Ты мне вот что объясни - только честно, по-свойски…
— Ну? - я склонился к нему, оперся кулаками о край стола.
— Объясни: зачем ты его убил?
Слова Девки ошеломили меня. Я тяжело опустился на заскрипевшую скамейку. Затем спросил сдавленным голосом:
— Ты это что - серьезно?
— Да уж серьезней некуда.
— Но… Почему ты так решил?
— Да так, - он усмехнулся, вздернув верхнюю губу. - Больно уж ловко ты конями ходишь! - покосился на доску, потрогал кончиками пальцев шахматные фигуры. - Удаются тебе кривые хода, удаются…
— Слушай, - нахмурясь, сказал я тогда, - кончай свои шуточки! При чем здесь эти дурацкие хода? Если ты что-нибудь знаешь…
— Ничего я не знаю, - пожал он плечами. - Просто так мне кажется.
— Если кажется, - проворчал я„ - надо креститься.
В этот момент кто-то за моей спиною проговорил хрипловато:
— Ну, как у вас тут, братцы? Чей верх?
Я живо обернулся и увидел Рыжего. Сутуловатый и щуплый, с костлявым, поросшим медной щетиной лицом, он навалился на меня, оперся о мои плечи.
— Перевес, кажись, на твоей стороне, Чума, - проговорил он, помедлив. - Ну да; ну да. Точно!
— Ну, это как сказать… - Девка поджал в усмешечке губы. - Перевес пока небольшой. А счастье, оно сам знаешь, переменчивое.
Отвлекшись невольно от шахмат, мы теперь вновь и с явной неохотой вернулись к игре. Былой азарт был уже утрачен; мы оба играли вяло, думали каждый о своем. И в результате эта партия наша окончилась вничью.
* * *
Ночью я лежал на нарах, ворочался и никак не мог уснуть. Мне было просторно лежать. Места, занимаемые некогда Лешим и Лениным (они располагались по обе стороны от меня), места эти были теперь пусты. Я остался один в полутемном нашем углу.
Хотя нет - не один. Ушедшие по-прежнему были со мною, мерещились мне и мешали забыться. Я попеременно видел то жуткий, немой силуэт сибиряка, то лицо Володи Ленина - распухшее, судорожное, неживое. Видел их обоих и размышлял об их участи. И с тоскою, с отчаяньем думал о собственной своей судьбе.
Судьба вела меня по тем же путям… То, что случилось с этими двумя, было, в принципе, уготовано и мне. Третьего варианта я не видел, не угадывал. Просвета не было. При всех обстоятельствах мне предстояло погибнуть, кончиться. Погибнуть от ножа или от петли. Или же - угодить в больничную палату.
В сущности, я испытывал сейчас приступ той самой, погибельной тоски, что когда-то впервые посетила меня на Кавказе и с тех пор преследовала повсюду.
Кто- то тронул меня за рукав. Я вздрогнул и увидел Девку.
Он, как всегда, улыбался. На щеках его подрагивали ямочки. Верхняя губа приподнялась лукаво и хищно.
— Не спишь, старик? - дохнул он мне в ухо.
— Н-нет, - сказал я.
— Поговорим?
— Ты все о том же?
— Да, понимаешь, хочу уточнить…
— Чего тут уточнять? - я оперся на локоть, потянулся за спичками. И потом, прикурив, сказал: - Все твои домыслы - бред. Ты же ничего не можешь доказать!
— Да чудак-человек, - зашептал, склонившись ко мне, Девка, - я вовсе и не собираюсь ничего доказывать. Я тебе не враг, наоборот! Просто интересно… Зачем?
— Но почему это, собственно, так заинтересовало тебя? - я пожал плечами. - Ты же ведь сам профессиональный мокрушник, душегуб. Всю жизнь сырость разводишь… Разве не так?
— Ну, так, - опустил он пушистые ресницы.
— Сколько за тобой мокрых дел?
— Да много, - отмахнулся Девка.
— Ну, вот! Комстролил людей - ни о чем таком не задумывался, а теперь вдруг…
— Ах, да погоди, - заторопился он. - Я о чем говорю? Если бы за мной кто-нибудь охотился так же, как Ленин за тобой, я тоже бы его устряпал. Запросто! Без лишних слов! Подпас бы где-нибудь - и кранты. Тут рассуждать не приходится. Но ведь Ленин… - он на секунду умолк, наморщился раздумчиво. - Ленин последнее время был уже неопасен тебе. Усекаешь? Он уже кончился, спекся. Потерял весь авторитет свой, всю свою власть.
— Ну, правильно, - подхватил я, - после карцера он был неопасен. Я это понял сходу. И посуди сам - какой же мне был смысл его убивать?
— Значит, нет? - спросил Девка и посмотрел на меня выжидающе.
— Значит, нет, - сказал я, твердо глядя в чистые его, прозрачные, немигающие глаза.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом он моргнул и отвернулся. Отполз было в сторону, но тотчас же воротился. И вновь услышал я сдавленный его шепоток:
— По чести, по совести - не ты?
— Не я.
— А если подумать?
— Все равно не я.
— А если хорошо подумать?
