— Это ты про себя, что невинный? — удивился Сивопляс. — А кто подполковника Тимашука и ухом не моргнул?
— Я-то при чем?
— Не мути мне в голове воду. Я все видел на пленке. Как сначала маленький его, потом ты. И слышал, как ты командовал: «Быстро, все по местам». Так что давай не надо.
— За свои грехи я отвечу сам. А ты будешь отвечать за свои.
— Дурак ты и уши у тебя соленые! — разозлился Сивопляс и неожиданно заговорил нормальным русским языком:
— Ты что ж думаешь — я хочу вас спровоцировать на попытку к бегству?
— А нет? — спросил я.
— Тогда зачем я вашего парня к своей бабе завез?
— Не знаю, — признался я.
— Да затем, что если он в воду прыгнет, так сразу пойдет ко дну, как колун без ручки! Молчи и слушай. Твои парни свяжут моих в придачу со мной. Катер поставишь на малый ход, горючку перекроешь, поплывет по течению. В Потапове забираете маленького, берете у хозяйки мой «жигуль». Уходите на Улан-Удэ до Транссиба.
Тачку бросите, сядете в поезд. На все про все у вас полсуток. Раньше катер вряд ли найдут, места глухие. Успеете уйти до тревоги — ваше счастье. Если вопросы есть, давай быстро. Время идет.
— Вопросы есть. Два. Но мне было бы проще с тобой разговаривать, если бы ты снял с меня браслетки, — запустил я пробный шар.
— Повернись, — приказал он и отщелкнул наручники. — Только потом держи их в руках за спиной для полной видимости.
Я растер запястья и запустил следующий шар:
— Ты не мог бы в знак доверия дать мне подержать твой «калаш»?
— Держи.
Я еле успел поймать брошенный автомат. Заряжен. Полный рожок. И патроны не холостые. Я вернул «калаш» пирату и задал первый вопрос:
— Зачем устраивать захват твоих парней, если они с тобой заодно?
— Затем, что объяснять им все — сутки уйдут. И не умею я объяснять.
— Но кое-что тебе объяснить придется. Это второй вопрос. Главный. Почему ты принял это решение?
Хмурое лицо пирата посмурнело еще больше.
— Ладно, — шумно вздохнув, сказал он. — Попробую. Когда вас раздевали, я видел спину твоего парня. Чернявого.
— Боцмана, — подсказал я.
— Пусть Боцмана. А теперь смотри. — Он расстегнул широкий офицерский ремень, выпростал из-под него форменку и повернулся ко мне спиной:
— Задирай.
Я задрал.
— Ясно? — спросил он.
— Ясно, — сказал я.
Он привел одежду в порядок, долго молчал, глядя, как ветер рябит холодную гладь полноводной реки, величественной в своей несуетности.
Как Стикс.
Потом добавил:
— Скажу еще. Я смотрел пленку с допросами. Одно место смотрел два раза. С допросом доктора. Он сказал: «Нас всех убили на той войне». Так вот, меня тоже убили на той войне. Не на вашей, а на моей. В Афгане. Мы свои. А своих я убивать не дам. Все. Подъем. Давай работать.
* * *
Работу мы сделали быстро, не отходя от берега. Рассудили, что нет резона усложнять дело и нырять в ледяную воду. Мужики были жилистые и верткие, как пантеры. Но на нашей стороне был эффект неожиданности и преимущества молодости.
И форма, понятно, у нас была получше.
В разработанный Сивоплясом план Док внес коррективы. Мы обрядили «черных» в наши камуфляжки, а сами надели их униформу. Была откорректирована и роль Сивопляса.
Когда троих его парней умотали линями и уложили в кубрике, его самого, тоже связанного и с кляпом из грязной тряпки во рту, вытащили на берег и отволокли под навес. Он мычал и бился, как уссурийский тигр, спеленутый сетью ловцов.
Укоризненный взгляд его прожигал мне сердце раскаленным железом, каким были изукрашены спина Боцмана и спина Сивопляса. И я чувствовал, что, если не удастся убедить его в правильности того, что мы делаем, этот взгляд до конца жизни будет преследовать меня в бессонницу, а потом будет предъявлен мне первым номером в списке моих грехов на Страшном суде.
Катер отплыл, на середине реки заглох. Его подхватило течение и медленно повлекло к востоку. Мы освободили Сивопляса и вернули ему «калаш». Он отплевался и сказал:
— Ну?
— Объясняй, — предложил я Доку.
У Дока, конечно, было много достоинств и среди них попадались даже таланты, но умением жечь глаголом сердца людей природа его обделила. Его объяснения Сивопляс слушал внимательно, но чувствовалось, что все эти дела ему глубоко до фени. Его нисколько не ужаснула апокалипсическая картина будущих локальных войн, в которых с помощью российских штурмовиков народы мира будут превращать друг друга в кровавую лапшу, оставила совершенно равнодушным угроза краха российской экономики, а когда Док упомянул о международном престиже страны, который неминуемо будет подорван, если агентура ЦРУ перехватит «Руслан», Сивопляс перебил:
— Кончай. Барабанишь, как попугай на базаре. Россия, Россия. Что такое Россия?
Док посопел, попыхтел, потом показал на реку, которая все дальше уносила катер, и сказал:
— Вот это и есть Россия. Понял? Сивопляс посмотрел на него как на убогого. И ответил:
— Это река Ингода. А если ты еще хочешь сказать, то лучше молчи.
— Тихо! — вдруг приказал Артист. — Все под навес! Ложись!
Со стороны Потапова донесся гул вертолетного двигателя. Он приближался. Это был хорошо знакомый нам патрульный Ми-28. Он тянул над рекой на высоте метров триста. Потом пошел вниз, чуть клюнул носом и выплюнул одну из шестнадцати ракет «Вихрь». Оставляя белый след, она прошла над водой, и там, где только что был маленький силуэт катера, сверкнуло, вспух и лопнул огненный шар и взметнулся водяной столб.
Сивопляс взревел, как раненый тигр, и рванулся из-под навеса. Боцман успел схватить его за ногу, за другую ногу ухватился Артист, а Док навалился сверху всей своей массой.
Вертолет вышел на второй заход и прошил фарватер из скорострельной 30-миллиметровой пушки 2А42. Еще раз развернулся, облетая на малой высоте окрестности, прогрохотал двигателем над крышей навеса, заложил вираж и отвалил в сторону аэродрома.
Сивопляс поднялся на ноги и машинально отряхнул форменку от сора. Потом сел на краю обрыва, по-восточному скрестив ноги, и начал раскачиваться вперед-назад. Мы расположились по сторонам от него и сидели, молча глядя на хмурую воду сибирской реки Стикс. А что тут можно было сказать?
— Костя Сальников, — негромко проговорил Сивопляс и снова закачался. Потом сказал:
— Младший сержант. Потом сказал:
— Он прикрыл меня во дворце Амина. Потом сказал:
— Гриша Майборода. Младший лейтенант. Мы вместе горели в бэтээре под Урузганом.
Потом сказал:
— Никита Петраков. Старший сержант. С ним мы были в плену.
Потом встал и сказал Доку:
— Теперь я понял, что такое Россия. Это и есть Россия. Она такой и останется, если их не остановить. Говори, что делать.
Глава XIV
От одного человека не зависит ничего.
От одного человека зависит все.
* * *
Еще на даче в Архангельском генерал-лейтенант Ермаков понял, что стечение обстоятельств поставило его в такое положение, когда только от него, как от одного-единственного солдата на острие захлебнувшейся атаки, зависит исход огромного дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91