— Элька?
— Она, бляха-муха!
— Догоним?! — Гребешок дернулся к своей «девятке», но тут же заметил, что она стоит на ободах. Все четыре шины были спущены!
— З-зараза! — рявкнул он, злясь больше на Агафона. — Как же ты подставился, обормот?
— Да так! — огрызнулся Агафон. — Не нуди, без тебя тошно!
— «Лавровка» еще осталась? — сейчас это интересовало Гребешка больше всего.
— Мои все лежат, — бормотнул Агафон, боль помаленьку унималась. — Двое, вот пушки остались…
— А автомат где?
— У нее, гадины…
— Ну ты и разгильдяй! — произнес Гребешок без особого злорадства. — Ладно. Приходи в форму, я ребят позову.
Гребешок без труда нашел Лузу, Налима и пришедшего в себя Штыря, который неустанно материл всех и вся.
— Быстро, волочем на дорогу! Элька свою «Волгу» угнала, а мне шины спустила.
— Ха! — неожиданно засмеялся Штырь. — И вас наколола? Ну, падла, а?!
— Ты нам сейчас, козел, все про нее расскажешь! — угрожающе произнес Гребешок. — Вставай. Ноги целы, на руках не понесем. На ребят своих не надейся — все четверо в нуле.
Штырь зло зыркнул глазами, потом испытующе глянул на Гребешка: может, берет на понт?
— Все, все! — безжалостно подтвердил тот. — На Чику, наверно, уже полюбовался? На Барбоса, которому Элька шею свернула, тоже. А Монтера с Гриней Агафон замочил. Ты один живой, понял?
— Один… — пробормотал Штырь недоверчиво, но его уже рывком поставили на ноги. Луза взял его под здоровую руку, Налим — под раненую. Гребешок увидел, что сзади за ремнем джинсов у Лузы торчит «Макаров».
— Значит, оприходовали Чикин пистолет? — спросил Гребешок.
— Ага, — отозвался Луза, — мы и пистолет под елкой нашли, и карманы обшмонали. Ключи от машины взяли.
До просеки дошли без приключений. Агафон уже стоял, почесываясь.
— А-а, — сказал он Штырю, улыбаясь почти по-приятельски. — Чего ж ты так, а? Вчера вроде умнее был. Видишь эти пушечки (он вынул из карманов «ТТ» и «Макаров»)? Было ваше, стало наше.
— Все равно ты лох, — нагло, хотя и вялыми губами, произнес Штырь. — Баба облапошила…
— Ладно, мужики, — вмешался Гребешок, — все разборки потом, нам надо отсюда сваливать. Агафон, она шины нипелями спускала или как?
— Жди-ка! — усмехнулся тот. — Финкой поколола.
— Во, биомать!
— Надо на фиг твою колымагу бросать и ехать на «шестерке», — сказал Налим. — Ключи-то есть теперь. А шины у нее вроде целы…
— Какая разница? — устало произнес Агафон. — Она весь бак с «шестерки» к себе в канистру отсосала. А у Гребешка на баке крышка специальная, не сумела снять. Она еще позаботилась, чтоб мы горючку из «девятки» в «шестерку» не перелили… Высыпала килограммовую пачку сахара прямо в горловину бака. И я же, дурак, ей помогал…
— Я ж говорю — лох! — Штырь оскалил золотые зубы. Агафон коротко ударил его под дых, заставил согнуться и сказал довольно строго:
— Не проси смерти, братан! Это одолжение большое, понимаешь?! А легкую смерть мы только по большому блату выдаем.
— Оставь его в покое, — Гребешок нетерпеливо перебил Агафона с его воспитательной работой. — Я понял, что делать надо! Колеса с «шестерки» снимем и переставим на «девятку». Домкрат у Чики был? Инструмент какой?
— Был, кажется, — выговорил Штырь, держась за живот и пытаясь восстановить дыхание.
