А попытки силового воздействия на защитную оболочку и вовсе оказывались безрезультатными. Отбрасывало. Как кувалду от кварцевой глыбы при не правильно выбранном месте удара.
Когда-то давно, еще в бытность полковника Голубкова курсантом, их училище подняли по тревоге и бросили в оцепление на металлургический комбинат. В кузове одного из карьерных «КрАЗов» была обнаружена старая авиабомба. Как она попала на уральский карьер, никто так и не понял. Когда саперы уложили смертоносную находку на песчаную подушку и вывезли за город, курсантам приказали помочь бригаде на шихтовом дворе. Самосвалы вываливали на рельсовую решетку глыбы кварцита. Мелочь сама проваливалась, а крупные камни нужно было сначала разбить.
С тех пор и запомнил Голубков ощущение упругой силы, с какой кварцевый монолит отбрасывает двухпудовую кувалду. Так, что она норовит вырваться из рук или утащить неловкого молотобойца за собой. В бригаде шихтовщиков работали здоровенные бабы. Или казались здоровенными из-за ватников и ватных штанов.
Помочь им курсанты не помогли, но потешили вдосталь. Кончилось тем, что одна из шихтовщиц забрала у курсанта Голубкова кувалду, не слишком-то и сильно тюкнула в глыбу, и та раскололась и провалилась в челюсти щековой дробилки.
«Знать надо, паренек, куда бить!»
А вот этого сейчас никто и не знал. Где та точка, попадание в которую разрушит на мелкие части защиту, очень даже неслучайно возведенную вокруг этого дела?
Полковник Голубков не сомневался, что такая точка есть, что отыскать ее — лишь вопрос времени.
Но времени-то как раз и не было. Катастрофа могла разразиться в любой момент.
Вашингтонская резидентура СВР сообщила, что пресс-служба госдепартамента США предупредила ведущие телеканалы о необходимости держать наготове съемочные группы для вылета к месту сенсационных событий. Резидент высказывал предположение, что речь может идти о нанесении бомбовых ударов по секретным объектам Ирака. Но генерал-лейтенант Нифонтов и полковник Голубков понимали, что речь идет о другом. Съемочные группы вылетят не в Ирак. Они вылетят к месту передачи талибам российских истребителей.
И это будет действительно мировая сенсация. С сокрушительными последствиями для России, балансирующей над экономической бездной.
«Зайка моя, я твой зайчик…»
Не спалось. Голубков поворочался на коротком своем ложе, пытаясь умоститься поудобнее. Не вышло. Он сел, выпрямил спинку кресла и стал смотреть в иллюминатор на бесконечную пелену облаков с редкими промоинами, в которых открывалась земля. Ярко-зеленые квадраты озимых, леса, затейливые извивы равнинных речек. С трехкилометровой высоты земля казалась ухоженной, уютной.
Мирной.
Покушение на Ермакова. Не покушение, нет. Предупреждение. Сделанное в предельно жесткой форме. Словно бы сказано открытым текстом: «Вот так, через тонированное стекло, прямо в висок был убит твой водитель. Ничто не мешало следующим выстрелом прикончить тебя. Твоя спина, пока ты поднимался по ступенькам крыльца, была вся на виду. И если ты не убит, то только потому, что этой цели мы перед собой не ставили. Но поставим ее, если ты…»
Что «если ты»? Предупреждение — о чем? Чтобы он чего-то не делал? Вряд ли. Если хотят остановить человека, его не предупреждают. Лучший способ остановить — как раз этот, убить. Значит, наоборот — чтобы что-то сделал? Что?
Деньги. Бесспорно. За что и какие? Бытовуха начисто исключалась. Какая там, к дьяволу, месть разъяренных мужей! Снайперский «аншутц» с лазерным прицелом не применяют и для выколачивания мелких долгов. Значит, речь идет совсем о других деньгах. Требование выполнить обязательства? Это ближе. Какие? Напрашивалось — поставка самолетов. По проплаченному контракту. Но в документах «Феникса» не было никаких следов предоплаты. И даже если допустить, что сделка не показывалась в отчетности, тоже не факт. При миллиардном годовом обороте генеральный директор «Феникса» нашел бы способ вернуть аванс. Каким бы большим он ни был. Тем более знал, что его контрагенты — люди очень серьезные. Или не знал? И этот выстрел в задницу — доказательство, что с ними шутить не следует?
Ничего не понятно, не хватало информации.
Пока важно было одно: в запретной зоне, внутри этого кварцевого монолита, что-то происходит.
Система дала сбой. Сама, неспровоцированно, без всякого участия управления.
Полковник Голубков с сомнением покачал головой. Может, да. А может, и нет. Не могла остаться без внимания серия проверок. Никто из членов комиссий не знал, конечно, для чего выполняется эта работа. Но и само по себе это уже сигнал. Знак тревоги.
