Виктор Семенович послал на аэродром «Мерседес», принадлежащий «Вепрю» и предназначенный для встречи импортных гостей. Сам встречать не поехал. Не потому, что не хотел, а потому, что гость того не желал. По его мнению, не стоило лишний раз демонстрировать, что гость приехал именно к Иванцову: в шумной рекламе и газетно-телевизионном освещении этот визит не нуждался.
— Благолепие! — втягивая обеими ноздрями насыщенный фитонцидами воздух, произнес гость. — Молодец, молодец, Виктор. Хорошо жизнь обустроил. Вот у меня вроде тоже дачка есть, под Москвой, и тоже лес, а не то. Воздух не тот. Все-таки такой монстр под боком. Травит помаленьку. Страшно подумать, какую огромную уродину выстроили, Москву! Раньше она поуютней была. И чище, много чище была. В центре, как сейчас помню, милиция вовсю следила, чтобы окурки мимо урны не кидали. Да и сами за собой следили. Каждое свое действие с политической точки зрения понимали. Плюнешь не в урну, тут же сам себя оценишь: «Это что же, я на священную землю столицы нашей великой Родины плюю? Ту самую, по которой товарищ Сталин ходит?» Мороз по коже! Врагом народа сам себе кажешься. А сейчас расползлась Москва-матушка, раздрябла, как старуха. Нацепила иноземные побрякушки, обклеилась рекламами, обставилась всякими там «шопами», трехцветную юбку из сундука достала с красными заплатами — и стоит, довольная собой, милостыню просит.
— Пописываешь, должно быть, Михалыч, на досуге? — спросил Иванцов.
— Есть грех. Только что-то не клеится. То ли голова стареет и дуреет, то ли сам себя понять не могу. И вас, кто помоложе, понимаю плохо. Конечно, напиши я в мемуарах все как было, напечатали бы тут же. И пошло бы нарасхват. Но, понимаешь ли, сидит во мне такой мужичок с ноготок, который построже Главлита будет. И прежде, чем каждое словечко на бумагу из души выпустить, этот самый человечек его с самых разных сторон посмотрит, пощупает, на зуб и на язык попробует. В общем, не идет у меня писанина. Иногда посижу-посижу, помараю бумагу, а потом скомкаю — да в печку.
— Я, Михалыч, тоже начинаю над пенсией задумываться. Всех дел не переделаешь, надо и другим оставить… Ты уж просвети меня, провинциала, насчет мадам Алпатовой. Есть в нашем заведении мнение, будто прислали ее мне на замену.
— Наташа — девушка умная, — медленно проговорил Михалыч. — Официально пока ее в кадровый резерв не включали. Присматриваются. Но насчет того, что некоторым людям в Москве она приглянулась, — это правда. И кое-кто уже сейчас ее был бы рад на твоем месте увидеть.
— И предложение оставить ее и.о. на период отпуска тоже от этих людей исходит?
— Как и то, чтобы отправить тебя в отпуск, кстати. График-то ведь другой был. Но им хочется поглядеть, как эта молодая и элегантная будет у вас тут законность блюсти. Опять же осень не за горами, а у вас Фомкин в губернаторы рвется.
— При чем тут это?
— При том, что ваш глава эти выборы продует, как пить дать. Вы сколько во втором туре президенту голосов дали? Двадцать процентов. Да маленько
приписали, по-моему.
— Так ведь глава еще весной говорил, будто индульгенцию получил.
— Конечно, получил, потому что никому неохота было в дополнение к Чечне еще и вашу Береговию заиметь. Между прочим, такие идейки не у одних вас проблескивают. В разной степени, правда, но в очень многих субъектах Федерации. Кому охота платить налоги Центру и ничего от Центра не получать. Промышленность встала, село еле дышит, половина народа с хлеба на квас перебивается, торгаши разоряются, банки лопаются…
— С жиру они лопаются, — хмыкнул Иванцов, — и от хитрости излишней. Так что там за комбинацию придумали? Почему если глава не усидит, то и мне не удержаться? Неужели, думаешь, я с Фомкиным не найду общего языка? Я помню,
как он в обкоме комсомола работал. В Сидорове, когда я еще в райпрокуратуре был, на него чуть дело не завели. Приезжал он тогда в РК ВЛКСМ по поводу Ленинского зачета. Юрка Росляков, второй секретарь, крепко его угостил. Погуляли они тогда отменно, а потом, ближе к ночи, Фомкин с каким-то молодцом, инструктором по школам, кажется, полезли в женскую общагу — подвиги совершать. Базар устроили, подрались — пацаны ведь были, только к тридцатнику подросли. А комендант милицию вызвала. Были бы у них удостоверения или какие-нибудь документы — наверно, обошлось бы. Но они по летнему времени в рубашках шлялись, а корочки в пиджаках оставили. Фомкин по пьяни в ухо дал старшине. Да и лыка не вязали. Вот их райотдел и упаковал. Прохладились там в камере до утра, а как протрезвели — взвыли. Конечно, замяли все, но нервишки им попортили. Фомкину хотели 192 повесить — старшина тот с распухшим ухом тут же в больницу сбегал и зафиксировал легкое телесное повреждение. На посягательство на жизнь, конечно, не тянуло, но оскорбление
— запросто. А пятнадцать суток они себе обеспечили.
