Женщины не обращали внимания на Крысина, и он страдал, хотя кое в чем природа не обделила и его.
«Маленькое дерево в сук растет». Эта народная мудрость в полной мере относилась к Крысину. Чем-чем, а своей суковатостью в баньке он ошеломлял даже видавших виды мужиков.
— Ну, брат, — сказал ему однажды пораженный увиденным режиссер Агишев, — тебе с такой колотушкой только на болотах лягушек глушить.
Высокая суковатость при отсутствии внимания женщин доставляла Крысину немало беспокойств. Его сексуальная озабоченность легко прочитывалась во всем: в блеске глаз, которыми он ощупывал женщин, в потной трясущей ладони, которую он протягивал дамам, здороваясь; в клиническом хохоте, которым разражался, выслушав сальный анекдот.
С женщинами Крысину не везло. Даже в театре с его довольно вольными нравами он не вызывал интереса у актрис, в том числе стареющих в одиночестве.
Единственной отрадой души для Крысина стала буфетчица Руза — здоровенная баба-самосвал с рыжими всклокоченными волосами, с огромными распаренными горячей водой ладонями. В постели от нее всегда пахло тиной. Обычных для женщин эмоций она не испытывала, была бесстрастной и относилась к Крысину, как к назойливому комару, которого только леность мешала с себя согнать.
Тем не менее именно Руза стала в жизни Крысина роковой губительницей. Однажды летом она пригласила возлюбленного в родную станицу — на молоко и клубнику. Оказалось, что в Куреневской у бабки с дедом жила ее дочь Серафима, о которой Руза никому не говорила. Зачатая в пьяном угаре девочка родилась дурочкой. К девятнадцати годам она умела только заливисто смеяться и тянуть «у-у-у». Однако формами девица обладала отменными: толстые крепкие ноги, крутые упругие бедра. Груди, как среднего размера тыковки, вздували в нужных местах мягкий ситцевый сарафан. Попытка облапить Фимочку, которую Крысин предпринял в первый же день их встречи, была встречена благосклонно. Фима радостно засмеялась и проговорила: «У-у». Прикосновение к молодому, крепко сбитому телу пробудило у Крысина небывалое томление духа.
Ночью, оставив жаркую постель сожительницы, Крысин пробрался за выгородку, где спала Фима, и лег рядом с ней. Трудно сказать точно, но, как потом предполагал Крысин, Фима и до него имела опыт нежных общений с представителями мужского пола. Ощутив ласки, она проснулась, замурлыкала, губастым ртом стала слюнявить ночному гостю лицо и шею. Отдалась она ему без сопротивления с тихим заговорщицким хихиканьем, но в самый ответственный момент, когда контакт физический перерос в эмоциональный, Фима завопила: «У-у-у!!» — да так громко, что переполошила весь дом.
Трудно сказать, произошло ли это от врожденной страстности дурочки или от неожиданного испуга, но последствия были для Крысина ужасающими. Крик поднял на ноги деда и бабку. На защиту дитяти, как яростная львица, бросилась Руза. Она без усилий сорвала своего хахаля с горячего тела дочери и вышвырнула из избы вон, словно котяру, который сожрал сметану, приготовленную хозяйкой к блинам.
Не стоит гадать, что ожесточило Рузу — измена сожителя, опасения за нарушенную честь дочери, стыд перед старыми родителями за случившееся, но она сдала в милицию заявление об изнасиловании.
Дело закрутилось, дошло до суда.
Отвечать на вопросы судей Серафима могла только мычанием, которое ее мать переводила в пользу обвинения. От сурового наказания Крысина спасло лишь то, что в один из моментов дурочка бросилась к подсудимому, сжала его в объятиях и стала бедрами делать такие движения, которые не оставляли сомнения в их значении. При этом она целовала насильника мокрыми толстыми губами.
Суд ограничился вынесением относительно мягкого приговора.
В зоне Крысин стал знаменитостью, едва солагерники увидели в бане его разбойничий инструментарий. Кличку определили сразу — Крыса.
За колючкой Крыса открыл в себе новые, неожиданно обнаружившиеся качества: отчаянную, доходившую до умопомрачения злость и безрассудную храбрость. После нескольких типичных для любой зоны стычек с Крысой перестали связываться самые большие любители постучать кулаками по чужой башке. Одному из них Крыса вогнал в пупок плотницкий гвоздь, второму в схватке напрочь откусил ухо.
После отсидки Крыса приехал в Придонск, где его по рекомендации одного из авторитетов взял в свою команду Саддам. Дело новичку хозяин нашел быстро. Он поручил Крысе «снять с должности» строптивого директора мебельной фабрики. Открывший сезон приватизации Саддам страстно возжелал забрать предприятие под свою опеку. Директор фабрики, в прошлом простой рабочий, наивно верил в законность и правопорядок. Он хотел сохранить собственность в руках трудового коллектива. Саддам счел, что спор в духе времени должен решать нс арбитражный суд, а пуля. С ней надежды на благоприятный исход было куда больше.
Крыса сработал аккуратно и быстро. Он тщательно обследовал подходы к фабрике, наметил план и приступил к исполнению.
