Так и не дойдя до Маш-Касема, дядя вдруг остановился, потом повернулся и зашагал к дому дядюшки Наполеона.
Маш-Касем спокойно сказал:
– Ну что ж, сейчас и вам всыплют по первое число,
Что затем произошло между дядюшкой Наполеоном и дядей Полковником осталось для меня тайной, но очень скоро я понял, что приказ перекрыть воду, поступавшую на наш участок, в результате чего лишился воды и дядя Полковник, был одним из звеньев в цепи карательных акций, задуманных дядюшкой Наполеоном против моего отца.
Страшнее подобной мести и придумать было трудно, потому что в те годы у нас еще не было водопровода: раз в неделю воду из квартального арыка пускали на нашу улочку, и мы наполняли ею свои маленькие крытые хранилища, и если мы сегодня не запасемся водой, нам придется сидеть без нее целую неделю, пока снова не подойдет наша очередь.
Уже целых два дня я не видел Лейли и даже поплакал, вспоминая ее полные слез глаза, но все вокруг так суетились, так старались путем дипломатических переговоров добиться мирного решения конфликта между дядюшкой Наполеоном и моим отцом, что я постепенно начал забывать о своих душевных муках, В водохранилище дяди Полковника не оставалось уже ни капли воды. Его цветы и деревья сохли на глазах. Отец упрямо молчал и не делал ни малейших попыток протестовать – у нашей семьи вода еще была, и отец, вероятно, выжидал, пока начнет действовать дядя Полковник, чья судьба была неразрывно связана с нашим общим арыком. Несколько раз я слышал из-за закрытых дверей обрывки разговоров: родственники предлагали моему отцу извиниться перед дядюшкой Наполеоном, но отец был неумолим и даже заявлял, что, если дядюшка сам не попросит у него прощения и будет по-прежнему перекрывать воду, он восстановит свои законные права с помощью суда и полиции! Упоминание о суде и полиции приводило родню в трепет, все начинали причитать, что отец хочет подорвать веками складывавшуюся репутацию аристократической семьи. Однако отец чувствовал себя уверенно и не только не собирался извиняться перед дядюшкой, но, напротив, упрямо ждал, что дядюшка сам публично попросит у него прощения. А от всей этой истории ни за что ни про что страдали я, бедняжка Лейли и без вины виноватый дядя Полковник.
В пятницу в доме дяди Полковника началось непонятное движение. Надеясь встретиться с Лейли, я подобрался поближе. Но Лейли нигде не было видно, а детей вообще не пускали в залу. От стекавшихся в дом родственников я узнал, что собирается целый семейный совет. Прибыли два брата дядюшки Наполеона, жившие отдельно. Появился и работавший в министерстве иностранных дел Асадолла-мирза. Вслед за ним в залу проследовали сестры дядюшки. Пришла ханум Азиз ос-Салтане. В общем, к дяде Полковнику пожаловало человек десять – двенадцать. Дети толпились в коридоре и во внутреннем дворике.
Когда мы узнали, что взрослые ждут еще и Шамсали-мирзу, стало понятно, что дело приняло весьма серьезный оборот. Шамсали-мирза служил в Хамадане следователем, но с недавних пор, по-видимому, ожидая нового назначения, жил в Тегеране.
Примерно через час после того, как собрались все приглашенные, по любезным возгласам дяди Полковника: «Прошу вас, почтеннейший… Вот сюда, досточтимый…» – мы догадались, что наконец прибыл и Шамсали-мирза.
Хотя нам всегда говорили, что стоять под дверьми, а иными словами, подслушивать – некрасиво, я весь превратился в слух и прижал ухо к двери залы. Если рассудить по совести, я больше, чем сидевшие там, имел право быть в курсе дела, потому что взрослые в этой ситуации теряли лишь свои цветы, деревья да еще нерушимое семейное единство, а я… В опасности была моя любовь и вся моя жизнь!
Дядя Полковник произнес короткую речь о преимуществах сохранения священного семейного союза и о бедах, которые несет с собой его распад, и закончил так:
– Дух покойного отца трепещет от возмущения! Я сделал все, что в моих силах, для сохранения сплоченности нашего древнего рода, я призывал моего старшего брата и мужа моей сестры помириться, но оба уперлись и стоят на своем. И вот теперь я призываю вас помочь мне сохранить освященное веками единство нашей семья и не допустить, чтобы вмешались суд и полиция.
Мне в этот момент не было видно лица дяди Полковника, но его взволнованный голос красноречиво свидетельствовал о том, как он любит свои цветы и фруктовые деревья.