— Нормально! Ставим обе на домкраты с одной стороны, мои колеса снимаем и бросаем, лавровские снимаем и крепим ко мне; если постараться, то за час справимся. Этого чухана покамест к дереву привяжем, чтобы не убежал, а работать будем попарно: ты с Налимом, а я с Лузой. Запросто можно за час все четыре колеса поставить!
— Посмотрим… — проворчал Агафон и пошел к багажнику «шестерки». Защелка не сработала, багажник не открылся.
— Заперто! — объявил Агафон. — У кого там ключи?
— У меня, — откликнулся Луза, доставая связку. — Только не знаю, который от багажника.
— Разберемся…
Агафон открыл багажник «шестерки», вынул оттуда лежащие поверх резинового коврика домкрат и торцевые ключи. Он уже собрался закрывать крышку, когда вдруг увидел, что из-под коврика выглядывает ручка чемоданчика. Через пару секунд он вытащил на свет Божий коричневого цвета «дипломат» с замками! золотистого цвета и спросил у Штыря:
— Это чей?
Штырь озадаченно посмотрел на чемоданчик и сказал:
— Хрен его знает, наверно, Чикин.
— И что тут может быть, тоже не знаешь?
— Понятия не имею.
На связке ключей, изъятых у Чики, обнаружился один подходящий. Когда Агафон отпер замки и поднял крышку, удивленно ахнул даже Штырь:
—Е-мое!
«Дипломат» был плотно загружен пачками стодолларовых купюр в заклеенных и опечатанных банковских пачках.
— Богатый был парень ваш Чика! — заметил Гребешок. — Если это не «куклы», конечно. По-моему, вся ваша Лавровка такой суммы не стоит…
Штырь растерянно глядел на деньги и чесал подбородок здоровой рукой:
— Это не «куклы», — пробормотал он. — Это «нал» «зеленый». Ну, народ! Ну, народ…
Гребешок влез в салон «шестерки», немного пошуровал внутри, открыл «бардачок», но там ничего интересного не нашел, кроме пары наручников, граненого стаканчика да «Правил дорожного движения».
«Правила…» оставил на месте, стаканчик переложил в «девятку», а наручниками приковал Штыря к елке. Чтобы не мучить, усадили наземь, лицом к стволу, заставили обнять дерево ногами и руками. После этого закипела работа.
Меньше чем за полный час, без перекуров и перебранок, замена резины была проведена. Мертвого Барбоса оттащили подальше в кусты, «шестерку» без колес оставили на просеке, Штыря отстегнули и усадили в «девятку» на заднее сиденье, между Лузой и Налимом, «дипломат» с валютой пихнули под ноги, оружие рассовали по карманам и под ремни. Гребешок сел на водительское место, Агафон — рядом, и покатили дальше.
— Так, — сказал Агафон, едва машина тронулась с места, — настал час откровений, товарищ Штырь. Вы себя вели больше чем похабно, надо было тебя очень больно замочить, пристегнуть к елочке, посадив задницей на муравьиную кучу. Но в жизни все сложнее. Короче: или ты четко проясняешь, зачем вам нужна была Элька, а также сообщаешь, что у вас там в Лавровке стряслось, или будет очень больно.
— Ну да, а если я скажу, то больно не будет. Сразу пришьете.
— Знаешь, вообще-то можем и не пришить. Представь себе такой вариант: мы высаживаем тебя где-нибудь, а ты потом сам идешь на все четыре стороны по своему выбору. Подъемных и суточных, правда, не выделим, но свет не без добрых людей, верно?
— Сладко поешь, кореш. Только веры тебе нет.
— Но в то, что мы тебя в противном случае попишем, ты веришь?
— Однозначно.
— Вот и выбирай. Надежда умирает последней.
— Хорошо, — с неожиданной решимостью произнес Штырь, — мне один хрен. Все одно Лавровка кончилась.
— Интересное заявление!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138