— Значит, вы готовите сами. Как вы научились?
— Большинство китайцев умеют готовить. Мы учимся этому в детстве у своих родителей.
ДиМило улыбнулся.
— Меня тоже научили родители, но я не готовил для себя уже много лет. Чем старше становлюсь, тем меньше мне позволяют заниматься этим, правда, Франц?
— У меня тоже есть обязанности, ваше преосвященство, — ответил немец. Он пил мао-тай с несколько большим удовольствием. Должно быть, хорошо, когда у тебя молодой желудок, подумали оба пожилых священника.
— Как вам понравился Пекин? — спросил Ю.
— Действительно, прекрасный город. Мы, римляне, считаем, что наш город очень древний и в нём все дышит историей, однако китайская культура была старой уже в то время, когда римляне ещё только положили один камень на другой. А искусство, которое мы видели вчера…
— Гора из нефрита, — объяснил Шепке. — Я спросил гида, но она ничего не знала о том, кто сотворил это чудо, или о времени, которое потребовалось, чтобы вырезать эту гору.
— Имена ремесленников или время, которое им потребовалось, все это не имело значения для императоров древности. В то время было немало красоты, но и жестокости тоже.
— А сейчас? — спросил Ренато.
— И сейчас, как вам это хорошо известно, ваше преосвященство, — подтвердил Ю с глубоким вздохом. Разговор вёлся на английском языке, и акцент Оклахомы в устах Ю очаровывал его гостей. — Правительство не уделяет должного внимания ценности человеческой жизни, как предпочитаем мы с вами.
— Будет совсем не просто изменить это, — добавил монсеньор Шепке. Действительно, проблема не ограничивалась коммунистическим правительством КНР. Жестокость всегда была частью китайской культуры. Доходило до того, что кто-то однажды заметил, будто Китай слишком огромен, чтобы им можно было править с добротой. С неприличной быстротой подхватили этот афоризм левые во всем мире, не обращая внимания на недвусмысленный расизм, скрывающийся в таком заявлении. Возможно, проблема заключалась в том, что Китай всегда страдал от перенаселения, а толпы представляют собой горючий материал для ярости, и вместе с яростью возникало бездушное отношение к другим. К тому же религия не оказывала смягчающего воздействия на эту нацию.
Конфуций, который был в Китае наиболее близок к понятию великого религиозного деятеля, проповедовал почитание старших, как по возрасту, так и по общественному положению, считая это правилом для всех. В то время как иудаистско-христианская традиция говорила о величайших ценностях добра и зла, а также о человеческих правах, вытекающих из этого, Китай считал, что власть заключается в обществе, а не в боге. «Именно по этой причине, — размышлял кардинал ДиМило, — коммунизм и пустил здесь такие глубокие корни». Обе общественные модели были схожи в своём отрицании абсолютного господства добра и зла. В этом заключалась опасность. Гибель человека таилась в релятивизме, потому что, в конечном итоге, если не существует абсолютных ценностей, разве есть разница между человеком и собакой? А если никакой разницы нет, где тогда основное достоинство человека? Даже мыслящий атеист признавал величайший дар религии человеческому обществу: человеческое достоинство, ценность даже одной человеческой жизни, элементарная идея, заключающаяся в том, что человек выше животного. В этом состояла основа всего человеческого прогресса, потому что без неё человеческая жизнь обречена на созданную Томасом Гоббсом модель — она «отвратительна, звероподобна и коротка».
Христианство — а также иудаизм и ислам — требует всего лишь, чтобы человек верил в очевидную истину: во Вселенной существует порядок, этот порядок появился из источника, и этот источник зовётся богом.
Христианство даже не требует, чтобы человек верил в эту идею, пусть он всего лишь воспринимает её смысл, сутью которого является человеческое достоинство и прогресс. Неужели это так трудно?
Для некоторых это непостижимо. Марксизм, который отвергал религию как «опиум для народа», всего лишь прописал другое, менее эффективное лекарство — «светлое будущее», так называли его русские, но это являлось будущим, которого они так и не сумели достигнуть. Китайские марксисты проявили здравый смысл и приняли некоторые формы капитализма для того, чтобы спасти экономику. Однако они отказались принять принцип человеческой свободы, который обычно сопровождает этот строй. "Это оказалось до некоторой степени успешным, — подумал ДиМило, — только благодаря тому, что в китайской культуре давно существовал принцип подчинения старшим и признания высшей власти. Но как долго может это продолжаться? И до какой поры будет длиться процветание Китая без признания идеи, что существует разница между добром и злом? Без этого Китай и китайцы обречены на погибель. Кто-то должен принести китайцам Добрые Новости об Иисусе, потому что с этим придёт не только вечное спасение, но и временное счастье. Такая выгодная сделка, и всё-таки эти люди слишком глупы и слепы, чтобы принять её. Одним из них был Мао. Он отвергал все формы религии, даже учение Конфуция и Будды. Но когда он умирал, лёжа в постели, о чём думал председатель Мао? О чем думает коммунист, лёжа на своём смертном одре? Какое «светлое будущее» наступит для него? Ни один из трех духовных лиц не хотел ни знать, ни посмотреть в лицо ответу на этот вопрос.
— Я разочарован небольшим количеством католиков в этой стране — не считая иностранцев и дипломатов, разумеется. Неужели христиан преследуют так жестоко?
Ю пожал плечами.
— Это зависит от того, где вы находитесь, от политической обстановки в стране и от личности местного политического руководителя. Иногда они оставляют нас в покое — особенно когда сюда приезжают иностранцы со своими телевизионными камерами. Бывает, что к христианам относятся очень строго, а временами нас действительно жестоко преследуют. Меня много раз допрашивали и подвергали политической обработке. — Он поднял голову и улыбнулся. — Это походит на ситуацию, когда на вас лает собака, ваше преосвященство. Нужно всего лишь не обращать внимания. Разумеется, отношение властей к вам будет совершенно иным, — напомнил баптист, имея в виду дипломатический статус ДиМило и его личную неприкосновенность.
Кардинал заметил это напоминание и почувствовал себя неловко. Он не считал свою жизнь более ценной, чем жизнь других. Ему также не хотелось, чтобы его вера казалась этому китайскому протестанту менее искренней. Кроме того, он знал, что Ю получил образование в каком-то претенциозном псевдоуниверситете в глубине американских прерий. Кардинал, в отличие от него, обрёл запас знаний в одном из самых древних и признанных заведений, дающих высшее образование, чьи предшественники восходили к Римской империи и дальше к Аристотелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372