За соседним столом пестрела компания парижских студиозусов. Они черпали деревянными кружками прямо из бочонка дешевый сидр местного отжима и под звуки лютни подыгрывающего им жонглера распевали модные в этом сезоне куплеты.
Однокашники, друзья,
Здравья вам, простите,
С вами дружбой связан я,
Обо мне грустите.
Отвязал уже канат
И гребу по морю,
Мне дороги предстоят,
Предавайтесь горю!
– Камрады! – закричал вдруг один из студиозусов, судя по всему, самый трезвый, а скорее, по мнению Понше, наименее пьяный из всей компании. – «Акила» начал принимать путников! Побежали скорей, пока все лучшие места попы не расхватали!
Честная компания похватала дорожные мешки и, не преминув в мгновение ока осушить и без того почти пустой бочонок, гомоня и перекрикиваясь, устремилась вперед по набережной. Вслед за студиозусами, что-то недовольно бурча себе под нос, двинулся и Понше. Не успел помощник капитана миновать широко распахнутые ворота, как в ноздри ему ударил ни с чем не сравнимый запах, в котором смешались ароматы моря, корабельная смола, конский пот, дерево, шерсть и особый кисловато-пряный привкус, присутствующий во всех без исключения торговых портах Средиземного моря.
Он обошел стороной окруженную яростно ругающимися купцами таможню и вышел на пирс. Топот тысяч ног, ржание лошадей, скрип тележных колес, вопли ослов и гул многоязычной толпы здесь сливались в музыку, слаще которой для моряка после вынужденного зимнего безделья мог быть разве что звон монет в поясном кошеле да страстные стоны юной девы. Словно стараясь очиститься от греховных мирских воспоминаний, связанных с двумя ночами, которые он, после того как отбыл из дома, провел на постоялом дворе, Понше перекрестился в направлении холма, на котором, главенствуя над городом, стояла церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард, испокон веку благословляющая моряков, уходящих в дальние плавания. Затем он подошел к воде и окинул взглядом марсельский рейд.
Солнце поднялось высоко, и тени, которые отбрасывали зубчатые стены форта Святого Иоанна, прикрывающего с юга вход в гавань, укоротились настолько, что едва доставали до кромки воды. Под защитой высокого мола ожидало своей очереди на погрузку два десятка торговых судов, среди которых резко выделялся норманнский когг, неизвестно какими судьбами занесенный сюда из далеких северных морей. В окружении круглобоких нефов и неуклюжих галер он выглядел как благородный олень, случайно выскочивший на лужайку, где пасется стадо коров.
По многолетней морской привычке Понше глянул на качающихся на волнах чаек и удовлетворенно кивнул: «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду; чайка бродит по песку – моряку сулит тоску». Для того чтобы убедиться в своей правоте, он посмотрел на небо. Разбросанные по лазурному небу небольшие стайки кучевых облаков также свидетельствовали о том, что в ближайшие дни сильные ветры не предвидятся. Мистраль – северный весенний ветер, которого провансальские моряки боятся пуще пиратов, успокоился как раз на Святое воскресенье, а это с незапамятных времен было сигналом к началу весенней навигации.
Но начинать дальнее плавание вчера, в понедельник Светлой седмицы, мог только умалишенный. Жители города, а в особенности привычные к пьянству моряки (запасы вина на борту частенько заменяли быстро протухающую питьевую воду), к богоугодному пасхальному разговению подходили столь основательно, что во всем Провансе – да что Провансе, во всем Бургундском королевстве – найти человека, не мучающегося в этот день похмельем, было мудрено.
Капитан Турстан, убеленный сединами морской волк, который доставлял в Святую Землю еще доблестных рыцарей христианнейшего короля франков Филиппа-Августа, назначил отплытие назавтра, сочтя, что день святого Мартина будет во всех отношениях благоприятным для начала долгого и, что греха таить, далеко небезопасного путешествия. Море за Сицилийским проливом кишело пиратами, и, чтобы не подвергаться опасностям одиночного плавания, нужно было успеть в Мессину не позднее дня святого Марка, пока оттуда не ушли на остров Корфу паломнические конвои.
Пришвартованный к пирсу неф принимал путников и грузы в четыре потока. На корме портовые грузчики-дебардье с помощью деревянного журавля перегружали с подогнанных телег прямо в трюм большие квадратные тюки – гильдия мыловаров отправляла в Мессину тридцать возов наваренного за зиму мыла. Их ароматный товар не имел себе равных во всем Средиземноморье и пользовался большим спросом не только на Сицилии и в Апулии, но также в Греции, Тунисе и Египте.