— Думаешь, то, что ты его не посадил, он тридцать лет помнить будет? Да мелочи все это. А то, что ты с ним общий язык найти можешь, для Москвы не плюс, а минус. Независимую рыночную Береговию, пожалуй, простят. А вот коммунистическую — навряд ли потерпят.
— А кто тебе сказал, Михалыч, что я к нему с этой Береговией подъеду? Если все будет нормально, на хрен она мне сдалась.
— И тем не менее. Фомкин Москве не нужен как губернатор. Конечно, там уже методику приручения разработали, на случай, если кто проскочит, но в принципе свой он и есть свой. Надежнее.
— Стало быть, главу уже всерьез не рассматривают. А кого же в альтернативу Фомкину?
— Сложный вопрос, — усмехнулся Михалыч, — кандидатур много, все взвешиваются и просчитываются. Например, директора химкомбината. Героя Соцтруда и прочая, господина-товарища Зацепина Олега Сергеевича. Руководитель с опытом, в правительстве известен, среди рабочих популярен. Как-никак продукцию дает и даже экспорт наладил. Ну, конечно, и атаман Кочетков из поля зрения не выпадает. Орет громко, креститься научился правильно, опять-таки видный мужчина в самом расцвете сил. У Фомкина запросто отнимет десять-пятнадцать процентов голосов. Но его, конечно, в губернаторах никто видеть не хочет. Могу сказать, что были прикидки и на тебя…
— Шутишь! — усмехнулся Иванцов.
— Нет, не шучу. Ты, правда, не первый номер, и шансов стать таковым у тебя не много, но со счетов тебя не списывают. Вполне возможно, что к осени акценты сместятся. Пути Господни неисповедимы. Времени до конца выдвижения кандидатур еще достаточно. Если что, упредим. Но пока не забивай себе этим голову.
— Больно нужно, — хмыкнул Иванцов, — я бы ни за что в губернаторы не выдвигался…
— Надо будет — выдвинешься, — строго сказал Михалыч, — и не пикнешь. Но это, конечно, если до тебя дело дойдет.
— А кто же все-таки номер первый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Благолепие! — втягивая обеими ноздрями насыщенный фитонцидами воздух, произнес гость. — Молодец, молодец, Виктор. Хорошо жизнь обустроил. Вот у меня вроде тоже дачка есть, под Москвой, и тоже лес, а не то. Воздух не тот. Все-таки такой монстр под боком. Травит помаленьку. Страшно подумать, какую огромную уродину выстроили, Москву! Раньше она поуютней была. И чище, много чище была. В центре, как сейчас помню, милиция вовсю следила, чтобы окурки мимо урны не кидали. Да и сами за собой следили. Каждое свое действие с политической точки зрения понимали. Плюнешь не в урну, тут же сам себя оценишь: «Это что же, я на священную землю столицы нашей великой Родины плюю? Ту самую, по которой товарищ Сталин ходит?» Мороз по коже! Врагом народа сам себе кажешься. А сейчас расползлась Москва-матушка, раздрябла, как старуха. Нацепила иноземные побрякушки, обклеилась рекламами, обставилась всякими там «шопами», трехцветную юбку из сундука достала с красными заплатами — и стоит, довольная собой, милостыню просит.
— Пописываешь, должно быть, Михалыч, на досуге? — спросил Иванцов.
— Есть грех. Только что-то не клеится. То ли голова стареет и дуреет, то ли сам себя понять не могу. И вас, кто помоложе, понимаю плохо. Конечно, напиши я в мемуарах все как было, напечатали бы тут же. И пошло бы нарасхват. Но, понимаешь ли, сидит во мне такой мужичок с ноготок, который построже Главлита будет. И прежде, чем каждое словечко на бумагу из души выпустить, этот самый человечек его с самых разных сторон посмотрит, пощупает, на зуб и на язык попробует. В общем, не идет у меня писанина. Иногда посижу-посижу, помараю бумагу, а потом скомкаю — да в печку.
— Я, Михалыч, тоже начинаю над пенсией задумываться. Всех дел не переделаешь, надо и другим оставить… Ты уж просвети меня, провинциала, насчет мадам Алпатовой. Есть в нашем заведении мнение, будто прислали ее мне на замену.
