— Родители не могут воспитать, я воспитаю!
Никита Савельевич знал, что это вовсе не пацан шалит — заявился с новой идеей нестареющий Федорчук. Судя по голосам на лестничной площадке, не один.
Когда под бдительным надзором Лены в комнату вошли Федорчук и Андрюха Панкратов, Окунев встревожился.
— Что-нибудь с отцом? — быстро спросил он Андрея. — Заболел?
— Не бери в голову, Оглобля, — прохрипел Федорчук, опередив уже раскрывшего рот Панкратова-сына. — Федуна радикулит прострелил — ни встать, ни лечь. Зинуха выхаживает муженька-инвалида…
Никита Савельевич с облегчением откинулся на спинку стула, перевел дыхание на обычный спокойный ритм. Радикулит разве болезнь? С ней сто лет проживешь-промаешься. Возраст у бывших курсантов, как принято выражаться, находится в «зоне риска» — любая, кроме радикулита, болячка, ранее не замечаемая, может оказаться последней.
— Присаживайтесь к столу, хлопцы, — повел рукой Окунев в сторону кухни. — Сейчас Лена накормит и напоит. А то вон Андрюха после ранения ноги едва таскает.
Елена Ефимовна с готовностью побежала на кухню. Кормить и поить — главное для неё удовольствие, неважно чем и кого, когда и по какой причине. Такой уж у неё хлебосольный характер. Не чета прижимистому характеру матери Андрея, которая каждый кусок, отправляемый гостем в рот, провожает осуждающими взглядами.
— Понимаешь, Оглобля, — продолжал хрипеть Федорчук. — Ни свет, ни заря, заявляется ко мне полуживой Андрюха и требует, чтобы я самолично отконвоировал его к журналисту… А у меня — шкафчик стоит недоделанный, мемуарчики недописанные, — по-бабьи причитал он, бросая на Окунева хитрые взгляды. — Вот и пришлось бросить все дела… Кстати, имеется предложение…
Окунев улыбнулся. Странный все же человек, председатель оргкомитета курсантского содружества, идеи посещают его голову в таком изобилии, что для их «переработки» потребуется целый компьютерный центр.
Хозяйка на кухне позвякивала посудой, что-то разогревала. Квартира заполнилась вкуснейшими ароматами. Окунев прижмурился, Панкратов облизал пересохшие губы — неизвестно по какой медицинской причине после операции его замучила вечная жажда.
Наконец, в комнату заглянула раскрасневшаяся веселая Елена Ефимовна.
— Оголодали, мужички? Сейчас закипят пельмешки — причаститесь. Они у нас свои, не купленные…
— Погоди, Ленуха, не мешай, — досадливо отмахнулся от предложенных пельменей Влвдимир Иванович. — Мы сейчас обсудим одну идейку…
Выложить очередную глобальную идею Федорчуку помешал Андрей.
— Вот что, деды-полковники, — негромко начал он, но в этой негромкости таилась несокрушимая уверенность в праве перебивать старших по возрасту и по званию. Федорчук растерянно умолк. — Мне потребовалась ваша помощь… Но с одним непременным условием: никто о нашем разговоре знать не должен.
Он многозначительно поглядел на вход в кухню, Дескать, в вашем молчании я уверен, а вот как поведет себя Елена Ефимовна? Не стоит ли спровадить её на часок-другой прогуляться?
— Ленка — могила, — гордо заверил Окунев. — Это она только на вид трещотка, а предупредишь — полсловечка не скажет.
Про себя Панкратов усомнился, но промолчал.
Разговор продолжился на кухне за столом, уставленным многочисленными холодными закусками и блюдом с выложенными на нем аппетитными пельменями.
— Не спрашивайте зачем мне это нужно — не отвечу. Но, поверьте, имеется крайняя необходимость «поработать» в одном научно-исследовательском институте оборонки. Проникнуть туда раньше было просто невозможно — не пропускали. Сейчас — тоже сложно, но полегче…
Федорчук изучал новую электроплиту, демонстрировал незаинтересованность человека, выполнившего свои обязанности обычного проводника. Теперь ожидает конца беседы, чтобы проводить Панкратова обратно домой.
Окунев гонял вилкой по тарелке оставшийся несъеденный пельмень. Он уже понял, что от него требуется и прикидывал, как половчей выполнить просьбу сыщика.
Елена Ефимовна машинально протирала стекла очков. Неожиданно возникшая тревога расползалась внутри на подобии масляного пятна на водной поверхности.
— Единственная возможность — пробраться под маркой журналиста. Правильно? — Окунев кивнул:да, правильно. — Но у меня нет соответствующего удостоверения… Что можно придумать, Никита Савельевич?