Правее, на полуюте, грузились зафрахтовавшие четвертую часть нефа тамплиеры. Они отправляли в Иерусалимское королевство тридцать обученных боевых коней нормандской породы, для перевозки которых их собственная галера «Фалько» была слишком мала. Сопровождая бесценных животных, каждое из которых стоило целого состояния, на «Акиле» должны были плыть пять братьев-рыцарей со своими оруженосцами и сержантами. Кроме того, их сопровождали три светских рыцаря-собрата со свитой, которые прибыли в Марселлос из графства Блуа, а также многочисленные слуги.
Понше понаблюдал за тем, как конюхи в темно-бурых одеждах из грубой холстины заводят храпящих и фыркающих животных, заботливо укрытых попонами, по широким сходням внутрь через специальные ворота в бортах, которые на венецианский манер назывались юиссы. Тут же мусульманские рабы под зорким оком сержанта-надсмотрщика таскали мешки с фуражным зерном – хозяйственные братья предпочитали запасаться на всю дорогу урожаем с собственных полей, а не тратиться в чужеземных портах, где, как известно, все обходится втридорога. Понше извлек из поясной сумки свиток, врученный ему вчера капитаном, который, в свою очередь, получил его от старшины гильдии, и погрузился в изучение перечня грузов. «Когда закончится погрузка, – подумал он, – нужно будет обязательно зайти к ним в отсек и под видом заботы о том, хорошо ли устроились на вверенном ему корабле достославные воины-монахи, тщательно пересчитать коней, братьев, слуг, мешки и прочий груз. А ежели их там окажется больше, чем указано в судовой сказке, то немедля потребовать дополнительной оплаты». Как помощник капитана Понше имел пять сотых долей от прибыли и поэтому был кровно заинтересован в том, чтобы гильдия получила сполна за каждую запасную подкову и каждый пучок сена, доставленные из Марселлоса в столицу Иерусалимского королевства, город Акру.
Помощник капитана подошел к краю причала и зашагал вдоль борта. При этом у самой кормы обнаружился пятый погрузочный поток – по швартовому канату на борт нефа деловито взбиралась большая черная крыса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Однокашники, друзья,
Здравья вам, простите,
С вами дружбой связан я,
Обо мне грустите.
Отвязал уже канат
И гребу по морю,
Мне дороги предстоят,
Предавайтесь горю!
– Камрады! – закричал вдруг один из студиозусов, судя по всему, самый трезвый, а скорее, по мнению Понше, наименее пьяный из всей компании. – «Акила» начал принимать путников! Побежали скорей, пока все лучшие места попы не расхватали!
Честная компания похватала дорожные мешки и, не преминув в мгновение ока осушить и без того почти пустой бочонок, гомоня и перекрикиваясь, устремилась вперед по набережной. Вслед за студиозусами, что-то недовольно бурча себе под нос, двинулся и Понше. Не успел помощник капитана миновать широко распахнутые ворота, как в ноздри ему ударил ни с чем не сравнимый запах, в котором смешались ароматы моря, корабельная смола, конский пот, дерево, шерсть и особый кисловато-пряный привкус, присутствующий во всех без исключения торговых портах Средиземного моря.
Он обошел стороной окруженную яростно ругающимися купцами таможню и вышел на пирс. Топот тысяч ног, ржание лошадей, скрип тележных колес, вопли ослов и гул многоязычной толпы здесь сливались в музыку, слаще которой для моряка после вынужденного зимнего безделья мог быть разве что звон монет в поясном кошеле да страстные стоны юной девы. Словно стараясь очиститься от греховных мирских воспоминаний, связанных с двумя ночами, которые он, после того как отбыл из дома, провел на постоялом дворе, Понше перекрестился в направлении холма, на котором, главенствуя над городом, стояла церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард, испокон веку благословляющая моряков, уходящих в дальние плавания. Затем он подошел к воде и окинул взглядом марсельский рейд.
Солнце поднялось высоко, и тени, которые отбрасывали зубчатые стены форта Святого Иоанна, прикрывающего с юга вход в гавань, укоротились настолько, что едва доставали до кромки воды. Под защитой высокого мола ожидало своей очереди на погрузку два десятка торговых судов, среди которых резко выделялся норманнский когг, неизвестно какими судьбами занесенный сюда из далеких северных морей. В окружении круглобоких нефов и неуклюжих галер он выглядел как благородный олень, случайно выскочивший на лужайку, где пасется стадо коров.
