Меня куда больше волнует, что рост православия ни в коей мере не сдерживает роста преступности. Вы должны видеть, что вместе с религией набирает силу уголовная стихия. Я не связываю одно с другим, потому и говорю, что первое меня не волнует, а второе мучает постоянно.
— Нас, поверьте, преступность беспокоит не меньше. Мы связываем ее с падением общественной нравственности, к которому привел общество коммунизм. Разве вы можете это отрицать?
Сазонов не собирался вступать в философский спор. Он не любил душещипательных бесед, зная, что они ни в коей мере не влияют на убеждения. Генерал встречал немало воров, которые носили на шее кресты и считали себя верующими, мотая отвешенный судами срок. В то же время ему встречались сотни людей, которые никогда не произносили имя Господа, но не воровали, не пьянствовали, честно трудились.
Чтобы поставить точку в разговоре, который начался вопреки его желанию, Сазонов сказал:
— Я не готов к богословской дискуссии, но могу твердо заявить: вы передергиваете факты либо их просто не знаете.
Отец Серафим нервно затеребил бороду. Он не ожидал такого ответа. Ему казалось, что в нынешних условиях для государственного служащего поддержка церкви — показатель его лояльности властям и политике президента. Разве не демонстрирует Ельцин своей приверженности православию? В Москве один за одним возводятся некогда разрушенные храмы. Высшие государственные чины посещают богослужения. Выстаивают.всенощные.
— Вы были коммунистом? — спросил священник, и в вопросе прозвучал зловещий подтекст. Таких вопросов пугаются сейчас.
— Почему был? — Сазонов нисколько не стушевался. — Убеждение не кальсоны, хотя я знаю немало таких людей, что уже сняли их на виду у всех. Но давайте честно: вы убеждены, что они верят искренне, когда приходят в церковь?
— Не дело священника решать, кто верит, кто нет. Церковь не судит. Она наставляет. И, если уж на то пошло, мне по душе, когда бывшие большевики осознают, что творили дело неправое и клеймят свое коммунистическое прошлое.
— Не надо, Серафим Евгеньевич. Если вы о большевике Александре Николаевиче Яковлеве, для меня он не авторитет. Был в руководстве партии, а теперь дело своих же рук поливает грязью. Извечная фигура Иуды.
— Да, но он вырос в коммунистическом угаре и пошел против него сознательно. Разве это не достоинство?
— Я, господин Павлов, не крушил храмов и не одобряю таких методов. Но должен заметить, что люди, преследовавшие церкви, давившие клир, — это воспитанники самой религии. Другой идеологии в России до революции не было. Сталин, Микоян — слыхали о таких? — учились в духовных семинариях. Почему же вы не говорите, что измена церкви не была их достоинством?
Отец Серафим не выкидывал белого флага капитуляции. Он даже себе не мог признаться в том, что спорить с милиционером оказалось непростым делом. И он сделал то, что следовало сделать в таких условиях:
— Господин генерал, вы звонили в епархию, хотели побеседовать с архиереем. Владыко поручил мне провести с вами этот разговор.
Сазонов улыбнулся открыто, искренне.
— Самому архиерею приехать ко мне не позволило его номенклатурное положение в церковной иерархии? Я понимаю, понимаю, но это ваши трудности. Мне желательно говорить только'с архиереем.
— Господин генерал, я облечен доверием его преосвященства в полной мере и получил самые широкие полномочия.
— Отлично, воспользуйтесь этими полномочиями и сообщите архиерею, что я жду его сегодня. Время он может уточнить по телефону…
Архиерей появился в Управлении внутренних дел точно в оговоренный час. Плотно сбитый, вальяжный, не чуждый, видно, мирской суетности в виде дорогой туалетной воды, с бородой удивительной белизны («Краски у них особые, что ли?» — подумал Сазонов с завистью. Ему нравилась серебристая седина, которой щеголяли высшие иерархи церкви). Владыко вполне мог послужить прекрасной моделью для художника, решившего рисовать Бога-Отца.
За архиереем двигался тенью отец Серафим, уступавший владыке по внешним параметрам.
Встречая посетителей, Сазонов встал.
— Здравствуйте…
— Владыко… — суфлерским шепотом подсказал из-за спины архиерея священник.
— Здравствуйте, Виктор Павлович, — окончил Сазонов, — проходите, садитесь.
Архиерей прошел к креслу, аккуратно поправил шелковую рясу,сел.
— Я вас слушаю, господин Сазонов.
— Мы можем поговорить с глазу на глаз? Надеюсь, вам не потребуется переводчик?
