Последнее время они сильно донимали меня, не давали житья. Я несколько раз скандалил, добиваясь врача, подавал заявления, однако все было безрезультатно. Теперь я наконец решил воспользоваться случаем! Дантист - маленький, сухощавый, в железных очках - аккуратно записал мое имя, фамилию. Усадил на лавку. И затем привычным движением раздвинул мне пальцами губы.
— У вас, мой друг, - сказал он, - не столько зубы болят, сколько десны… Ярко выраженный скорбут.
— Это что ж такое?
— Ну, говоря попросту, цинга.
— Ай-ай, - встревожился я. - Этого только не хватало! И чем же скорбут лечат?
— Витаминами, - усмехнулся он, - свежими фруктами, овощами…
— Вы что, - нахмурился я, - смеетесь?
— Конечно! - он дернул плечами. - А что еще остается? Но если уж говорить серьезно, то я посоветовал бы вам хвойный отвар. Приготовлять его несложно. Я распоряжусь. Напиток это малоприятный, но принимать его надо обязательно. Учтите - обязательно! У вас уже начинают шататься некоторые зубы.
— Вот они-то, вероятно, и ноют, - заметил я. - Сколько их?
— Да немало, - он еще раз заглянул в рот - покопался там. - Вот… И здесь тоже… Итого, ровным счетом, шесть!
— Круглая цифра, - пробормотал я, отплевываясь и кряхтя.
Все это время в помещении толкались санитары. Теперь они вышли, и мы с врачом остались вдвоем. И тогда, вплотную приблизив ко мне лицо, он проговорил с особой внятностью:
— Есть еще и другая круглая цифра - восьмерка!
— Восьмерка? - повторил я, невольно привстав.
— Сидите, сидите, - шепнул он строго. - Вам привет от Левицкого.
— Ну, что он? Как? - заторопился я. - Как вообще дела?
— Как обычно, - ответил врач уклончиво. - Многого я вам не могу сообщить, не уполномочен. Но есть одна новость, которую он меня специально просил передать вам. Специально! Ваши бумаги уже отправлены. Ушли по назначению - в Красноярск!
— Какие бумаги? - не понял я. - Погодите… - Но тут же я сообразил, в чем дело; очевидно, речь шла о моих стихах. - Эта новость от Кости?
— Да, да. Именно от него.
— И больше он ничего не хотел мне передать?
— Пока нет. Ну а в дальнейшем будет видно… Ждите!
— Послушайте, - сказал я. - Нельзя ли как-нибудь наладить постоянную связь? Вы же сами понимаете, какая тут обстановка. В данном случае нам с вами - если так можно выразиться - повезло… Но ведь рассчитывать на подобные эксцессы нелепо! Неужели у вас нет какого-либо надежного способа?
— Есть, - ответил он. - А как же! - оглянулся на дверь, поджал губы. - Возчик, который привозит сюда продукты, - наш человек… Шепните ему свой код. Назовите цифру.
И уже другим голосом (потому что в комнате опять появились сторонние лица) сказал, протирая тряпочкой окуляры:
— Хвойный отвар - весьма действенное средство! Но учтите: употреблять его надо регулярно. Без кривляния, без фокусов. Регулярно! Иначе никаких жалоб мы принимать не будем.
* * *
Следующее известие дошло до меня нескоро. И принес его не возчик, а начальник нашего лагеря.
Он явился в зону поздним вечером, сопровождаемый многочисленной свитой из надзирателей. Все они были явно под хмельком.
Штрафников выгнали из бараков - собрали у вахты. И здесь, надсаживаясь от крика, начальник объявил нам о том, что группа заключенных, повинных в подпольной антисоветской деятельности, недавно особым совещанием приговорена к высшей мере социальной защиты - расстрелу!
Ему подали бумагу. И, загораживаясь ладонью от косых солнечных лучей (было уже лето, давно наступил полярный день, и над горизонтом, не затмеваясь, бессонно кружило косматое сплющенное светило), загораживаясь и морщась, он зачитал имена приговоренных.
Среди них оказались все мои друзья из цээрэмовского комитета: Левицкий и Борода, и Витя, и старый переводчик, и потомок опальных князей Оболенских, и зубной врач - тот самый, с которым я виделся недавно… Перечень этот занял немало времени. Начальник зачитал список до конца. И добавил с перепойной натугой:
— Приговор приведен в исполнение! Вот так. Сделайте из этого выводы для себя.
Население лагеря в эту ночь долго не могло успокоиться: известие, принесенное начальником, взбудоражило всех. Блатных прежде всего поразил сам факт существования на нашей стройке активного политического подполья. О нем ведь, по сути дела, не знал никто - помимо меня, Соломы и еще троих надежных урок из ЦРМ, с которыми я успел потолковать в свое время… И покуда шпана гудела и волновалась, обсуждала услышанное, мы - все пятеро - собрались на моих нарах в углу, в затишье. Уединились там и тоже предались размышлениям. Как это произошло? Почему? По какой причине? Вероятно, их кто-то предал, настучал. А может быть, случилось именно то, что я предсказывал с самого начала: каким-то образом все их списки попали в чужие руки…
— Но ты уверен, уверен в том, что наших имен там не было? - спросил тогда Солома.