Затем взял слово Шамсали-мирза. Он служил следователем с первых дней введения новой системы правосудия и твердо верил, что следствие и допрос служат ключом к решению абсолютно всех проблем – как общественных, так и семейных. Поэтому в своей весьма деловой и логичной речи он предложил: во-первых, определить природу, породившего конфликт подозрительного звука и установить, был ли он произведен человеком или неодушевленным предметом; во-вторых, если подозрительный звук имеет «одушевленное» происхождение, уточнить, исходил ли он с той стороны, где сидел мой отец; и наконец, в-третьих, если он исходил именно с той стороны, выяснить, был ли он произведен умышленно или случайно.
Когда большинство присутствующих возразило против предложенного им скрупулезного расследования, Шамсали-мирза, по своему обыкновению водрузил на голову шляпу и заявил:
– В таком случае, господа, разрешите откланяться. Работавший в министерстве иностранных дел Асадолла-мирза, призывая собеседников не спешить с выводами или обратить на что-то особое внимание, всегда восклицал: «Моменто, моменто!» Позже я узнал, что в переводе на нормальный язык, это означало: «Минуточку, минуточку!» Вот и сейчас, увидев, что его брат Шамсали-мирза надел шляпу и собирается уходить, Асадолла-мирза закричал:
– Моменто, моменто!
Поскольку родня была заинтересована в том, чтобы, найти выход из тупика, все тоже начали уговаривать Шамсали-мирзу остаться и, усадив его на прежнее место, занялись расследованием.
На первый выдвинутый Шамсали-мирзой вопрос, а именно: произведен ли подозрительный звук человеком или неодушевленным предметом, не было получено четкого ответа, потому что мнения родственников разделились. Одни утверждали, что подозрительный звук был произведен стулом, другие – таких было меньше – склонялись к тому, что звук был «одушевленного» происхождения. Несколько человек вообще не имели определенного мнения.
Попутно обсудили второстепенный вопрос, всплывший в связи с основным: кто находился в непосредственной близости от места, где раздался подозрительный звук? Были названы мой отец, дядюшка Наполеон, придурковатая Гамар и Маш-Касем…
Расследовать причастность к инциденту двух первых лиц было невозможно. Гамар, в силу того, что судьба обделила ее разумом, также не могла быть полноценным свидетелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Маш-Касем спокойно сказал:
– Ну что ж, сейчас и вам всыплют по первое число,
Что затем произошло между дядюшкой Наполеоном и дядей Полковником осталось для меня тайной, но очень скоро я понял, что приказ перекрыть воду, поступавшую на наш участок, в результате чего лишился воды и дядя Полковник, был одним из звеньев в цепи карательных акций, задуманных дядюшкой Наполеоном против моего отца.
Страшнее подобной мести и придумать было трудно, потому что в те годы у нас еще не было водопровода: раз в неделю воду из квартального арыка пускали на нашу улочку, и мы наполняли ею свои маленькие крытые хранилища, и если мы сегодня не запасемся водой, нам придется сидеть без нее целую неделю, пока снова не подойдет наша очередь.
Уже целых два дня я не видел Лейли и даже поплакал, вспоминая ее полные слез глаза, но все вокруг так суетились, так старались путем дипломатических переговоров добиться мирного решения конфликта между дядюшкой Наполеоном и моим отцом, что я постепенно начал забывать о своих душевных муках, В водохранилище дяди Полковника не оставалось уже ни капли воды. Его цветы и деревья сохли на глазах. Отец упрямо молчал и не делал ни малейших попыток протестовать – у нашей семьи вода еще была, и отец, вероятно, выжидал, пока начнет действовать дядя Полковник, чья судьба была неразрывно связана с нашим общим арыком. Несколько раз я слышал из-за закрытых дверей обрывки разговоров: родственники предлагали моему отцу извиниться перед дядюшкой Наполеоном, но отец был неумолим и даже заявлял, что, если дядюшка сам не попросит у него прощения и будет по-прежнему перекрывать воду, он восстановит свои законные права с помощью суда и полиции! Упоминание о суде и полиции приводило родню в трепет, все начинали причитать, что отец хочет подорвать веками складывавшуюся репутацию аристократической семьи. Однако отец чувствовал себя уверенно и не только не собирался извиняться перед дядюшкой, но, напротив, упрямо ждал, что дядюшка сам публично попросит у него прощения. А от всей этой истории ни за что ни про что страдали я, бедняжка Лейли и без вины виноватый дядя Полковник.