И было еще кое-что, что заставляло полковника Голубкова усомниться в том, что активность УПСМ осталась незамеченной. Бородатый турист с видеокамерой на набережной Дуная. Нет, этот турист работал не на него. На кого? Это был один из многих вопросов, на которые не было ответа.
Пока.
«Жил-был художник один, дом он имел и холсты…»
Из кабины вышел летчик, старший лейтенант. В руках у него был большой китайский термос.
— Будете кофе? — предложил он Голубкову.
— Спасибо, с удовольствием. Долго нам еще?
— Расчетное время прибытия в Краснодар — семь сорок.
Голубков усмехнулся. Летуны никогда не скажут: «Прилетаем во столько-то».
Скажут: «Расчетное время». И не более того. Они даже слово «последний» не употребляют. «Крайний». Такая профессия. Не дает забыть, что под Богом ходим.
— Давно летаешь? — спросил Голубков.
— Давно. Скоро три года.
— Солидно, — согласился Голубков. — Присядь. Скажи-ка мне такую вещь. Вот, допустим, первый пилот говорит второму: «Воздух сегодня тяжелый». Что это может значить?
— А что ему отвечает второй?
— "Имеет быть".
Старлей задумался. Потом уточнил:
— Они в воздухе?
— Да, летят. Уже часа полтора.
— На чем?
— На транспортнике. На «Антее».
— Серьезная машина. Трудно сказать. У каждого экипажа свои заморочки. Но я, кажется, понимаю, о чем речь. В школе я занимался плаванием. Даже на первый разряд сдал. И мы иногда говорили: тяжелая вода. Или наоборот: легкая. Бывает, что вода сама тебя несет. А бывает — не пробьешься, вяжет. Так и с самолетами.
Иногда он летит как песня. А бывает — тяжело, через силу. Воздух тяжелый. Может, это и имелось в виду?
— Отчего воздух может быть тяжелым? — спросил Голубков.
— От чего угодно. Если вчера хорошо посидел с ребятами, сегодня воздух будет казаться очень даже тяжелым. Или машина себя как-то не так ведет. Это чувствуешь. Все в норме, а что-то не так. От загрузки тоже зависит. Если груза под завязку, на взлете кажется, что ты на своем горбу его волочешь. А почему вы об этом спросили?
— Да так. Почему-то пришло в голову — и спросил. Пилот вернулся в кабину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Когда-то давно, еще в бытность полковника Голубкова курсантом, их училище подняли по тревоге и бросили в оцепление на металлургический комбинат. В кузове одного из карьерных «КрАЗов» была обнаружена старая авиабомба. Как она попала на уральский карьер, никто так и не понял. Когда саперы уложили смертоносную находку на песчаную подушку и вывезли за город, курсантам приказали помочь бригаде на шихтовом дворе. Самосвалы вываливали на рельсовую решетку глыбы кварцита. Мелочь сама проваливалась, а крупные камни нужно было сначала разбить.
С тех пор и запомнил Голубков ощущение упругой силы, с какой кварцевый монолит отбрасывает двухпудовую кувалду. Так, что она норовит вырваться из рук или утащить неловкого молотобойца за собой. В бригаде шихтовщиков работали здоровенные бабы. Или казались здоровенными из-за ватников и ватных штанов.
Помочь им курсанты не помогли, но потешили вдосталь. Кончилось тем, что одна из шихтовщиц забрала у курсанта Голубкова кувалду, не слишком-то и сильно тюкнула в глыбу, и та раскололась и провалилась в челюсти щековой дробилки.
«Знать надо, паренек, куда бить!»
А вот этого сейчас никто и не знал. Где та точка, попадание в которую разрушит на мелкие части защиту, очень даже неслучайно возведенную вокруг этого дела?
Полковник Голубков не сомневался, что такая точка есть, что отыскать ее — лишь вопрос времени.
Но времени-то как раз и не было. Катастрофа могла разразиться в любой момент.
Вашингтонская резидентура СВР сообщила, что пресс-служба госдепартамента США предупредила ведущие телеканалы о необходимости держать наготове съемочные группы для вылета к месту сенсационных событий. Резидент высказывал предположение, что речь может идти о нанесении бомбовых ударов по секретным объектам Ирака. Но генерал-лейтенант Нифонтов и полковник Голубков понимали, что речь идет о другом. Съемочные группы вылетят не в Ирак. Они вылетят к месту передачи талибам российских истребителей.
И это будет действительно мировая сенсация. С сокрушительными последствиями для России, балансирующей над экономической бездной.
