Ребята эти спелись отлично. Противостоять им почти невозможно. И нередко бывает так, что половина барака - после ночной игры - оказывается к утру раздетой, сидит в обезьяньем виде. Проигранные тряпки пестрой грудой возвышаются на нарах, а два Жида торжествуют победу. При этом Ванька обычно помалкивает, ухмыляется добродушно. Левка же, наоборот, резвится, ерничает, трещит без умолку.
— Эй, Катька! - зовет он, стуча по нарам каблуком. - А ну, вылазь! Встань передо мной, как лист перед травой!
Катька вылазит сразу же. Брови у нее выщипаны, глаза подведены, намазанные красным губы сложены в угодливую улыбочку. Всем своим видом она выражает готовность и беспредельную преданность.
Склонившись к ней, Левка игриво щиплет ее за щечку, а потом говорит, широким щедрым жестом указывая на груду вещей:
— Ну, дура! Выбирай! Что понравится - то твое. И не стесняйся, бери смелее. Сегодня Левка добрый! Левка гуляет!
Иногда - от нечего делать, в часы затишья - Левка и Ванька сражаются друг с другом. Хотя они и друзья и все имущество у них общее, играют они все же с азартом, по-настояшему. Играют на интерес!
Зрелище это занятное, на него стоит посмотреть! Равные по силам, они к тому же еще отлично знают друг-друга, видят насквозь, понимают с полуслова. Bсe приемы и хитрости одного изучены другим досконально! Игра поэтому идет крайне напряженная, острая. И завершается иногда ожесточенными стычками.
* * *
Я описываю здесь один день - один из многих проведенных мною на «мертвой дороге». Утро, полдень и вечер уже прошли, миновали. Над лагерем простерлась ночь… И вот как эта ночь кончается.
Затеяв между собой игру, друзья в результате начинают спорить - накаляются, переходят на колкости. А перед утром между ними вспыхивает ссора.
Разъярившись, они соскакивают с нар, что-то кричат друг другу, будят весь барак. Особенно неистовствует Левка: он нанюхался кокаину и не помнит себя. Он весь дергается, дрожит, брызжет слюною. Лицо его перекошено злобой. Добродушный Ванька на этот раз тоже возбужден чрезмерно. До такого состояния игроки еще не доходили.
— Значит, я что же, заметываю, да? - вопит Левка. - Ты можешь это точно доказать?
— Точно не могу, - огрызается его партнер, - но чувствую… Ты на все способен.
— Так ты, стало быть, не веришь мне?
— Нет.
— Ну, тогда - кончики! Ты мне больше не друг, понятно?
— Ну и ладно, - отвечает Ванька. - И о чем разговор? Как сбежались - так и разбежимся…
А потом они начинают делить все имеющееся в их распоряжении имущество. Процедура эта затягивается надолго. Вещей много, но поровну разделить их никак не удается.
Озадаченные, стоят они, разглядывая три пары сапог… Как быть? Внезапно Ваньку осеняет дельная мысль:
— Давай так сделаем, - говорит он. - Каждый возьмет себе по паре, а оставшуюся раздробим. Один - левый сапог - тебе, другой - правый - мне.
— А на кой хрен он мне - один? - резонно вопрошает Левка.
— Чтоб было все поровну, - кривится в усмешке Иван. - Ты что же думаешь, я тебе свой отдам?
— Да не нужно мне твое, - отмахивается тот. - Но и своего я тоже не уступлю.
— Ну, значит, так и сделаем.
— Но почему мне именно - левый?
— Черт с тобой, бери правый.
— Ладно. Хотя нет, погоди: у правого голенище потерто.
— Ну, тогда давай так: мне оба голенища, а тебе - головки… Идет?
— Идет!
— Вот и порядок, - говорит Иван. - Давай руби!
Левка извлекает из тайника топор. Пробует ногтем острие. И потом, хрипя и шумно выхаркивая воздух, рассекает сапоги напополам.
— Эх, кричит он, - раз уж все поровну, - давай и остальное… в лапшу… Делить так делить!
И он начинает рубить все подряд - пиджаки, рубашки, плащи. Он в трансе, в истерике. Остановить его уже невозможно. Ванька пробует вмешаться, но тут же отшатывается, отступает, хоронясь от яростного Левкиного топора.
Весь барак, пробудясь, молча следит за безумной этой работой. И облегченно вздыхает, когда Левка наконец затихает и уходит в ночь. Он уходит, пошатываясь, путаясь ногами в тряпье, волоча за собою топор, перевитый цветными лоскутьями.
Спустя недолгое время он снова появляется на пороге. Глаза бледны, расширены и недвижимы.
Он с грохотом швыряет на пол топор. И все мы видим теперь на блещущем лезвии пятна темной, запекшейся крови.