— Наташа — девушка умная, — медленно проговорил Михалыч. — Официально пока ее в кадровый резерв не включали. Присматриваются. Но насчет того, что некоторым людям в Москве она приглянулась, — это правда. И кое-кто уже сейчас ее был бы рад на твоем месте увидеть.
— И предложение оставить ее и.о. на период отпуска тоже от этих людей исходит?
— Как и то, чтобы отправить тебя в отпуск, кстати. График-то ведь другой был. Но им хочется поглядеть, как эта молодая и элегантная будет у вас тут законность блюсти. Опять же осень не за горами, а у вас Фомкин в губернаторы рвется.
— При чем тут это?
— При том, что ваш глава эти выборы продует, как пить дать. Вы сколько во втором туре президенту голосов дали? Двадцать процентов. Да маленько
приписали, по-моему.
— Так ведь глава еще весной говорил, будто индульгенцию получил.
— Конечно, получил, потому что никому неохота было в дополнение к Чечне еще и вашу Береговию заиметь. Между прочим, такие идейки не у одних вас проблескивают. В разной степени, правда, но в очень многих субъектах Федерации. Кому охота платить налоги Центру и ничего от Центра не получать. Промышленность встала, село еле дышит, половина народа с хлеба на квас перебивается, торгаши разоряются, банки лопаются…
— С жиру они лопаются, — хмыкнул Иванцов, — и от хитрости излишней. Так что там за комбинацию придумали? Почему если глава не усидит, то и мне не удержаться? Неужели, думаешь, я с Фомкиным не найду общего языка? Я помню,
как он в обкоме комсомола работал. В Сидорове, когда я еще в райпрокуратуре был, на него чуть дело не завели. Приезжал он тогда в РК ВЛКСМ по поводу Ленинского зачета. Юрка Росляков, второй секретарь, крепко его угостил. Погуляли они тогда отменно, а потом, ближе к ночи, Фомкин с каким-то молодцом, инструктором по школам, кажется, полезли в женскую общагу — подвиги совершать. Базар устроили, подрались — пацаны ведь были, только к тридцатнику подросли. А комендант милицию вызвала. Были бы у них удостоверения или какие-нибудь документы — наверно, обошлось бы. Но они по летнему времени в рубашках шлялись, а корочки в пиджаках оставили. Фомкин по пьяни в ухо дал старшине. Да и лыка не вязали. Вот их райотдел и упаковал. Прохладились там в камере до утра, а как протрезвели — взвыли. Конечно, замяли все, но нервишки им попортили. Фомкину хотели 192 повесить — старшина тот с распухшим ухом тут же в больницу сбегал и зафиксировал легкое телесное повреждение. На посягательство на жизнь, конечно, не тянуло, но оскорбление
— запросто. А пятнадцать суток они себе обеспечили.
— Думаешь, то, что ты его не посадил, он тридцать лет помнить будет? Да мелочи все это. А то, что ты с ним общий язык найти можешь, для Москвы не плюс, а минус. Независимую рыночную Береговию, пожалуй, простят. А вот коммунистическую — навряд ли потерпят.
— А кто тебе сказал, Михалыч, что я к нему с этой Береговией подъеду? Если все будет нормально, на хрен она мне сдалась.
— И тем не менее. Фомкин Москве не нужен как губернатор. Конечно, там уже методику приручения разработали, на случай, если кто проскочит, но в принципе свой он и есть свой. Надежнее.
— Стало быть, главу уже всерьез не рассматривают. А кого же в альтернативу Фомкину?
— Сложный вопрос, — усмехнулся Михалыч, — кандидатур много, все взвешиваются и просчитываются. Например, директора химкомбината. Героя Соцтруда и прочая, господина-товарища Зацепина Олега Сергеевича. Руководитель с опытом, в правительстве известен, среди рабочих популярен. Как-никак продукцию дает и даже экспорт наладил. Ну, конечно, и атаман Кочетков из поля зрения не выпадает. Орет громко, креститься научился правильно, опять-таки видный мужчина в самом расцвете сил. У Фомкина запросто отнимет десять-пятнадцать процентов голосов. Но его, конечно, в губернаторах никто видеть не хочет. Могу сказать, что были прикидки и на тебя…
— Шутишь! — усмехнулся Иванцов.
— Нет, не шучу. Ты, правда, не первый номер, и шансов стать таковым у тебя не много, но со счетов тебя не списывают. Вполне возможно, что к осени акценты сместятся. Пути Господни неисповедимы. Времени до конца выдвижения кандидатур еще достаточно. Если что, упредим. Но пока не забивай себе этим голову.
— Больно нужно, — хмыкнул Иванцов, — я бы ни за что в губернаторы не выдвигался…
— Надо будет — выдвинешься, — строго сказал Михалыч, — и не пикнешь. Но это, конечно, если до тебя дело дойдет.
— А кто же все-таки номер первый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138