Скучный поток демагогии по третьему каналу, в мэрской прессе, по большому счёту, был безвреден, хоть и неприятен: от него за версту разило ремесленной, наспех состряпанной пропагандой. А вот здесь, конечно, поработали мастера своего дела. Ложь умело пряталась за «фактическими деталями». Это уже была настоящая провокация. И настоящая травля.
Впрочем, тогда, летом 99-го, меня интересовало не происхождение всей этой лжи, а совсем другие вещи. Как вообще могли Малашенко и Гусинский, люди, достаточно близко знавшие Таню, её характер, довольно тесно с ней общавшиеся, вылить на экран эти потоки грязи? Ведь они-то лучше всех остальных понимали, что это ложь.
…В середине лета Валентин Юмашев, который, как и прежде, старался найти какой-то выход из этого конфликта, встретился с Гусинским и Малашенко. На прямой вопрос: «Что происходит?» — был получен не менее прямой ответ: «Уберите Волошина».
Волошина требовали убрать, потому что он попытался поставить заслон системе, при которой холдинг «Медиа-Мост» Русинского брал у государства кредиты, но не возвращал их, продлевая год за годом. А Волошин потребовал, чтобы кредит, полученный у Внешэкономбанка, был наконец Гусинским возвращён. За что и получил мгновенный ответный удар.
«Но при чем тут Борис Николаевич? При чем тут Таня? Какое она имеет отношение ко всему этому? Вы же прекрасно знаете, что никаких счётов, никаких замков нет. Вы сознательно врёте», — ответил тогда Юмашев.
«Уберите Волошина, и давление прекратится».
Валентин пытался объяснить, что шантаж, грубый «наезд» не сработают никогда. Так действуют гангстеры, да и то только в гангстерских романах. Но его собеседники были глухи к этим аргументам. Да и ко всем остальным тоже.
Валентин, с трудом подбирая слова, передал мне содержание разговора с Гусинским и его замом. Непонимание и горечь были ещё больше, чем тогда, когда я смотрел ту передачу. Когда же прекратится эта война компроматов?
Сколько можно?
В то же время удивляться тут было нечему. Меня травили всегда. В разное время, по разным поводам. При Горбачёве — за инакомыслие, в 91-93-м годах — за непопулярные меры, за «шоковую терапию», после 96-го — за мои болезни. Били всем, что попадалось под руку. Это то, с чем мне всегда приходилось жить. Выдержу и теперь.
Правда всегда одна. Правда остаётся, ложь рано или поздно исчезает. Что они будут делать потом, после выборов, когда выяснится, что у меня, моей семьи всего этого нет: нет вилл, замков, нет алмазных копей и золотых рудников, нет многомиллионных счётов за границей? Снова будут врать, изворачиваться?
Сейчас надо думать не об этом. Главное — это успех на парламентских выборах. На политическое давление мы ответим своим политическим давлением. На их информационную войну — своей ответной кампанией, не менее жёсткой. Сейчас надо взять себя в руки. До декабря, до выборов, остаётся совсем немного времени…
Кстати, сейчас лучше видны причины возникшего тогда политического противостояния без коммунистов.
Вообще это было необычно, непривычно и для граждан России. Некоторых даже повергало в растерянность. Если происходит схватка двух партий или групп, ориентированных на реформы, на рыночную экономику, — значит, победят в итоге коммунисты. Так тогда думали многие.
Но в том-то и был парадокс политической ситуации: чтобы не победило тоталитарное прошлое, и нужно было противостоять лужковскому «Отечеству».
Дело в том, что в тот момент столкнулись два понимания новой России, две силы, которые по-разному видели этот путь.
Лужковская модель капитализма не предполагала свободы слова, свободы в идеологии, свободы политической конкуренции. Это была модель сословного, чиновничьего, жёстко-бюрократического капитализма «для своих».
… И другая модель, к которой стремились и деловая элита России, и президентская команда, — это модель демократического рынка, где нет диктата чиновника и государства.
Вот перед таким выбором стояла страна, быть может, даже не осознавая этого.
… Да, схемы политического противостояния меняются, но остаются общие закономерности. Среди таких закономерностей лета 99-го я хочу назвать ещё две. Первая — травля президента была первым по-настоящему сильным информационным вирусом, поразившим общество. От такого вируса, навязанного электронными средствами массовой информации — какой-то фобии, кампании запугивания или охоты на информационного «врага», — не застраховано сегодня ни одно общество. Такова сила СМИ, которые сегодня могут оказаться сильнее всей государственной машины. Запустить такой вирус, такой «чёрный шар» способен любой фанатичный, предвзятый или охваченный жаждой политической мести «независимый» прокурор, любое частное лицо, любая финансовая группировка, были бы деньги. А влияние на политику таких «чёрных шаров» огромно. На Западе, как мы видим, не меньше, чем у нас. Защищаться от такого вируса, отличать политический «заказ» от нормального общественного мнения очень трудно. Журналисты утверждают, что защититься нельзя.