«Зайка моя, я твой зайчик…»
Не спалось. Голубков поворочался на коротком своем ложе, пытаясь умоститься поудобнее. Не вышло. Он сел, выпрямил спинку кресла и стал смотреть в иллюминатор на бесконечную пелену облаков с редкими промоинами, в которых открывалась земля. Ярко-зеленые квадраты озимых, леса, затейливые извивы равнинных речек. С трехкилометровой высоты земля казалась ухоженной, уютной.
Мирной.
Покушение на Ермакова. Не покушение, нет. Предупреждение. Сделанное в предельно жесткой форме. Словно бы сказано открытым текстом: «Вот так, через тонированное стекло, прямо в висок был убит твой водитель. Ничто не мешало следующим выстрелом прикончить тебя. Твоя спина, пока ты поднимался по ступенькам крыльца, была вся на виду. И если ты не убит, то только потому, что этой цели мы перед собой не ставили. Но поставим ее, если ты…»
Что «если ты»? Предупреждение — о чем? Чтобы он чего-то не делал? Вряд ли. Если хотят остановить человека, его не предупреждают. Лучший способ остановить — как раз этот, убить. Значит, наоборот — чтобы что-то сделал? Что?
Деньги. Бесспорно. За что и какие? Бытовуха начисто исключалась. Какая там, к дьяволу, месть разъяренных мужей! Снайперский «аншутц» с лазерным прицелом не применяют и для выколачивания мелких долгов. Значит, речь идет совсем о других деньгах. Требование выполнить обязательства? Это ближе. Какие? Напрашивалось — поставка самолетов. По проплаченному контракту. Но в документах «Феникса» не было никаких следов предоплаты. И даже если допустить, что сделка не показывалась в отчетности, тоже не факт. При миллиардном годовом обороте генеральный директор «Феникса» нашел бы способ вернуть аванс. Каким бы большим он ни был. Тем более знал, что его контрагенты — люди очень серьезные. Или не знал? И этот выстрел в задницу — доказательство, что с ними шутить не следует?
Ничего не понятно, не хватало информации.
Пока важно было одно: в запретной зоне, внутри этого кварцевого монолита, что-то происходит.
Система дала сбой. Сама, неспровоцированно, без всякого участия управления.
Полковник Голубков с сомнением покачал головой. Может, да. А может, и нет. Не могла остаться без внимания серия проверок. Никто из членов комиссий не знал, конечно, для чего выполняется эта работа. Но и само по себе это уже сигнал. Знак тревоги.
И было еще кое-что, что заставляло полковника Голубкова усомниться в том, что активность УПСМ осталась незамеченной. Бородатый турист с видеокамерой на набережной Дуная. Нет, этот турист работал не на него. На кого? Это был один из многих вопросов, на которые не было ответа.
Пока.
«Жил-был художник один, дом он имел и холсты…»
Из кабины вышел летчик, старший лейтенант. В руках у него был большой китайский термос.
— Будете кофе? — предложил он Голубкову.
— Спасибо, с удовольствием. Долго нам еще?
— Расчетное время прибытия в Краснодар — семь сорок.
Голубков усмехнулся. Летуны никогда не скажут: «Прилетаем во столько-то».
Скажут: «Расчетное время». И не более того. Они даже слово «последний» не употребляют. «Крайний». Такая профессия. Не дает забыть, что под Богом ходим.
— Давно летаешь? — спросил Голубков.
— Давно. Скоро три года.
— Солидно, — согласился Голубков. — Присядь. Скажи-ка мне такую вещь. Вот, допустим, первый пилот говорит второму: «Воздух сегодня тяжелый». Что это может значить?
— А что ему отвечает второй?
— "Имеет быть".
Старлей задумался. Потом уточнил:
— Они в воздухе?
— Да, летят. Уже часа полтора.
— На чем?
— На транспортнике. На «Антее».
— Серьезная машина. Трудно сказать. У каждого экипажа свои заморочки. Но я, кажется, понимаю, о чем речь. В школе я занимался плаванием. Даже на первый разряд сдал. И мы иногда говорили: тяжелая вода. Или наоборот: легкая. Бывает, что вода сама тебя несет. А бывает — не пробьешься, вяжет. Так и с самолетами.
Иногда он летит как песня. А бывает — тяжело, через силу. Воздух тяжелый. Может, это и имелось в виду?
— Отчего воздух может быть тяжелым? — спросил Голубков.
— От чего угодно. Если вчера хорошо посидел с ребятами, сегодня воздух будет казаться очень даже тяжелым. Или машина себя как-то не так ведет. Это чувствуешь. Все в норме, а что-то не так. От загрузки тоже зависит. Если груза под завязку, на взлете кажется, что ты на своем горбу его волочешь. А почему вы об этом спросили?
— Да так. Почему-то пришло в голову — и спросил. Пилот вернулся в кабину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91