Игра шла большая, азартная, ставки были крупными, и это привлекало всякого рода шулеров, профессионалов; они съезжались сюда со всех концов страны… Здесь было блатное казино, своеобразное кавказское Монте-Карло! И самым удачливым игроком - истинным королем казино - был крымский татарин Хасан.
Низенький, жирный, широколицый, он появился тут примерно в одно время со мной; жил в Грозном уже около двух месяцев и, приходя каждый вечер на пруд, неизменно и начисто вытряхивал всех своих партнеров.
Играл он преимущественно в стос (на воровском языке так называется «штос», классическая гусарская игра, из-за которой сошел с ума Герман, герой «Пиковой дамы»). Играл Хасан виртуозно, мастерски, и когда тасовал карты, и когда метал их, колода в руках его казалась живой: она трещала и реяла, распадаясь, и каждая масть послушно и точно ложилась в уготованное место.
За два этих месяца Хасан - по самому беглому подсчету - разорил половину нашей кодлы и в результате добыл барахла и ценностей на сумму в полтора миллиона рублей.
Среди его жертв оказался и Кинто. Три раза садился он напротив татарина - пробовал сразиться с ним, и терпел неудачу, и уходил обобранный до нитки.
Теперь он мечтал о новой схватке.
— Может, фортуна в конце концов улыбнется мне, а? Чем черт не шутит?
— Все, конечно, может быть, - сказал я, - но только при честной игре! А тут дело нечисто. Поверь мне, старик. Хасан не просто играет: он исполняет, бьет наверняка.
— У тебя есть доказательство? - спросил Кинто негромко.
— Н-нет… Так только - догадки.
— Какие же?
— Понимаешь, я за ним давно наблюдаю. И, видит Бог, мне все время кажется, что карты у него кованые.
— Но он же постоянно посылает шестерок на базар - за свежими колодами, - возразил Кинто.
— В этом-то вся и загвоздка, - проговорил я в замешательстве. - Если б он пользовался одной и той же колодой…
— Если бы да кабы, - угрюмо передразнил Кинто, - фантазер ты, вот что я тебе скажу…
Так мы беседовали, лежа с ним у пруда на пологом травянистом откосе.
День понемногу переламывался - клонился к концу. Косые, уже нежаркие лучи прошивали листву. Подувал ветерок. В мутных дебрях сада перекликались блатные. Кто-то там тянул заунывно:
Ой- ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей.
Нет мне фарту и покоя нет!
Только дым костра над головой,
Только черный дым да белый свет…
Белый свет, белый свет,
Я бродил по нему - ну и что ж?
* * *
Хасан пришел как обычно, в закатный час, окруженный толпой прихлебателей и шестерок.
Шестерками (так по-блатному называются лакеи) были у него мальчики - четыре смазливых, хорошо раскормленных юнца. Ходили слухи, будто татарин пользуется их услугами не только днем, но и ночью. Что ж, это было похоже на правду! Они безропотно выполняли любое его приказание - старались изо всех сил! Во время игры мальчики сидели за его спиной; пересчитывали и укладывали выигранные тряпки, подносили хозяину вино и фрукты, кипятили на костре чаек. (Хасан был изрядный сноб и любил все делать с комфортом!) Иногда в гареме его возникала смутная возня: мальчики ссорились, перебранивались шепотом… Тогда Хасан поворачивался всем корпусом и медленно, грозно произносил одно только слово:
— Эй!
И тотчас юнцы замолкали, затаивались, трепеща. Взирая на все это, кто-то из урок сказал однажды:
— А ведь бабы им и в подметки не годятся, ей-богу, братцы! Если я когда-нибудь женюсь, то только на педерасте… Буду, по крайней мере, жить с человеком преданным, тихим.
Явившись на пруд, мальчики сразу же занялись делом: развели костер, очистили от мусора место под яблоней. В траве был разостлан простенький коврик. И Хасан уселся на этой подстилке.
Он уселся, скрестив ноги, опершись локтями о колени; с треском вскрыл запечатадную колоду карт и улыбнулся, собрав морщинки у раскосых запухших глаз.
Игра началась!
* * *
Вскоре я ушел на вокзал - на работу - и вернулся сюда уже поздней ночью.
Вокруг костра теснились и гудели блатные. Шаткие отсветы пламени скользили по лицам и отражались в пруду… Из толпы, пошатываясь, выбрался Кинто, стал над кромкой воды и выматерился глухо.
— Ну, как? - окликнул я его.
— Ох, не спрашивай, - ответил Кинто. И потом, вороша ладонью волосы, отводя глаза, проговорил с запинкой: - Слушай, Чума, ты мне друг?
— Ну, друг, - сказал я. - Дальше что?
— Понимаешь, какое дело вышло, - пробормотал он. - Я тут слегка запоролся; хотел отыграться, а спустил все. Все как есть! Не только свое, но и…
— И мое тоже?
— Да, брат. Прости. Так уж вышло.
— Но какое же ты имел право? - сказал я, накаляясь.
— Никакого, я сам понимаю. Но теперь все равно ничего уже не попишешь.
— Но золотишко, - спросил я с надеждой, - золотишко-то хоть не тронул?
— Эх, - сказал Кинто, покрутил головой и вздохнул натужно. - Эх, милый…
Я понял: он добрался до моего тайника (он единственный знал о нем!), и это взбесило меня окончательно.
— Что с тобой теперь делать? - процедил я. - Ну, что?
— Что хошь, - поник он, - прости…
— Ну, нет, - сказал я, - этого я не прощу! И ты не кореш мне больше, учти, скотина. - Я задохнулся, глотнул воздух. - Ладно. Потолкуем после. А сейчас я этим Хасаном сам займусь. Я им займусь!
Минуту спустя я уже был возле татарина; он сидел, держа в расставленных пальцах пиалу, прихлебывал чай и отдувался лениво.
— Хочешь проверить талию? - спросил он, скользнув по мне цепким, оценивающим взглядом.
— Хочу, - сказал я.
— Ну, приходи завтра.
— Нет, - сказал я, - сейчас.
— Но уже поздно. Игра кончена.
Я присел на корточки и взглянул в лицо его, в темные, узкие, убегающие зрачки.
— У меня к тебе особый счет. Имей это в виду, Хасан! Если ты сейчас со мной не сядешь…
Он помедлил в раздумье, отер платочком рот и шею, сказал, отставляя пиалу:
— Что ставишь?
— То, что на мне, - сказал я. - Пиджак, брюки, сапоги… Все идет, вплоть до трусов!
— Ну, что ж, - кивнул он, - три партии. Согласен?
— Согласен, - проговорил я, дыша хрипло и коротко, - на все согласен! И учти: обыграю тебя - зарежу!
— А если проиграешь? - дернул углом рта Хасан.
— Тогда душа с меня вон…
— Запомните, урки, его слова, - сказал Хасан, озираясь. - Запомните!
Потом передал мне колоду. И коротко бросил:
— Мечи!
Ох, зачем я полез в эту игру? Затея моя была безнадежной, бессмысленной. Все, что я делал и говорил в этот вечер, все было до крайности нелепым. Я понимал это, но справиться с собой уже не мог. Я весь был во власти гнева. И ослепленный, задыхающийся, не заметил даже - когда и как кончилась последняя партия.
Вдруг стало тихо. Сгрудившиеся вокруг нас люди примолкли выжидающе. И тогда раздался высокий, скрипучий голос Хасана:
— Ваша карта бита! Позвольте получить!
Угрюмо - при общем молчании - снял я пиджак. Достал из-за голенища финский нож, положил его рядом, в траву, и начал стаскивать сапоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105