… Можно ли настолько резко ломать то, что выстраивалось с таким трудом, на протяжении десятилетий? По выражению лица Горбачёва ясно читалось: нельзя!
Перед моими же глазами стояли картинки путча: танки и бронетранспортёры на улицах, горбачевские соратники, решившиеся нарушить законы страны. И человеческие законы, и юридические.
Если горбачевские «генералы», размышлял я, послушные исполнители системы — Язов, Крючков, Пуго, представители мощнейших силовых ведомств, по самому своему статусу обязанные охранять государство от потрясений, — решились на путч, решились восстать против президента, значит, такая система стала уже нежизнеспособной. Позволить генералам командовать страной, начинённой ядерным оружием, дать им ещё один шанс к перевороту я просто не имел права. Да, советская власть была хорошо отлажена, и Горбачёв очень боялся её разрушать, боялся просто панически. Но если один раз она дала мощнейший сбой, то по самим внутренним законам своего функционирования, по самой своей структуре она была обречена. Застраховаться от её дальнейшего непроизвольного саморазрушения было невозможно, доверять ей дальше — смертельно опасно.
Для того чтобы советские генералы не устроили нам всем кровавую баню, не затеяли игру в очередную хунту, нужны были немедленные и коренные политические преобразования.
Надо отдать должное Михаилу Горбачёву: при всех наших непримиримых разногласиях, при наших сложных личных отношениях он прекрасно понимал эту логику политического процесса и не стремился обострять ситуацию. Не стремился сражаться и воевать за личную власть, прекрасно понимая, что после путча она безвозвратно потеряна. В те ноябрьские и декабрьские дни и меня, и Горбачёва волновал вопрос: насколько мягко нам удастся «перевести рычаги» в иное положение? Насколько чётко и слаженно мы сумеем обеспечить этот переход из одного политического пространства в другое, из одной системы власти — в новую систему, от советской бюрократической, партийной «демократии» — в демократию реальную, подкреплённую реальными свободами?
Подписанный в Беловежской Пуще документ лидеров трех славянских государств — России, Украины и Белоруссии — был в этом отношении единственно возможным политическим ходом. Коммунисты не могли ожидать настолько стремительного развития событий. Приобретённый бывшими республиками Союза новый политический статус выбивал из рук коммунистов их главное оружие — старую административную систему. Они оказались сразу в новой истории, в новой реальности, и, чтобы собрать силы и заново организоваться (уже без поддержки огромной государственной машины), им потребовалось достаточно много времени. Об условиях подписания договора я подробно рассказывал в предыдущей книге. И здесь касаться этого момента не хочу.
… Исходя из всех этих обстоятельств я и рассматривал вопрос о личных гарантиях, предоставленных первому президенту СССР Михаилу Горбачёву и его семье.
Казалось бы, вопрос действительно личный. Но для нашей страны, для нашей истории он выходил далеко за рамки бытовых нужд президента и вопроса о том, как сложится его дальнейшая судьба. Для России это был вопрос воистину всемирно-исторический.
Так уж повелось в России: её правитель никогда не передавал власть добровольно. Всегда это была или естественная смерть, или заговор, революция.
Коммунистический режим унаследовал неспособность к безболезненной передаче власти в новые руки. Царь переставал быть единоличным правителем лишь после смерти или после переворота, генеральный секретарь — точно так же. И то, что в 1964 году переворот прошёл вроде бы мирно и Хрущёв остался жив, — сути происходящего не меняло. Хрущёв был насильственно устранён с политической сцены и посажен под домашний арест. Для огромного населения СССР его вчерашний лидер, живой и мыслящий человек, в один прекрасный день как бы навсегда исчез. Он не мог участвовать в жизни страны, без разрешения не мог никуда выезжать. О его смерти сообщила лишь крошечная заметка в газете.
… Горбачёва в случае успеха путча, в случае прихода к власти хунты советских «генералов» ждала примерно такая же судьба (хотя события могли пойти и по гораздо более трагичному сценарию — к этому подталкивала сама логика переворота). И теперь нам с Горбачёвым предстояло вместе решить непростой вопрос: какова будет судьба бывшего президента СССР в новой России? Необходимо было создать прецедент уважительного, достойного отношения к крупной политической фигуре, сошедшей со сцены. Я постарался сделать все, что мог, в этом направлении — это было нужно не для кого-то лично, а для страны.
Горбачёву была предоставлена одна из государственных резиденций в пожизненное пользование (президентская дача «Москва-река-5», га самая, которую он любил и которую попросил). Охрана и служебный автотранспорт ему и его семье. Медицинское обслуживание, пенсия.
Указ о гарантиях Горбачёву 91-го года имел ещё несколько важных пунктов.
Прежде всего он предоставлял Михаилу Сергеевичу возможность для новой общественно-политической деятельности. «Горбачёв-фонду» был предоставлен огромный комплекс зданий в центре Москвы.
Позднее в прессе было сказано немало едких слов на тему о том, что якобы я отобрал охрану, автомашину, дачу у Горбачёва — за его своеволие.
Это неправда.
Часть площадей — их «Горбачёв-фонд» сдавал в аренду — мы действительно передали другому учреждению, гуманитарному университету, но не по политическим соображениям. Сотрудники говорили, что аренда необходима, чтобы зарабатывать деньги для фонда. Но коммерческое использование площадей «Горбачёв-фонда» противоречило сути указа.
Я знаю, что за прошедшие девять лет после своей отставки Михаил Сергеевич укрепил в глазах мировой общественности свою репутацию мудрого политика, свою популярность как человека, сломавшего «железный занавес».
Не раз и не два на мой стол ложились докладные записки: Горбачёв вовсю критикует за рубежом, в своих книгах и в поездках, политику новой России, пытается набрать очки за счёт критики Ельцина. Были люди, которые подталкивали меня к тому, чтобы я «наказал» Горбачёва. Но все подобные разговоры я довольно жёстко пресекал.
… Хотя первые несколько лет после его отставки, откровенно говоря, справиться с собой было нелегко. Внутри все кипело, когда я слышал о том, что говорит Горбачёв за границей обо мне, о наших внутрироссийских делах.
Парадокс ситуации состоял в том, что единственным гарантом неприкосновенности Горбачёва был… только я. Сделать Михаила Сергеевича в глазах общества козлом отпущения, политическим «преступником номер один» было в то время легче лёгкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109