Андрэ дошел с дивизией до ее расформирования. Демобилизовался и уехал в Словакию. Больше я о нем не слышал. Менее милостиво судьба обошлась с Юрой Кандушем. Он тоже вступил в дивизию добровольцем и был назначен в разведку саперного батальона. В начале октября наши саперы обнаружили сплошное минирование дорог и прилегающей местности. Сделали ограждение и оставили наблюдателей, в том числе Юру. Вскоре пошли танки 3-го Украинского фронта. Юра тщетно пытался остановить. Угроза быть раздавленным вынудила его отскочить в сторону, и мина оторвала ему ногу. Был доставлен в госпиталь. Вылечился, был демобилизован и направлен на родину — в Керешмезе. Не думаю, чтоб ему жилось после этого столь же хорошо, как в то время, когда он был подрывником. Я с ним — инвалидом — никогда не встречался.
Недолго в этот раз повоевала и жена. В начале декабря она по секрету сообщила врачу, что стала страшно бояться артиллерийских обстрелов, шума боя, воздушных налетов. Врач уверенно определила — беременность — хотя других признаков в то время еще не было. Но признаки появились. И перед самым Рождеством Христовым 1944 года она уехала, увозя от опасности нашего будущего сына. Вспоминая об этом, я впоследствии часто думал, как мудро устроен мир Божий. Жизнь своего плода для матери дороже, чем собственная жизнь. Ведь сколько раз она подвергалась смертельной опасности, а относилась к этому со спокойствием. Но вот появилась беременность. В ней зародилась другая жизнь, и отдаленный орудийный выстрел начал вызывать страх. Страх не за собственную жизнь — страх за жизнь другого, еще неродившегося. Только Бог мог вселить это чувство. О, если бы люди научились также по-Божески относиться к жизни ближнего своего, как прекрасен стал бы мир.
Но я снова убежал вперед. Дивизия в непрерывных боях набирается опыта, учится действовать в горах, привыкает к горам. Постепенно все командиры полков, батальонов, рот, взводов, младшие командиры и солдаты начинают понимать, что горы наш союзник, что с нашим довольно слабым вооружением, при небольшой численности войск и недостатке боеприпасов, по дорогам выгодно двигаться только когда противника нет, или он бежит. Теперь, как только противник в полосе дорог усиливается, части, не колеблясь, свертывают в горы и начинают нажимать на его фланги и тыл.
Привыкла дивизия и к каскам. Наших солдат и офицеров теперь легко было отличить от других. В дивизии уже не мало было случаев, когда каска спасала людей. Все такие случаи мы делали достоянием всего личного состава, и каской начали дорожить. Приведу один случай. Командир батальона капитан Черапкин был тяжело изувечен разрывом мины. Ему раздробило нижнюю челюсть, но верхняя часть головы была защищена каской и жизнь ему удалось спасти. При этом ортопедической операцией была восстановлена и нижняя часть.
Случай наградил и меня за мои заботы о касках. По горным тропам я с группой солдат и офицеров (всего 8 человек) направился в 310 стрелковый полк. Тропа то скрывалась в лесу, то выныривала на поляны. Наблюдатели противника откуда-то, по-видимому, засекли нас. И когда головной из нашей колонны вышел на очередную поляну, на опушку обрушился минометный налет. Страшно закричала лошадь, и в это время меня сокрушительным ударом по голове вышибло из седла. Когда я очнулся, лицо было мокрое. Дотронулся рукой — кровь. Надо мной наклонились ординарец и состоящий в моей охране солдат комендантского взвода. В голове гудело, но спросил: «Потери?» Оказалось, две лошади тяжело ранены — пришлось пристрелить — и две легко ранены. Люди все целы.
Мне сделали перевязку и усадили на лошадь. Когда уже собрались трогаться, я вдруг вспомнил: «А где моя каска?» Ординарец — пожилой сибиряк — Василий Максимович — бросился искать. Через некоторое время подошел и каким-то странно сниженным голосом сказал: «Вы посмотрите!» Я взглянул. Он держал в руках мою каску, в которую воткнулся, проломив ее, и застрял осколок мины величиной с ладонь. Помолчав Василий Максимович сказал: «А ведь это Бог вас надоумил, Петр Григорьевич, насчет касок. Это по его внушению вы так горячо стояли за них. Что с вами сейчас было бы, если бы Вы не вняли голосу Божьему?»
В санроте 310 полка врач тщательно осмотрел голову.
Оказалось, осколок повредил лишь кожу — ударом и ожогом. Метка и до сих пор на голове, с правой стороны, а каска… Ее я решил сохранить на память и приказал упаковать вместе с застрявшим в ней осколком. Но слухи об этом случае как-то быстро распространились, и многие офицеры заходили, прося показать. Пришлось распаковать и положить так, чтобы можно было осматривать без меня. Потом попросил Леусенко, чтобы показать у себя в полку. Ему я, по-приятельски, отказать не мог. Но когда она вернулась от него, начали просить другие командиры частей, и отказывать уже было неудобно: «Леусенко дал, а мы что хуже?»
Потом приехал Леонид Ильич Брежнев и, встретившись со мной, сказал: «Ну, показывай свою каску. Звон о ней идет по всей армии». Каска в это время была в какой-то из частей. Я протелефонировал, и мне ее быстро доставили. Леонид Ильич посмотрел, глубокомысленно произнес: «Да-а». Затем не то попросил, не то приказал: «Дай мне ее на время. Надо показать руководящему составу». Я сказал, что хотел бы сохранить как память. Он ответил: «Так я же верну. Зачем она мне? Тебе это, конечно, память, а мне только для дела. Покажу и верну». Не мог же я не поверить начальнику политотдела армии. Но не сдержал он слова. Каска исчезла. Довольно настойчивые мои попытки розыска не увенчались успехом. Политотдельцы говорили, будто бы в результате неосторожного обращения осколок выпал, а без него к каске пропал интерес, и она была где-то брошена.
Таков этот случай. Случай, а не предначертание. Вряд ли можно согласиться с Василием Максимовичем, что Бог со мной в игрушки игрался: введешь каски — спасешь жизнь свою. Не введешь, на тебя готова мина и осколок для твоей головы». Не так просто проявляется воля Божья. Война, как впрочем и вся жизнь, движется не только промыслом Божьим, но и столкновением многих воль и зависимыми от нас случайностями. На войне, жизни и смерти множеств, сосредоточены на небольших пространствах, и случайности здесь, ввиду их множественной схожести и повторяемости, часто выглядят как предопределение, как судьба, как промысел Божий. Отнюдь не отрицая последнего, я против того, чтобы сводить все к этому, даже тогда, когда смерть выглядит чудом. Каждый раз, видя чудо спасения или, как с Завальнюком, чудо смерти, я вспоминаю отца Владимира: «Бог тебе не нянька. Он дал тебе разум и тем оградил тебя от несчастий». Подтверждение этому я видел неоднократно. И в каждом чуде видно проявление действительного чуда Божьего:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297