— Ребята, - вздрагивающим голосом говорит Левка. - Я сейчас завалил одного - ссученного… Прямо в ихнем бараке, на виду у всех,… Дайте-ка покурить, ребята!
— Зачем же ты так - на виду? - строго спрашивает Солома, выглядывая из своего укрытия и протягивая Левке зажженную папиросу. - Нечисто работаешь, дружок.
— Не знаю, - говорит Левка устало. - Ничего не знаю, - и он проводит по лбу ладонью. - Голова болит…
49
«Наследник из Калькутты»
Левку Жида взяли этой же ночью.
Ворвавшиеся в барак надзиратели скрутили его и затем, заковав в наручники, отвели в карцер.
Уходя, Левка на миг задержался в дверях, оглядел барак, обвел нас помраченным взором. Потом прощальным жестом поднял скованные руки и исчез в редеющей тьме.
Час был уже поздний, предзаревой. Сквозь приоткрытую дверь тянуло острым, молодым морозцем. Близился новый день, однако Левка до него не дожил.
Утром при раздаче завтрака дневальный карцера заглянул в Левкину камеру и обнаружил там окровавленный, еще теплый труп.
Что там в точности произошло - осталось невыясненным. Известно было лишь одно: расправились с ним свирепо, с какой-то бессмысленной жестокостью. Левка Жид был весь искромсан, глаза его вытекли, лицо превращено было в кровавое месиво, грудь и живот носили следы многочисленных ранений. Все эти сведения я получил от Левицкого; по его словам, удары были нанесены не режущим оружием, а колющим. Такие точно следы оставляет пиковина.
Я сразу заподозрил в убийстве Гуся: ведь именно с этим оружием ходил он обычно. И только он мог проникнуть снаружи в карцер: предводитель местной сучни, он пользовался доверием охраны, находился в тесном контакте с ней. Его всюду пускали беспрепятственно. А вскоре догадка моя подтвердилась. Гуся, как оказалось, видели в это самое утро возле карцера. Окруженный своими друзьями, он сидел на корточках - сгребал с травы свежий, только что выпавший снежок и оттирал им ладони и что-то бормотал, кривясь…
Да, это была личность страшная! Я испугался теперь по-настоящему. Мне окончательно стало ясно: вдвоем нам не ужиться на этом свете. И единственный выход из создавшегося положения - как можно скорее превращаться из зайца в охотника.
С этих пор я стал настойчиво преследовать Гуся, караулить его, ловить (так же, впрочем, как и он меня!). Взаимная эта охота продолжалась довольно долго.
Был случай, когда Гусь подстерег меня снова (перед вечером, возле бани), и спасся я чудом, по чистой случайности. Выручил меня внезапно пришедший этап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Эй, Катька! - зовет он, стуча по нарам каблуком. - А ну, вылазь! Встань передо мной, как лист перед травой!
Катька вылазит сразу же. Брови у нее выщипаны, глаза подведены, намазанные красным губы сложены в угодливую улыбочку. Всем своим видом она выражает готовность и беспредельную преданность.
Склонившись к ней, Левка игриво щиплет ее за щечку, а потом говорит, широким щедрым жестом указывая на груду вещей:
— Ну, дура! Выбирай! Что понравится - то твое. И не стесняйся, бери смелее. Сегодня Левка добрый! Левка гуляет!
Иногда - от нечего делать, в часы затишья - Левка и Ванька сражаются друг с другом. Хотя они и друзья и все имущество у них общее, играют они все же с азартом, по-настояшему. Играют на интерес!
Зрелище это занятное, на него стоит посмотреть! Равные по силам, они к тому же еще отлично знают друг-друга, видят насквозь, понимают с полуслова. Bсe приемы и хитрости одного изучены другим досконально! Игра поэтому идет крайне напряженная, острая. И завершается иногда ожесточенными стычками.
* * *
Я описываю здесь один день - один из многих проведенных мною на «мертвой дороге». Утро, полдень и вечер уже прошли, миновали. Над лагерем простерлась ночь… И вот как эта ночь кончается.
Затеяв между собой игру, друзья в результате начинают спорить - накаляются, переходят на колкости. А перед утром между ними вспыхивает ссора.
Разъярившись, они соскакивают с нар, что-то кричат друг другу, будят весь барак. Особенно неистовствует Левка: он нанюхался кокаину и не помнит себя. Он весь дергается, дрожит, брызжет слюною. Лицо его перекошено злобой. Добродушный Ванька на этот раз тоже возбужден чрезмерно. До такого состояния игроки еще не доходили.
— Значит, я что же, заметываю, да? - вопит Левка. - Ты можешь это точно доказать?
— Точно не могу, - огрызается его партнер, - но чувствую… Ты на все способен.
— Так ты, стало быть, не веришь мне?
— Нет.
— Ну, тогда - кончики! Ты мне больше не друг, понятно?