— Ну, во-первых, - сказал я, - если б они там были, то нас бы здесь уже не было!
— Пожалуй, - раздумчиво покивал Солома, - это резонно.
— Единственный, кто значился в списках, я сам! Правда, не под своим именем, а под шифром… Ни имени, ни клички я, слава Богу, им не дал, вымарал, чуть не перессорился со всеми.
— А все же поберегись, - проворчал один из урок по прозвищу Седой. - Чем черт не шутит? Вдруг кто-нибудь да раскололся… Они, фрайера, народ на расправу жидкий.
— Эх, браток, ты этих ребят не знал, - сказал я. - Какие были люди! Кремень! Нет, в них я уверен. Да и как, собственно говоря, теперь беречься?
— Ну, хотя бы не отзывайся на шифр, - сказал Солома. - Вообще забудь о нем. Понял? И не вздумай обращаться к этому возчику. Может быть любая провокация… Имя, допустим, следствию неизвестно, но ведь цифра-то в списках есть! И стоит она там под литерой «у» - уголовник. Вот на эту цифру и будут тебя ловить как на крючок.
— О, проклятье! - я даже застонал. - Ну почему, почему у меня такая доля? С самого начала, с сорок седьмого года, за мною ходит по пятам то сучий нож, то новая статья… И срок-то небольшой, и осталось сидеть совсем немного - и все равно, все равно… Ни минуты отдыха, ни единого просвета!
— А ведь и верно, - протяжно сказал Солома. Тебе же, малыш, скоро освобождаться!… Сколько еще осталось?
— Немного, - отмахнулся я, - боюсь говорить. Никола Бурундук вот также размечтался о свободе, а через десять минут под пулю угодил.
— Да-а, - пробормотал Седой. - Чума прав, конечно. Наша жизнь как генеральские погоны - без просветов.
— Или как в сказке, - прибавил кто-то. - Чем дальше, тем страшней.
— Или как в самолете, - сказал Солома. - Тошнит, а не вылезешь.
— Или же как картошка, - заключил я. - Если сразу не съедят, потом опять посадят.
* * *
До окончания моего срока оставалось действительно немного - всего лишь год! Свобода приближалась, брезжила… И все же я с каким-то суеверным упорством избегал о ней говорить и даже думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— У вас, мой друг, - сказал он, - не столько зубы болят, сколько десны… Ярко выраженный скорбут.
— Это что ж такое?
— Ну, говоря попросту, цинга.
— Ай-ай, - встревожился я. - Этого только не хватало! И чем же скорбут лечат?
— Витаминами, - усмехнулся он, - свежими фруктами, овощами…
— Вы что, - нахмурился я, - смеетесь?
— Конечно! - он дернул плечами. - А что еще остается? Но если уж говорить серьезно, то я посоветовал бы вам хвойный отвар. Приготовлять его несложно. Я распоряжусь. Напиток это малоприятный, но принимать его надо обязательно. Учтите - обязательно! У вас уже начинают шататься некоторые зубы.
— Вот они-то, вероятно, и ноют, - заметил я. - Сколько их?
— Да немало, - он еще раз заглянул в рот - покопался там. - Вот… И здесь тоже… Итого, ровным счетом, шесть!
— Круглая цифра, - пробормотал я, отплевываясь и кряхтя.
Все это время в помещении толкались санитары. Теперь они вышли, и мы с врачом остались вдвоем. И тогда, вплотную приблизив ко мне лицо, он проговорил с особой внятностью:
— Есть еще и другая круглая цифра - восьмерка!
— Восьмерка? - повторил я, невольно привстав.
— Сидите, сидите, - шепнул он строго. - Вам привет от Левицкого.
— Ну, что он? Как? - заторопился я. - Как вообще дела?
— Как обычно, - ответил врач уклончиво. - Многого я вам не могу сообщить, не уполномочен. Но есть одна новость, которую он меня специально просил передать вам. Специально! Ваши бумаги уже отправлены. Ушли по назначению - в Красноярск!
— Какие бумаги? - не понял я. - Погодите… - Но тут же я сообразил, в чем дело; очевидно, речь шла о моих стихах. - Эта новость от Кости?
— Да, да. Именно от него.
— И больше он ничего не хотел мне передать?
— Пока нет. Ну а в дальнейшем будет видно… Ждите!
— Послушайте, - сказал я. - Нельзя ли как-нибудь наладить постоянную связь? Вы же сами понимаете, какая тут обстановка. В данном случае нам с вами - если так можно выразиться - повезло… Но ведь рассчитывать на подобные эксцессы нелепо! Неужели у вас нет какого-либо надежного способа?