В пятницу в доме дяди Полковника началось непонятное движение. Надеясь встретиться с Лейли, я подобрался поближе. Но Лейли нигде не было видно, а детей вообще не пускали в залу. От стекавшихся в дом родственников я узнал, что собирается целый семейный совет. Прибыли два брата дядюшки Наполеона, жившие отдельно. Появился и работавший в министерстве иностранных дел Асадолла-мирза. Вслед за ним в залу проследовали сестры дядюшки. Пришла ханум Азиз ос-Салтане. В общем, к дяде Полковнику пожаловало человек десять – двенадцать. Дети толпились в коридоре и во внутреннем дворике.
Когда мы узнали, что взрослые ждут еще и Шамсали-мирзу, стало понятно, что дело приняло весьма серьезный оборот. Шамсали-мирза служил в Хамадане следователем, но с недавних пор, по-видимому, ожидая нового назначения, жил в Тегеране.
Примерно через час после того, как собрались все приглашенные, по любезным возгласам дяди Полковника: «Прошу вас, почтеннейший… Вот сюда, досточтимый…» – мы догадались, что наконец прибыл и Шамсали-мирза.
Хотя нам всегда говорили, что стоять под дверьми, а иными словами, подслушивать – некрасиво, я весь превратился в слух и прижал ухо к двери залы. Если рассудить по совести, я больше, чем сидевшие там, имел право быть в курсе дела, потому что взрослые в этой ситуации теряли лишь свои цветы, деревья да еще нерушимое семейное единство, а я… В опасности была моя любовь и вся моя жизнь!
Дядя Полковник произнес короткую речь о преимуществах сохранения священного семейного союза и о бедах, которые несет с собой его распад, и закончил так:
– Дух покойного отца трепещет от возмущения! Я сделал все, что в моих силах, для сохранения сплоченности нашего древнего рода, я призывал моего старшего брата и мужа моей сестры помириться, но оба уперлись и стоят на своем. И вот теперь я призываю вас помочь мне сохранить освященное веками единство нашей семья и не допустить, чтобы вмешались суд и полиция.
Мне в этот момент не было видно лица дяди Полковника, но его взволнованный голос красноречиво свидетельствовал о том, как он любит свои цветы и фруктовые деревья.
Затем взял слово Шамсали-мирза. Он служил следователем с первых дней введения новой системы правосудия и твердо верил, что следствие и допрос служат ключом к решению абсолютно всех проблем – как общественных, так и семейных. Поэтому в своей весьма деловой и логичной речи он предложил: во-первых, определить природу, породившего конфликт подозрительного звука и установить, был ли он произведен человеком или неодушевленным предметом; во-вторых, если подозрительный звук имеет «одушевленное» происхождение, уточнить, исходил ли он с той стороны, где сидел мой отец; и наконец, в-третьих, если он исходил именно с той стороны, выяснить, был ли он произведен умышленно или случайно.
Когда большинство присутствующих возразило против предложенного им скрупулезного расследования, Шамсали-мирза, по своему обыкновению водрузил на голову шляпу и заявил:
– В таком случае, господа, разрешите откланяться. Работавший в министерстве иностранных дел Асадолла-мирза, призывая собеседников не спешить с выводами или обратить на что-то особое внимание, всегда восклицал: «Моменто, моменто!» Позже я узнал, что в переводе на нормальный язык, это означало: «Минуточку, минуточку!» Вот и сейчас, увидев, что его брат Шамсали-мирза надел шляпу и собирается уходить, Асадолла-мирза закричал:
– Моменто, моменто!
Поскольку родня была заинтересована в том, чтобы, найти выход из тупика, все тоже начали уговаривать Шамсали-мирзу остаться и, усадив его на прежнее место, занялись расследованием.
На первый выдвинутый Шамсали-мирзой вопрос, а именно: произведен ли подозрительный звук человеком или неодушевленным предметом, не было получено четкого ответа, потому что мнения родственников разделились. Одни утверждали, что подозрительный звук был произведен стулом, другие – таких было меньше – склонялись к тому, что звук был «одушевленного» происхождения. Несколько человек вообще не имели определенного мнения.
Попутно обсудили второстепенный вопрос, всплывший в связи с основным: кто находился в непосредственной близости от места, где раздался подозрительный звук? Были названы мой отец, дядюшка Наполеон, придурковатая Гамар и Маш-Касем…
Расследовать причастность к инциденту двух первых лиц было невозможно. Гамар, в силу того, что судьба обделила ее разумом, также не могла быть полноценным свидетелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132