Да, человек, который вступает в публичную политику, обязан знать, что таковы правила игры, что он должен быть готов к потокам лжи. Но все-таки очень хочется, чтобы игра была честной.
И вторая закономерность — в обществе ещё существует тоска по «партии старого типа». Эту тоску воплотил в жизнь Лужков в своём «Отечестве». Вдруг по Москве зашагали дружными рядами люди в одинаковых синих куртках, одинаковых кепках, зашагали стройными колоннами, поехали на хорошо организованные митинги на бесплатных автобусах. Похоже, именно такую «новую партию» готовили нам чиновники московской мэрии. Что это было? Фантом «советской демократии», когда партия, комсомол и профсоюзы вот так выстраивали людей «для свободного волеизъявления»? Или тоска по чему-то хорошо организованному, управляемому, безгласному?
Не знаю. Но людей в синих куртках и коричневых кепках запомнил хорошо. Что ж! Зато теперь у каждого есть по хорошей бесплатной куртке. И по бесплатной кепке.
ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ
Написал название главы и задумался. Что такое личное в моей жизни? Есть ли у президента личное? Остаётся ли в его жизни хоть один уголок для себя? Сложный вопрос.
Я хочу рассказать об эпизоде, который полностью личным назвать трудно. Со стороны, наверное, казалось, что это лишь часть моей работы. Но для меня он был глубоко личным. Настолько остро я все это прочувствовал.
17 июля 1998 года, за месяц до кризиса, я прилетел в Петербург, чтобы участвовать в церемонии захоронения останков царской семьи.
… Вообще судьба этих царских похорон была драматична и достаточно печальна.
Примерно за год до восьмидесятилетия страшного знаменитого расстрела (напомню, что Николай Второй, Александра Федоровна, все их дети и близкие люди были расстреляны в подвале так называемого Ипатьевского дома в Екатеринбурге) по инициативе Бориса Немцова начала работать официальная государственная комиссия по идентификации останков, найденных на Урале, в окрестностях города, в колодце заброшенной шахты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Впрочем, тогда, летом 99-го, меня интересовало не происхождение всей этой лжи, а совсем другие вещи. Как вообще могли Малашенко и Гусинский, люди, достаточно близко знавшие Таню, её характер, довольно тесно с ней общавшиеся, вылить на экран эти потоки грязи? Ведь они-то лучше всех остальных понимали, что это ложь.
…В середине лета Валентин Юмашев, который, как и прежде, старался найти какой-то выход из этого конфликта, встретился с Гусинским и Малашенко. На прямой вопрос: «Что происходит?» — был получен не менее прямой ответ: «Уберите Волошина».
Волошина требовали убрать, потому что он попытался поставить заслон системе, при которой холдинг «Медиа-Мост» Русинского брал у государства кредиты, но не возвращал их, продлевая год за годом. А Волошин потребовал, чтобы кредит, полученный у Внешэкономбанка, был наконец Гусинским возвращён. За что и получил мгновенный ответный удар.
«Но при чем тут Борис Николаевич? При чем тут Таня? Какое она имеет отношение ко всему этому? Вы же прекрасно знаете, что никаких счётов, никаких замков нет. Вы сознательно врёте», — ответил тогда Юмашев.
«Уберите Волошина, и давление прекратится».
Валентин пытался объяснить, что шантаж, грубый «наезд» не сработают никогда. Так действуют гангстеры, да и то только в гангстерских романах. Но его собеседники были глухи к этим аргументам. Да и ко всем остальным тоже.
Валентин, с трудом подбирая слова, передал мне содержание разговора с Гусинским и его замом. Непонимание и горечь были ещё больше, чем тогда, когда я смотрел ту передачу. Когда же прекратится эта война компроматов?
Сколько можно?
В то же время удивляться тут было нечему. Меня травили всегда. В разное время, по разным поводам. При Горбачёве — за инакомыслие, в 91-93-м годах — за непопулярные меры, за «шоковую терапию», после 96-го — за мои болезни. Били всем, что попадалось под руку. Это то, с чем мне всегда приходилось жить. Выдержу и теперь.