— Да нет же, черт тебя возьми! - хрипло и яростно произнес я тогда. - Пристал, как репей… Нет, слышишь? Нет! Не я.
— Н-ну, ладно, - сказал он с коротким вздохом. - на нет и суда нет. Спи!
И мягко, кошачьим движением спрыгнул с нар моих на пол.
* * *
Разговор с Девкой и эти его подозрения взволновали меня и расстроили чрезвычайно. В любую минуту он мог поделиться своими соображениями с другими - и тогда… Что произойдет тогда, я не знал, не представлял себе. Но при одной только мысли об этом мне сразу же становилось не по себе.
«Хоть бы скорее нас разогнали отсюда, - думал я, - отправили б меня куда-нибудь. И подальше. И по возможности - одного. Ах, скорей бы, скорее!»
В этом я видел единственное свое спасение… И в скором времени действительно меня угнали на этап.
Наконец-то я расстался с опостылевшей Карпункой и с ребятами, которых я начал невольно сторониться. Отправили меня, надо признаться, вовремя. Перед этапом я едва не впутался в опасное дело. Проживи я на пересылке еще немного - случилось бы непоправимое… Нет, Девка тут был ни при чем; на этот раз я мог сгубить себя сам.
Усталый, издерганный, исполненный смятения, я однажды чуть было не ушел в побег.
43
Во льдах
Россия - страна парадоксов. Она - как чемодан с двойным дном… Это - страна угрюмого многовекового рабства и одновременно лихой, невиданной по масштабам вольницы.
Когда-то казачья дикая вольница потрясала державу, властвовала над ее окраинами и даже колебала трон. Порою она выплескивала за пределы отечества. И тогда черный дым пепелищ вставал над персидскими берегами и над излучинами сибирских рек.
Затем наступили иные времена. Вольница изменилась, обрела иные, черты и признаки, ушла в подполье, превратилась в нынешний преступный мир.
Она изменилась. Но кое-что все же осталось в ней, схожее с прежним… Так же, как и во времена Разина и Пугачева, она, эта вольница, простиралась во все пределы страны. Она укрывала беглых, принимала в свое лоно ожесточившихся и заблудших. И будучи загнанной в лагеря, за колючую проволоку, даже и там оставалась верной себе, жила свирепой своей жизнью, признавала только собственные законы. Как могла противодействовала властям. И упорно, как и подобает истинной вольнице, стремилась при любой возможности обрести свободу, вырваться на простор.
Стремилась даже тогда, когда это было вроде бы бессмысленно, безнадежно, - в условиях Крайнего Севера, в белых пустынях Колымы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Ну? - я склонился к нему, оперся кулаками о край стола.
— Объясни: зачем ты его убил?
Слова Девки ошеломили меня. Я тяжело опустился на заскрипевшую скамейку. Затем спросил сдавленным голосом:
— Ты это что - серьезно?
— Да уж серьезней некуда.
— Но… Почему ты так решил?
— Да так, - он усмехнулся, вздернув верхнюю губу. - Больно уж ловко ты конями ходишь! - покосился на доску, потрогал кончиками пальцев шахматные фигуры. - Удаются тебе кривые хода, удаются…
— Слушай, - нахмурясь, сказал я тогда, - кончай свои шуточки! При чем здесь эти дурацкие хода? Если ты что-нибудь знаешь…
— Ничего я не знаю, - пожал он плечами. - Просто так мне кажется.
— Если кажется, - проворчал я„ - надо креститься.
В этот момент кто-то за моей спиною проговорил хрипловато:
— Ну, как у вас тут, братцы? Чей верх?
Я живо обернулся и увидел Рыжего. Сутуловатый и щуплый, с костлявым, поросшим медной щетиной лицом, он навалился на меня, оперся о мои плечи.
— Перевес, кажись, на твоей стороне, Чума, - проговорил он, помедлив. - Ну да; ну да. Точно!
— Ну, это как сказать… - Девка поджал в усмешечке губы. - Перевес пока небольшой. А счастье, оно сам знаешь, переменчивое.
Отвлекшись невольно от шахмат, мы теперь вновь и с явной неохотой вернулись к игре. Былой азарт был уже утрачен; мы оба играли вяло, думали каждый о своем. И в результате эта партия наша окончилась вничью.
* * *
Ночью я лежал на нарах, ворочался и никак не мог уснуть. Мне было просторно лежать. Места, занимаемые некогда Лешим и Лениным (они располагались по обе стороны от меня), места эти были теперь пусты. Я остался один в полутемном нашем углу.
Хотя нет - не один. Ушедшие по-прежнему были со мною, мерещились мне и мешали забыться. Я попеременно видел то жуткий, немой силуэт сибиряка, то лицо Володи Ленина - распухшее, судорожное, неживое. Видел их обоих и размышлял об их участи. И с тоскою, с отчаяньем думал о собственной своей судьбе.
Судьба вела меня по тем же путям… То, что случилось с этими двумя, было, в принципе, уготовано и мне. Третьего варианта я не видел, не угадывал. Просвета не было. При всех обстоятельствах мне предстояло погибнуть, кончиться. Погибнуть от ножа или от петли. Или же - угодить в больничную палату.