Архиерей взглянул на отца Серафима и слегка наклонил голову. Тот понял знак, смиренно поклонился и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Теперь о деле, владыко. Архиерей удивленно вскинул брови.
— Отец Серафим предупредил меня, что вы категорически настроены называть священников мирскими именами. С чего же такое отступление?
Сазонов улыбнулся.
— При желании вы можете называть меня генералом, хотя и не обязаны. Достаточно Василия Васильевича. Оба обращения равноценны. Назвав вас Виктором Павловичем, я дал понять, что не намерен целовать руку и видеть в вас своего духовного наставника. Вы это поняли, верно? Теперь я называю вас титулом, хотя религиозных чувств не испытываю.
Теперь улыбнулся архиерей.
— Немного длинно, но понятно. Итак, о чем мы будем говорить с глазу на глаз?
— Попрошу вас встать и пройти сюда, — Сазонов указал на стол в углу кабинета, который был покрыт куском голубой ткани.
К столу они прошли вместе. Взяв покрывало за угол, Сазонов сдернул его со стола.
— Боже праведный! — воскликнул архиерей радостно. — Да это же они! Евангелие и чудотворный образ! Слава тебе, Господи! — Архиерей перекрестился.
— Простите за кощунство, но и милиции тоже слава, разве не так?
— Естественно, естественно. Я могу все это забрать?
— Да, конечно. Подпишете акт о возвращении ценностей, и я их передам вам. А пока хотел бы побеседовать с вами. Садитесь, пожалуйста.
Архиерей посмотрел на генерала с некоторым недоумением, но все же послушно вернулся к креслу и устроился в нем. Сазонов сел за стол.
— Теперь, Виктор Павлович, я собираюсь сделать вам представление.
— Как я должен это понимать? — Архиерей насторожился.
— В прямом смысле, владыко. Объявить вам выговор не в моей власти. Писать на вас телегу в патриархию — не в моем характере. Остается самая нейтральная, если хотите, чисто процедурная акция — сделать вам устное предупреждение.
Щеки архиерея покраснели. Судя по всему, он с большим удовольствием встал бы и с гордым видом вышел: выслушивать нотации от представителя светской власти он не считал обязательным. Но с другой стороны, генерал сделал ему ценный подарок, от которого во многом зависел успех освящения нового храма. К тому же Сазонов заранее принял меры, чтобы этот разговор состоялся один на один, хотя и в самом деле мог послать цидулю в патриархию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Нас, поверьте, преступность беспокоит не меньше. Мы связываем ее с падением общественной нравственности, к которому привел общество коммунизм. Разве вы можете это отрицать?
Сазонов не собирался вступать в философский спор. Он не любил душещипательных бесед, зная, что они ни в коей мере не влияют на убеждения. Генерал встречал немало воров, которые носили на шее кресты и считали себя верующими, мотая отвешенный судами срок. В то же время ему встречались сотни людей, которые никогда не произносили имя Господа, но не воровали, не пьянствовали, честно трудились.
Чтобы поставить точку в разговоре, который начался вопреки его желанию, Сазонов сказал:
— Я не готов к богословской дискуссии, но могу твердо заявить: вы передергиваете факты либо их просто не знаете.
Отец Серафим нервно затеребил бороду. Он не ожидал такого ответа. Ему казалось, что в нынешних условиях для государственного служащего поддержка церкви — показатель его лояльности властям и политике президента. Разве не демонстрирует Ельцин своей приверженности православию? В Москве один за одним возводятся некогда разрушенные храмы. Высшие государственные чины посещают богослужения. Выстаивают.всенощные.
— Вы были коммунистом? — спросил священник, и в вопросе прозвучал зловещий подтекст. Таких вопросов пугаются сейчас.
— Почему был? — Сазонов нисколько не стушевался. — Убеждение не кальсоны, хотя я знаю немало таких людей, что уже сняли их на виду у всех. Но давайте честно: вы убеждены, что они верят искренне, когда приходят в церковь?
— Не дело священника решать, кто верит, кто нет. Церковь не судит. Она наставляет. И, если уж на то пошло, мне по душе, когда бывшие большевики осознают, что творили дело неправое и клеймят свое коммунистическое прошлое.
— Не надо, Серафим Евгеньевич. Если вы о большевике Александре Николаевиче Яковлеве, для меня он не авторитет. Был в руководстве партии, а теперь дело своих же рук поливает грязью. Извечная фигура Иуды.
— Да, но он вырос в коммунистическом угаре и пошел против него сознательно. Разве это не достоинство?