Правда всегда одна. Правда остаётся, ложь рано или поздно исчезает. Что они будут делать потом, после выборов, когда выяснится, что у меня, моей семьи всего этого нет: нет вилл, замков, нет алмазных копей и золотых рудников, нет многомиллионных счётов за границей? Снова будут врать, изворачиваться?
Сейчас надо думать не об этом. Главное — это успех на парламентских выборах. На политическое давление мы ответим своим политическим давлением. На их информационную войну — своей ответной кампанией, не менее жёсткой. Сейчас надо взять себя в руки. До декабря, до выборов, остаётся совсем немного времени…
Кстати, сейчас лучше видны причины возникшего тогда политического противостояния без коммунистов.
Вообще это было необычно, непривычно и для граждан России. Некоторых даже повергало в растерянность. Если происходит схватка двух партий или групп, ориентированных на реформы, на рыночную экономику, — значит, победят в итоге коммунисты. Так тогда думали многие.
Но в том-то и был парадокс политической ситуации: чтобы не победило тоталитарное прошлое, и нужно было противостоять лужковскому «Отечеству».
Дело в том, что в тот момент столкнулись два понимания новой России, две силы, которые по-разному видели этот путь.
Лужковская модель капитализма не предполагала свободы слова, свободы в идеологии, свободы политической конкуренции. Это была модель сословного, чиновничьего, жёстко-бюрократического капитализма «для своих».
… И другая модель, к которой стремились и деловая элита России, и президентская команда, — это модель демократического рынка, где нет диктата чиновника и государства.
Вот перед таким выбором стояла страна, быть может, даже не осознавая этого.
… Да, схемы политического противостояния меняются, но остаются общие закономерности. Среди таких закономерностей лета 99-го я хочу назвать ещё две. Первая — травля президента была первым по-настоящему сильным информационным вирусом, поразившим общество. От такого вируса, навязанного электронными средствами массовой информации — какой-то фобии, кампании запугивания или охоты на информационного «врага», — не застраховано сегодня ни одно общество. Такова сила СМИ, которые сегодня могут оказаться сильнее всей государственной машины. Запустить такой вирус, такой «чёрный шар» способен любой фанатичный, предвзятый или охваченный жаждой политической мести «независимый» прокурор, любое частное лицо, любая финансовая группировка, были бы деньги. А влияние на политику таких «чёрных шаров» огромно. На Западе, как мы видим, не меньше, чем у нас. Защищаться от такого вируса, отличать политический «заказ» от нормального общественного мнения очень трудно. Журналисты утверждают, что защититься нельзя.
Да, человек, который вступает в публичную политику, обязан знать, что таковы правила игры, что он должен быть готов к потокам лжи. Но все-таки очень хочется, чтобы игра была честной.
И вторая закономерность — в обществе ещё существует тоска по «партии старого типа». Эту тоску воплотил в жизнь Лужков в своём «Отечестве». Вдруг по Москве зашагали дружными рядами люди в одинаковых синих куртках, одинаковых кепках, зашагали стройными колоннами, поехали на хорошо организованные митинги на бесплатных автобусах. Похоже, именно такую «новую партию» готовили нам чиновники московской мэрии. Что это было? Фантом «советской демократии», когда партия, комсомол и профсоюзы вот так выстраивали людей «для свободного волеизъявления»? Или тоска по чему-то хорошо организованному, управляемому, безгласному?
Не знаю. Но людей в синих куртках и коричневых кепках запомнил хорошо. Что ж! Зато теперь у каждого есть по хорошей бесплатной куртке. И по бесплатной кепке.
ОЧЕНЬ ЛИЧНОЕ
Написал название главы и задумался. Что такое личное в моей жизни? Есть ли у президента личное? Остаётся ли в его жизни хоть один уголок для себя? Сложный вопрос.
Я хочу рассказать об эпизоде, который полностью личным назвать трудно. Со стороны, наверное, казалось, что это лишь часть моей работы. Но для меня он был глубоко личным. Настолько остро я все это прочувствовал.
17 июля 1998 года, за месяц до кризиса, я прилетел в Петербург, чтобы участвовать в церемонии захоронения останков царской семьи.
… Вообще судьба этих царских похорон была драматична и достаточно печальна.
Примерно за год до восьмидесятилетия страшного знаменитого расстрела (напомню, что Николай Второй, Александра Федоровна, все их дети и близкие люди были расстреляны в подвале так называемого Ипатьевского дома в Екатеринбурге) по инициативе Бориса Немцова начала работать официальная государственная комиссия по идентификации останков, найденных на Урале, в окрестностях города, в колодце заброшенной шахты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109