Журналист промолчал. А что посоветовать? Подделать «корочки» или воспользоваться чужими? Раскроется подлог — такую кашу заварят особисты — всей компанией не расхлебаешь.
— Больше обратиться не к кому. Поможете — спасибо, откажетесь — не обижусь…
Журналист, пользуясь своим удостоверением, конечно, может получить разрешение на визит в засекреченный институт, хотя бы под предлогом работы над статьей о буднях отечественной оборонки. Но как протащить туда Андрея?
В голову не приходило ничего путного — какая-то ядовитая смесь детективщины с фантастикой.
— Есть ещё один вариант, — подумав, предложил Андрей. — Откроюсь: мне нужно проверить всех людей, так или иначе причастных к новому изобретению Иванчишина…
— Вот это уже полегче, — свободней задышал Окунев. — Попробую помочь. Кстати, давно хочу написать что-либо на тему, далекую от криминальной…
Он бросил на жену лукавый взгляд и она ответила благодарной улыбкой…
— Хочу написать очерк о ваших буднях. Особенно, о научных сотрудниках, которые занимаются особо важными темами…
Исполняющий обязанности начальника научно-исследовательского института изобразил благодарную улыбку, за которой, будто за театральной кулисой, спрятаны беспокойство и настороженность.
— Понимаю и благодарю, — по солдатски припечатал он. — Но некоторая специфика…
Узковатый для располневшей фигуры пиджачок обильно посыпан перхотью, падающей из густой прически. Узел старомодного галстука съехал до половины груди, воротничок рубашки, лишенный верхней пуговицы, обнажает клок полуседых волос. Похоже, не привык генерал или полковник — кто разберет в гражданском одеянии — следить за своей внешностью. Дела загрызли либо в детстве мама не научила аккуратности?
— Все понимаю, Илларион Пантелеевич, — перебил Окунев. — О темах и разработках — ни слова. Обещаю. Мало того, перед публикацией рукопись представлю вам на рассмотрение… В первую очередь, меня интересуют люди, испытывающие немалые психологические нагрузки, их быт, времяпровождение, взгляды на жизнь…
Илларион Пантелеевич откровенно загрустил. О каком-таком времяпровождении талдычит настырный журналист? Вот уже полгода сотрудники института не получают зарплаты, живут неизвестно на какие средства…
Почему неизвестно, сам себя одернул Платонов, очень даже известно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Никита Савельевич знал, что это вовсе не пацан шалит — заявился с новой идеей нестареющий Федорчук. Судя по голосам на лестничной площадке, не один.
Когда под бдительным надзором Лены в комнату вошли Федорчук и Андрюха Панкратов, Окунев встревожился.
— Что-нибудь с отцом? — быстро спросил он Андрея. — Заболел?
— Не бери в голову, Оглобля, — прохрипел Федорчук, опередив уже раскрывшего рот Панкратова-сына. — Федуна радикулит прострелил — ни встать, ни лечь. Зинуха выхаживает муженька-инвалида…
Никита Савельевич с облегчением откинулся на спинку стула, перевел дыхание на обычный спокойный ритм. Радикулит разве болезнь? С ней сто лет проживешь-промаешься. Возраст у бывших курсантов, как принято выражаться, находится в «зоне риска» — любая, кроме радикулита, болячка, ранее не замечаемая, может оказаться последней.
— Присаживайтесь к столу, хлопцы, — повел рукой Окунев в сторону кухни. — Сейчас Лена накормит и напоит. А то вон Андрюха после ранения ноги едва таскает.
Елена Ефимовна с готовностью побежала на кухню. Кормить и поить — главное для неё удовольствие, неважно чем и кого, когда и по какой причине. Такой уж у неё хлебосольный характер. Не чета прижимистому характеру матери Андрея, которая каждый кусок, отправляемый гостем в рот, провожает осуждающими взглядами.
— Понимаешь, Оглобля, — продолжал хрипеть Федорчук. — Ни свет, ни заря, заявляется ко мне полуживой Андрюха и требует, чтобы я самолично отконвоировал его к журналисту… А у меня — шкафчик стоит недоделанный, мемуарчики недописанные, — по-бабьи причитал он, бросая на Окунева хитрые взгляды. — Вот и пришлось бросить все дела… Кстати, имеется предложение…
Окунев улыбнулся. Странный все же человек, председатель оргкомитета курсантского содружества, идеи посещают его голову в таком изобилии, что для их «переработки» потребуется целый компьютерный центр.
Хозяйка на кухне позвякивала посудой, что-то разогревала. Квартира заполнилась вкуснейшими ароматами. Окунев прижмурился, Панкратов облизал пересохшие губы — неизвестно по какой медицинской причине после операции его замучила вечная жажда.