— Я, господин Павлов, не крушил храмов и не одобряю таких методов. Но должен заметить, что люди, преследовавшие церкви, давившие клир, — это воспитанники самой религии. Другой идеологии в России до революции не было. Сталин, Микоян — слыхали о таких? — учились в духовных семинариях. Почему же вы не говорите, что измена церкви не была их достоинством?
Отец Серафим не выкидывал белого флага капитуляции. Он даже себе не мог признаться в том, что спорить с милиционером оказалось непростым делом. И он сделал то, что следовало сделать в таких условиях:
— Господин генерал, вы звонили в епархию, хотели побеседовать с архиереем. Владыко поручил мне провести с вами этот разговор.
Сазонов улыбнулся открыто, искренне.
— Самому архиерею приехать ко мне не позволило его номенклатурное положение в церковной иерархии? Я понимаю, понимаю, но это ваши трудности. Мне желательно говорить только'с архиереем.
— Господин генерал, я облечен доверием его преосвященства в полной мере и получил самые широкие полномочия.
— Отлично, воспользуйтесь этими полномочиями и сообщите архиерею, что я жду его сегодня. Время он может уточнить по телефону…
Архиерей появился в Управлении внутренних дел точно в оговоренный час. Плотно сбитый, вальяжный, не чуждый, видно, мирской суетности в виде дорогой туалетной воды, с бородой удивительной белизны («Краски у них особые, что ли?» — подумал Сазонов с завистью. Ему нравилась серебристая седина, которой щеголяли высшие иерархи церкви). Владыко вполне мог послужить прекрасной моделью для художника, решившего рисовать Бога-Отца.
За архиереем двигался тенью отец Серафим, уступавший владыке по внешним параметрам.
Встречая посетителей, Сазонов встал.
— Здравствуйте…
— Владыко… — суфлерским шепотом подсказал из-за спины архиерея священник.
— Здравствуйте, Виктор Павлович, — окончил Сазонов, — проходите, садитесь.
Архиерей прошел к креслу, аккуратно поправил шелковую рясу,сел.
— Я вас слушаю, господин Сазонов.
— Мы можем поговорить с глазу на глаз? Надеюсь, вам не потребуется переводчик?
Архиерей взглянул на отца Серафима и слегка наклонил голову. Тот понял знак, смиренно поклонился и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Теперь о деле, владыко. Архиерей удивленно вскинул брови.
— Отец Серафим предупредил меня, что вы категорически настроены называть священников мирскими именами. С чего же такое отступление?
Сазонов улыбнулся.
— При желании вы можете называть меня генералом, хотя и не обязаны. Достаточно Василия Васильевича. Оба обращения равноценны. Назвав вас Виктором Павловичем, я дал понять, что не намерен целовать руку и видеть в вас своего духовного наставника. Вы это поняли, верно? Теперь я называю вас титулом, хотя религиозных чувств не испытываю.
Теперь улыбнулся архиерей.
— Немного длинно, но понятно. Итак, о чем мы будем говорить с глазу на глаз?
— Попрошу вас встать и пройти сюда, — Сазонов указал на стол в углу кабинета, который был покрыт куском голубой ткани.
К столу они прошли вместе. Взяв покрывало за угол, Сазонов сдернул его со стола.
— Боже праведный! — воскликнул архиерей радостно. — Да это же они! Евангелие и чудотворный образ! Слава тебе, Господи! — Архиерей перекрестился.
— Простите за кощунство, но и милиции тоже слава, разве не так?
— Естественно, естественно. Я могу все это забрать?
— Да, конечно. Подпишете акт о возвращении ценностей, и я их передам вам. А пока хотел бы побеседовать с вами. Садитесь, пожалуйста.
Архиерей посмотрел на генерала с некоторым недоумением, но все же послушно вернулся к креслу и устроился в нем. Сазонов сел за стол.
— Теперь, Виктор Павлович, я собираюсь сделать вам представление.
— Как я должен это понимать? — Архиерей насторожился.
— В прямом смысле, владыко. Объявить вам выговор не в моей власти. Писать на вас телегу в патриархию — не в моем характере. Остается самая нейтральная, если хотите, чисто процедурная акция — сделать вам устное предупреждение.
Щеки архиерея покраснели. Судя по всему, он с большим удовольствием встал бы и с гордым видом вышел: выслушивать нотации от представителя светской власти он не считал обязательным. Но с другой стороны, генерал сделал ему ценный подарок, от которого во многом зависел успех освящения нового храма. К тому же Сазонов заранее принял меры, чтобы этот разговор состоялся один на один, хотя и в самом деле мог послать цидулю в патриархию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122