По многолетней морской привычке Понше глянул на качающихся на волнах чаек и удовлетворенно кивнул: «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду; чайка бродит по песку – моряку сулит тоску». Для того чтобы убедиться в своей правоте, он посмотрел на небо. Разбросанные по лазурному небу небольшие стайки кучевых облаков также свидетельствовали о том, что в ближайшие дни сильные ветры не предвидятся. Мистраль – северный весенний ветер, которого провансальские моряки боятся пуще пиратов, успокоился как раз на Святое воскресенье, а это с незапамятных времен было сигналом к началу весенней навигации.
Но начинать дальнее плавание вчера, в понедельник Светлой седмицы, мог только умалишенный. Жители города, а в особенности привычные к пьянству моряки (запасы вина на борту частенько заменяли быстро протухающую питьевую воду), к богоугодному пасхальному разговению подходили столь основательно, что во всем Провансе – да что Провансе, во всем Бургундском королевстве – найти человека, не мучающегося в этот день похмельем, было мудрено.
Капитан Турстан, убеленный сединами морской волк, который доставлял в Святую Землю еще доблестных рыцарей христианнейшего короля франков Филиппа-Августа, назначил отплытие назавтра, сочтя, что день святого Мартина будет во всех отношениях благоприятным для начала долгого и, что греха таить, далеко небезопасного путешествия. Море за Сицилийским проливом кишело пиратами, и, чтобы не подвергаться опасностям одиночного плавания, нужно было успеть в Мессину не позднее дня святого Марка, пока оттуда не ушли на остров Корфу паломнические конвои.
Пришвартованный к пирсу неф принимал путников и грузы в четыре потока. На корме портовые грузчики-дебардье с помощью деревянного журавля перегружали с подогнанных телег прямо в трюм большие квадратные тюки – гильдия мыловаров отправляла в Мессину тридцать возов наваренного за зиму мыла. Их ароматный товар не имел себе равных во всем Средиземноморье и пользовался большим спросом не только на Сицилии и в Апулии, но также в Греции, Тунисе и Египте.
Правее, на полуюте, грузились зафрахтовавшие четвертую часть нефа тамплиеры. Они отправляли в Иерусалимское королевство тридцать обученных боевых коней нормандской породы, для перевозки которых их собственная галера «Фалько» была слишком мала. Сопровождая бесценных животных, каждое из которых стоило целого состояния, на «Акиле» должны были плыть пять братьев-рыцарей со своими оруженосцами и сержантами. Кроме того, их сопровождали три светских рыцаря-собрата со свитой, которые прибыли в Марселлос из графства Блуа, а также многочисленные слуги.
Понше понаблюдал за тем, как конюхи в темно-бурых одеждах из грубой холстины заводят храпящих и фыркающих животных, заботливо укрытых попонами, по широким сходням внутрь через специальные ворота в бортах, которые на венецианский манер назывались юиссы. Тут же мусульманские рабы под зорким оком сержанта-надсмотрщика таскали мешки с фуражным зерном – хозяйственные братья предпочитали запасаться на всю дорогу урожаем с собственных полей, а не тратиться в чужеземных портах, где, как известно, все обходится втридорога. Понше извлек из поясной сумки свиток, врученный ему вчера капитаном, который, в свою очередь, получил его от старшины гильдии, и погрузился в изучение перечня грузов. «Когда закончится погрузка, – подумал он, – нужно будет обязательно зайти к ним в отсек и под видом заботы о том, хорошо ли устроились на вверенном ему корабле достославные воины-монахи, тщательно пересчитать коней, братьев, слуг, мешки и прочий груз. А ежели их там окажется больше, чем указано в судовой сказке, то немедля потребовать дополнительной оплаты». Как помощник капитана Понше имел пять сотых долей от прибыли и поэтому был кровно заинтересован в том, чтобы гильдия получила сполна за каждую запасную подкову и каждый пучок сена, доставленные из Марселлоса в столицу Иерусалимского королевства, город Акру.
Помощник капитана подошел к краю причала и зашагал вдоль борта. При этом у самой кормы обнаружился пятый погрузочный поток – по швартовому канату на борт нефа деловито взбиралась большая черная крыса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96