколько минут погрузилась в тишину.
Нарушил молчание Маш-Касем, до того неподвижно стоявший в углу:
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Этот мой земляк, конечно, мужик хороший, но мамаши его я, по правде сказать, боюсь. Слыхали, какой голосина, чтоб ей пропасть?
По знаку Асадолла-мирзы он умолк, а сам князь, обратившись к Гамар, которая все так же тихо и скромно сидела в сторонке, спросил:
– Ну, дорогая, ты его хорошо разглядела? Понравился тебе твой муж?
– Да, дядя Асадолла.
– Ты его любишь?
– Да, дядя, очень люблю… Теперь можно мне про ребенка поговорить?
– Да, милая, говори. Молодец девочка, что при них ничего такого не сказала.
– Я этого ребенка больше мужа люблю, хочу ему красную распашонку связать.
– А его мать и сестра тебе тоже понравились?
– Да, дядя Асадолла. Только у матери его борода, лицо мне исколола.
– Ну, это не страшно, дорогая. Мы ей скажем, она сбреет бороду. Уже решено, что папа Дустали купит ей полный бритвенный прибор!
Из сада донесся стук в дверь. Маш-Касем воскликнул:
– По-моему, это барчук Пури приехал! Ага, с вас причитается за добрую весть! – и побежал к калитке.
Я и Лейли обменялись тоскливыми взглядами. Но, к счастью, это был не Пури… Маш-Касем вернулся с вечерней газетой. Отец, сидевший ближе всех, к двери, взял газету у него из рук и громким голосом прочел заголовок сообщения, помещенного на первой полосе: силы союзников вступили в Тегеран и заняли железнодорожный узел.
Дядюшка вздрогнул и сдавленным голосом спросил:
– Железнодорожный узел?.. Почему прежде всего железную дорогу?.. Помоги бог Полковнику!
– Ну надо же им было с чего-то начать, – сказал Асадолла-мирза, чтобы успокоить его.
– Асадолла, ты, разумеется, дипломат, но разбираться в хитросплетениях политики англичан ты еще не скоро научишься, – покачал головой дядюшка.
– Моменто, моменто! Вы хотите сказать, что, поскольку ваш братец изволил отправиться на вокзал, англичане прежде всего заняли железную дорогу?
– Ну, не только по этой причине, но и не без того, – процедил дядюшка. И опять заговорил, словно сам с собой: – Я беспокоюсь за эту ни в чем не повинную семью. Бедный мой брат Полковник за всю жизнь закона не преступил ни ногой, ни рукой, а теперь придется ему расплачиваться – за меня!
Асадолла-мирза, стараясь сохранить серьезность, заметил:
– Ну, если предположить, что они хотят посчитаться с ним за вас – откуда бы им знать, что господин Полковник сегодня вечером отправился на вокзал?
Дядюшка с презрительной усмешкой парировал:
– Лучше вообще об этом не говорить! Ты что думаешь – они не знают Пури? Не знают, что он мой племянник? Молод ты еще, зелен… Готов поклясться, что в этот момент на столе начальника Интеллиджент Сервис лежит досье Практикана Гиясабади и отчет о помолвке Гамар. Ты что думаешь, этот индиец и тысячи других их агентов зря время теряют?
Маш-Касем решил, что пришел его час выступить. Он закивал головой и разразился речью:
– Господин Асадолла-мирза не знают этих англичанов. Да и мы – я и ага, – когда в тридцатом году ихнего начальника захватили, англичанов хорошенько не знали, не ведали, что от них людям бывает… Вот у меня был один…
– Да если бы я только рассказал вам, что я претерпел от англичан! – перебил его дядюшка. – В сражении при Казеруне, когда английский командующий бросил свою саблю к моим ногам, – будто вчера это было! – он сказал: «Браво, вы с тысяча четырнадцатью солдатами одолели несколько английских полков. Это будет вписано золотыми буквами в военную историю». Верите ли, я просто рот разинул: ведь за день до этого я как раз пересчитал своих солдат – их оказалось тысяча четырнадцать человек.
– Тысяча пятнадцать человек, – опять вылез Маш-Касем.
– Что ты мелешь, Касем? Я хорошо помню, английский полковник сказал «тысяча четырнадцать», и надо же было так случиться: нас было именно тысяча четырнадцать.
– Ей-богу, зачем врать? До могилы… Я как сейчас помню…
– Ты заткнешься или нет?..
– Да ведь я же не спорю. Этот англичан правильно сказал «тысячу четырнадцать человек». И вы тоже верно насчитали – тысячу пятнадцать.
– Касем, что ты чушь городишь…
– Да вы мне, прости господи, договорить не даете… Тот, который лишний, помоги ему бог, Солтан Али-хан был, его как раз в этот день подстрелили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132