— Есть, - ответил он. - А как же! - оглянулся на дверь, поджал губы. - Возчик, который привозит сюда продукты, - наш человек… Шепните ему свой код. Назовите цифру.
И уже другим голосом (потому что в комнате опять появились сторонние лица) сказал, протирая тряпочкой окуляры:
— Хвойный отвар - весьма действенное средство! Но учтите: употреблять его надо регулярно. Без кривляния, без фокусов. Регулярно! Иначе никаких жалоб мы принимать не будем.
* * *
Следующее известие дошло до меня нескоро. И принес его не возчик, а начальник нашего лагеря.
Он явился в зону поздним вечером, сопровождаемый многочисленной свитой из надзирателей. Все они были явно под хмельком.
Штрафников выгнали из бараков - собрали у вахты. И здесь, надсаживаясь от крика, начальник объявил нам о том, что группа заключенных, повинных в подпольной антисоветской деятельности, недавно особым совещанием приговорена к высшей мере социальной защиты - расстрелу!
Ему подали бумагу. И, загораживаясь ладонью от косых солнечных лучей (было уже лето, давно наступил полярный день, и над горизонтом, не затмеваясь, бессонно кружило косматое сплющенное светило), загораживаясь и морщась, он зачитал имена приговоренных.
Среди них оказались все мои друзья из цээрэмовского комитета: Левицкий и Борода, и Витя, и старый переводчик, и потомок опальных князей Оболенских, и зубной врач - тот самый, с которым я виделся недавно… Перечень этот занял немало времени. Начальник зачитал список до конца. И добавил с перепойной натугой:
— Приговор приведен в исполнение! Вот так. Сделайте из этого выводы для себя.
Население лагеря в эту ночь долго не могло успокоиться: известие, принесенное начальником, взбудоражило всех. Блатных прежде всего поразил сам факт существования на нашей стройке активного политического подполья. О нем ведь, по сути дела, не знал никто - помимо меня, Соломы и еще троих надежных урок из ЦРМ, с которыми я успел потолковать в свое время… И покуда шпана гудела и волновалась, обсуждала услышанное, мы - все пятеро - собрались на моих нарах в углу, в затишье. Уединились там и тоже предались размышлениям. Как это произошло? Почему? По какой причине? Вероятно, их кто-то предал, настучал. А может быть, случилось именно то, что я предсказывал с самого начала: каким-то образом все их списки попали в чужие руки…
— Но ты уверен, уверен в том, что наших имен там не было? - спросил тогда Солома.
— Ну, во-первых, - сказал я, - если б они там были, то нас бы здесь уже не было!
— Пожалуй, - раздумчиво покивал Солома, - это резонно.
— Единственный, кто значился в списках, я сам! Правда, не под своим именем, а под шифром… Ни имени, ни клички я, слава Богу, им не дал, вымарал, чуть не перессорился со всеми.
— А все же поберегись, - проворчал один из урок по прозвищу Седой. - Чем черт не шутит? Вдруг кто-нибудь да раскололся… Они, фрайера, народ на расправу жидкий.
— Эх, браток, ты этих ребят не знал, - сказал я. - Какие были люди! Кремень! Нет, в них я уверен. Да и как, собственно говоря, теперь беречься?
— Ну, хотя бы не отзывайся на шифр, - сказал Солома. - Вообще забудь о нем. Понял? И не вздумай обращаться к этому возчику. Может быть любая провокация… Имя, допустим, следствию неизвестно, но ведь цифра-то в списках есть! И стоит она там под литерой «у» - уголовник. Вот на эту цифру и будут тебя ловить как на крючок.
— О, проклятье! - я даже застонал. - Ну почему, почему у меня такая доля? С самого начала, с сорок седьмого года, за мною ходит по пятам то сучий нож, то новая статья… И срок-то небольшой, и осталось сидеть совсем немного - и все равно, все равно… Ни минуты отдыха, ни единого просвета!
— А ведь и верно, - протяжно сказал Солома. Тебе же, малыш, скоро освобождаться!… Сколько еще осталось?
— Немного, - отмахнулся я, - боюсь говорить. Никола Бурундук вот также размечтался о свободе, а через десять минут под пулю угодил.
— Да-а, - пробормотал Седой. - Чума прав, конечно. Наша жизнь как генеральские погоны - без просветов.
— Или как в сказке, - прибавил кто-то. - Чем дальше, тем страшней.
— Или как в самолете, - сказал Солома. - Тошнит, а не вылезешь.
— Или же как картошка, - заключил я. - Если сразу не съедят, потом опять посадят.
* * *
До окончания моего срока оставалось действительно немного - всего лишь год! Свобода приближалась, брезжила… И все же я с каким-то суеверным упорством избегал о ней говорить и даже думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105