Наконец, в комнату заглянула раскрасневшаяся веселая Елена Ефимовна.
— Оголодали, мужички? Сейчас закипят пельмешки — причаститесь. Они у нас свои, не купленные…
— Погоди, Ленуха, не мешай, — досадливо отмахнулся от предложенных пельменей Влвдимир Иванович. — Мы сейчас обсудим одну идейку…
Выложить очередную глобальную идею Федорчуку помешал Андрей.
— Вот что, деды-полковники, — негромко начал он, но в этой негромкости таилась несокрушимая уверенность в праве перебивать старших по возрасту и по званию. Федорчук растерянно умолк. — Мне потребовалась ваша помощь… Но с одним непременным условием: никто о нашем разговоре знать не должен.
Он многозначительно поглядел на вход в кухню, Дескать, в вашем молчании я уверен, а вот как поведет себя Елена Ефимовна? Не стоит ли спровадить её на часок-другой прогуляться?
— Ленка — могила, — гордо заверил Окунев. — Это она только на вид трещотка, а предупредишь — полсловечка не скажет.
Про себя Панкратов усомнился, но промолчал.
Разговор продолжился на кухне за столом, уставленным многочисленными холодными закусками и блюдом с выложенными на нем аппетитными пельменями.
— Не спрашивайте зачем мне это нужно — не отвечу. Но, поверьте, имеется крайняя необходимость «поработать» в одном научно-исследовательском институте оборонки. Проникнуть туда раньше было просто невозможно — не пропускали. Сейчас — тоже сложно, но полегче…
Федорчук изучал новую электроплиту, демонстрировал незаинтересованность человека, выполнившего свои обязанности обычного проводника. Теперь ожидает конца беседы, чтобы проводить Панкратова обратно домой.
Окунев гонял вилкой по тарелке оставшийся несъеденный пельмень. Он уже понял, что от него требуется и прикидывал, как половчей выполнить просьбу сыщика.
Елена Ефимовна машинально протирала стекла очков. Неожиданно возникшая тревога расползалась внутри на подобии масляного пятна на водной поверхности.
— Единственная возможность — пробраться под маркой журналиста. Правильно? — Окунев кивнул:да, правильно. — Но у меня нет соответствующего удостоверения… Что можно придумать, Никита Савельевич?
Журналист промолчал. А что посоветовать? Подделать «корочки» или воспользоваться чужими? Раскроется подлог — такую кашу заварят особисты — всей компанией не расхлебаешь.
— Больше обратиться не к кому. Поможете — спасибо, откажетесь — не обижусь…
Журналист, пользуясь своим удостоверением, конечно, может получить разрешение на визит в засекреченный институт, хотя бы под предлогом работы над статьей о буднях отечественной оборонки. Но как протащить туда Андрея?
В голову не приходило ничего путного — какая-то ядовитая смесь детективщины с фантастикой.
— Есть ещё один вариант, — подумав, предложил Андрей. — Откроюсь: мне нужно проверить всех людей, так или иначе причастных к новому изобретению Иванчишина…
— Вот это уже полегче, — свободней задышал Окунев. — Попробую помочь. Кстати, давно хочу написать что-либо на тему, далекую от криминальной…
Он бросил на жену лукавый взгляд и она ответила благодарной улыбкой…
— Хочу написать очерк о ваших буднях. Особенно, о научных сотрудниках, которые занимаются особо важными темами…
Исполняющий обязанности начальника научно-исследовательского института изобразил благодарную улыбку, за которой, будто за театральной кулисой, спрятаны беспокойство и настороженность.
— Понимаю и благодарю, — по солдатски припечатал он. — Но некоторая специфика…
Узковатый для располневшей фигуры пиджачок обильно посыпан перхотью, падающей из густой прически. Узел старомодного галстука съехал до половины груди, воротничок рубашки, лишенный верхней пуговицы, обнажает клок полуседых волос. Похоже, не привык генерал или полковник — кто разберет в гражданском одеянии — следить за своей внешностью. Дела загрызли либо в детстве мама не научила аккуратности?
— Все понимаю, Илларион Пантелеевич, — перебил Окунев. — О темах и разработках — ни слова. Обещаю. Мало того, перед публикацией рукопись представлю вам на рассмотрение… В первую очередь, меня интересуют люди, испытывающие немалые психологические нагрузки, их быт, времяпровождение, взгляды на жизнь…
Илларион Пантелеевич откровенно загрустил. О каком-таком времяпровождении талдычит настырный журналист? Вот уже полгода сотрудники института не получают зарплаты, живут неизвестно на какие средства…
Почему неизвестно, сам себя одернул Платонов, очень даже известно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96