В сущности, я испытывал сейчас приступ той самой, погибельной тоски, что когда-то впервые посетила меня на Кавказе и с тех пор преследовала повсюду.
Кто- то тронул меня за рукав. Я вздрогнул и увидел Девку.
Он, как всегда, улыбался. На щеках его подрагивали ямочки. Верхняя губа приподнялась лукаво и хищно.
— Не спишь, старик? - дохнул он мне в ухо.
— Н-нет, - сказал я.
— Поговорим?
— Ты все о том же?
— Да, понимаешь, хочу уточнить…
— Чего тут уточнять? - я оперся на локоть, потянулся за спичками. И потом, прикурив, сказал: - Все твои домыслы - бред. Ты же ничего не можешь доказать!
— Да чудак-человек, - зашептал, склонившись ко мне, Девка, - я вовсе и не собираюсь ничего доказывать. Я тебе не враг, наоборот! Просто интересно… Зачем?
— Но почему это, собственно, так заинтересовало тебя? - я пожал плечами. - Ты же ведь сам профессиональный мокрушник, душегуб. Всю жизнь сырость разводишь… Разве не так?
— Ну, так, - опустил он пушистые ресницы.
— Сколько за тобой мокрых дел?
— Да много, - отмахнулся Девка.
— Ну, вот! Комстролил людей - ни о чем таком не задумывался, а теперь вдруг…
— Ах, да погоди, - заторопился он. - Я о чем говорю? Если бы за мной кто-нибудь охотился так же, как Ленин за тобой, я тоже бы его устряпал. Запросто! Без лишних слов! Подпас бы где-нибудь - и кранты. Тут рассуждать не приходится. Но ведь Ленин… - он на секунду умолк, наморщился раздумчиво. - Ленин последнее время был уже неопасен тебе. Усекаешь? Он уже кончился, спекся. Потерял весь авторитет свой, всю свою власть.
— Ну, правильно, - подхватил я, - после карцера он был неопасен. Я это понял сходу. И посуди сам - какой же мне был смысл его убивать?
— Значит, нет? - спросил Девка и посмотрел на меня выжидающе.
— Значит, нет, - сказал я, твердо глядя в чистые его, прозрачные, немигающие глаза.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом он моргнул и отвернулся. Отполз было в сторону, но тотчас же воротился. И вновь услышал я сдавленный его шепоток:
— По чести, по совести - не ты?
— Не я.
— А если подумать?
— Все равно не я.
— А если хорошо подумать?
— Да нет же, черт тебя возьми! - хрипло и яростно произнес я тогда. - Пристал, как репей… Нет, слышишь? Нет! Не я.
— Н-ну, ладно, - сказал он с коротким вздохом. - на нет и суда нет. Спи!
И мягко, кошачьим движением спрыгнул с нар моих на пол.
* * *
Разговор с Девкой и эти его подозрения взволновали меня и расстроили чрезвычайно. В любую минуту он мог поделиться своими соображениями с другими - и тогда… Что произойдет тогда, я не знал, не представлял себе. Но при одной только мысли об этом мне сразу же становилось не по себе.
«Хоть бы скорее нас разогнали отсюда, - думал я, - отправили б меня куда-нибудь. И подальше. И по возможности - одного. Ах, скорей бы, скорее!»
В этом я видел единственное свое спасение… И в скором времени действительно меня угнали на этап.
Наконец-то я расстался с опостылевшей Карпункой и с ребятами, которых я начал невольно сторониться. Отправили меня, надо признаться, вовремя. Перед этапом я едва не впутался в опасное дело. Проживи я на пересылке еще немного - случилось бы непоправимое… Нет, Девка тут был ни при чем; на этот раз я мог сгубить себя сам.
Усталый, издерганный, исполненный смятения, я однажды чуть было не ушел в побег.
43
Во льдах
Россия - страна парадоксов. Она - как чемодан с двойным дном… Это - страна угрюмого многовекового рабства и одновременно лихой, невиданной по масштабам вольницы.
Когда-то казачья дикая вольница потрясала державу, властвовала над ее окраинами и даже колебала трон. Порою она выплескивала за пределы отечества. И тогда черный дым пепелищ вставал над персидскими берегами и над излучинами сибирских рек.
Затем наступили иные времена. Вольница изменилась, обрела иные, черты и признаки, ушла в подполье, превратилась в нынешний преступный мир.
Она изменилась. Но кое-что все же осталось в ней, схожее с прежним… Так же, как и во времена Разина и Пугачева, она, эта вольница, простиралась во все пределы страны. Она укрывала беглых, принимала в свое лоно ожесточившихся и заблудших. И будучи загнанной в лагеря, за колючую проволоку, даже и там оставалась верной себе, жила свирепой своей жизнью, признавала только собственные законы. Как могла противодействовала властям. И упорно, как и подобает истинной вольнице, стремилась при любой возможности обрести свободу, вырваться на простор.
Стремилась даже тогда, когда это было вроде бы бессмысленно, безнадежно, - в условиях Крайнего Севера, в белых пустынях Колымы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105