— Ну и ладно, - отвечает Ванька. - И о чем разговор? Как сбежались - так и разбежимся…
А потом они начинают делить все имеющееся в их распоряжении имущество. Процедура эта затягивается надолго. Вещей много, но поровну разделить их никак не удается.
Озадаченные, стоят они, разглядывая три пары сапог… Как быть? Внезапно Ваньку осеняет дельная мысль:
— Давай так сделаем, - говорит он. - Каждый возьмет себе по паре, а оставшуюся раздробим. Один - левый сапог - тебе, другой - правый - мне.
— А на кой хрен он мне - один? - резонно вопрошает Левка.
— Чтоб было все поровну, - кривится в усмешке Иван. - Ты что же думаешь, я тебе свой отдам?
— Да не нужно мне твое, - отмахивается тот. - Но и своего я тоже не уступлю.
— Ну, значит, так и сделаем.
— Но почему мне именно - левый?
— Черт с тобой, бери правый.
— Ладно. Хотя нет, погоди: у правого голенище потерто.
— Ну, тогда давай так: мне оба голенища, а тебе - головки… Идет?
— Идет!
— Вот и порядок, - говорит Иван. - Давай руби!
Левка извлекает из тайника топор. Пробует ногтем острие. И потом, хрипя и шумно выхаркивая воздух, рассекает сапоги напополам.
— Эх, кричит он, - раз уж все поровну, - давай и остальное… в лапшу… Делить так делить!
И он начинает рубить все подряд - пиджаки, рубашки, плащи. Он в трансе, в истерике. Остановить его уже невозможно. Ванька пробует вмешаться, но тут же отшатывается, отступает, хоронясь от яростного Левкиного топора.
Весь барак, пробудясь, молча следит за безумной этой работой. И облегченно вздыхает, когда Левка наконец затихает и уходит в ночь. Он уходит, пошатываясь, путаясь ногами в тряпье, волоча за собою топор, перевитый цветными лоскутьями.
Спустя недолгое время он снова появляется на пороге. Глаза бледны, расширены и недвижимы.
Он с грохотом швыряет на пол топор. И все мы видим теперь на блещущем лезвии пятна темной, запекшейся крови.
— Ребята, - вздрагивающим голосом говорит Левка. - Я сейчас завалил одного - ссученного… Прямо в ихнем бараке, на виду у всех,… Дайте-ка покурить, ребята!
— Зачем же ты так - на виду? - строго спрашивает Солома, выглядывая из своего укрытия и протягивая Левке зажженную папиросу. - Нечисто работаешь, дружок.
— Не знаю, - говорит Левка устало. - Ничего не знаю, - и он проводит по лбу ладонью. - Голова болит…
49
«Наследник из Калькутты»
Левку Жида взяли этой же ночью.
Ворвавшиеся в барак надзиратели скрутили его и затем, заковав в наручники, отвели в карцер.
Уходя, Левка на миг задержался в дверях, оглядел барак, обвел нас помраченным взором. Потом прощальным жестом поднял скованные руки и исчез в редеющей тьме.
Час был уже поздний, предзаревой. Сквозь приоткрытую дверь тянуло острым, молодым морозцем. Близился новый день, однако Левка до него не дожил.
Утром при раздаче завтрака дневальный карцера заглянул в Левкину камеру и обнаружил там окровавленный, еще теплый труп.
Что там в точности произошло - осталось невыясненным. Известно было лишь одно: расправились с ним свирепо, с какой-то бессмысленной жестокостью. Левка Жид был весь искромсан, глаза его вытекли, лицо превращено было в кровавое месиво, грудь и живот носили следы многочисленных ранений. Все эти сведения я получил от Левицкого; по его словам, удары были нанесены не режущим оружием, а колющим. Такие точно следы оставляет пиковина.
Я сразу заподозрил в убийстве Гуся: ведь именно с этим оружием ходил он обычно. И только он мог проникнуть снаружи в карцер: предводитель местной сучни, он пользовался доверием охраны, находился в тесном контакте с ней. Его всюду пускали беспрепятственно. А вскоре догадка моя подтвердилась. Гуся, как оказалось, видели в это самое утро возле карцера. Окруженный своими друзьями, он сидел на корточках - сгребал с травы свежий, только что выпавший снежок и оттирал им ладони и что-то бормотал, кривясь…
Да, это была личность страшная! Я испугался теперь по-настоящему. Мне окончательно стало ясно: вдвоем нам не ужиться на этом свете. И единственный выход из создавшегося положения - как можно скорее превращаться из зайца в охотника.
С этих пор я стал настойчиво преследовать Гуся, караулить его, ловить (так же, впрочем, как и он меня!). Взаимная эта охота продолжалась довольно долго.
Был случай, когда Гусь подстерег меня снова (перед вечером, возле бани), и спасся я чудом, по чистой случайности. Выручил меня внезапно пришедший этап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105