В назначенный день Крыса зашел со стороны пустыря. Нашел в кирпичной стене вентиляционное отверстие. Вытяжная труба лежала на земле. Вентилятор на время ремонта отключили и сняли, а у стены рядом с квадратной дырой стояла деревянная лестница.
Крыса, быстро перебирая ногами, забрался по ней и нырнул в трубу. Здесь было темно, тянуло сквозняком и пахло сосновыми опилками.
Приготовив пистолет, Крыса медленно полз вперед, туда, где светилось забранное решеткой отверстие. Он подобрался к нему вплотную и заглянул внутрь цеха. В небольшом пустом помещении несколько рабочих налаживали недавно купленные станки. У деревянных козел, разложив на них чертеж-синьку, стоял директор фабрики — высокий сутулый мужик с седым, коротко подстриженным затылком.
Аккуратно, стараясь нс звякнуть металлом, Крыса оттянул затвор и медленно вернул его в переднее положение. Патрон мягко вошел в патронник, курок остался на боевом взводе.
Крыса нс испытывал ни страха, ни возбуждения. Все выглядело так, будто он собирался не пулю вогнать в затылок живого человека, а вколотить в доску гвоздь. И эта душевная пустота, которую Крыса принял за железное хладнокровие, стала одной из главных черт профессионального убийцы.
Специальное устройство — плод творчества лучших оружейников страны, работавших на нужды спецслужб, — приглушило звук выстрела, обратив его в легкое шипение. Лишь слегка звякнул металл. Это отброшенный отдачей затвор откатился назад и вернулся на место с очередным патроном.
Крыса видел, как директор, пораженный в затылок, рухнул грудью на чертеж. Козлы качнулись, но устояли. Безжизненное тело, оставляя кровавый след на чертеже, сползло на бетонный пол…
Одним выстрелом судьба Крысы определилась на годы вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
«Маленькое дерево в сук растет». Эта народная мудрость в полной мере относилась к Крысину. Чем-чем, а своей суковатостью в баньке он ошеломлял даже видавших виды мужиков.
— Ну, брат, — сказал ему однажды пораженный увиденным режиссер Агишев, — тебе с такой колотушкой только на болотах лягушек глушить.
Высокая суковатость при отсутствии внимания женщин доставляла Крысину немало беспокойств. Его сексуальная озабоченность легко прочитывалась во всем: в блеске глаз, которыми он ощупывал женщин, в потной трясущей ладони, которую он протягивал дамам, здороваясь; в клиническом хохоте, которым разражался, выслушав сальный анекдот.
С женщинами Крысину не везло. Даже в театре с его довольно вольными нравами он не вызывал интереса у актрис, в том числе стареющих в одиночестве.
Единственной отрадой души для Крысина стала буфетчица Руза — здоровенная баба-самосвал с рыжими всклокоченными волосами, с огромными распаренными горячей водой ладонями. В постели от нее всегда пахло тиной. Обычных для женщин эмоций она не испытывала, была бесстрастной и относилась к Крысину, как к назойливому комару, которого только леность мешала с себя согнать.
Тем не менее именно Руза стала в жизни Крысина роковой губительницей. Однажды летом она пригласила возлюбленного в родную станицу — на молоко и клубнику. Оказалось, что в Куреневской у бабки с дедом жила ее дочь Серафима, о которой Руза никому не говорила. Зачатая в пьяном угаре девочка родилась дурочкой. К девятнадцати годам она умела только заливисто смеяться и тянуть «у-у-у». Однако формами девица обладала отменными: толстые крепкие ноги, крутые упругие бедра. Груди, как среднего размера тыковки, вздували в нужных местах мягкий ситцевый сарафан. Попытка облапить Фимочку, которую Крысин предпринял в первый же день их встречи, была встречена благосклонно. Фима радостно засмеялась и проговорила: «У-у». Прикосновение к молодому, крепко сбитому телу пробудило у Крысина небывалое томление духа.
Ночью, оставив жаркую постель сожительницы, Крысин пробрался за выгородку, где спала Фима, и лег рядом с ней. Трудно сказать точно, но, как потом предполагал Крысин, Фима и до него имела опыт нежных общений с представителями мужского пола. Ощутив ласки, она проснулась, замурлыкала, губастым ртом стала слюнявить ночному гостю лицо и шею. Отдалась она ему без сопротивления с тихим заговорщицким хихиканьем, но в самый ответственный момент, когда контакт физический перерос в эмоциональный, Фима завопила: «У-у-у!!» — да так громко, что переполошила весь дом.
Трудно сказать, произошло ли это от врожденной страстности дурочки или от неожиданного испуга, но последствия были для Крысина ужасающими. Крик поднял на ноги деда и бабку. На защиту дитяти, как яростная львица, бросилась Руза. Она без усилий сорвала своего хахаля с горячего тела дочери и вышвырнула из избы вон, словно котяру, который сожрал сметану, приготовленную хозяйкой к блинам.
Не стоит гадать, что ожесточило Рузу — измена сожителя, опасения за нарушенную честь дочери, стыд перед старыми родителями за случившееся, но она сдала в милицию заявление об изнасиловании.
Дело закрутилось, дошло до суда.
Отвечать на вопросы судей Серафима могла только мычанием, которое ее мать переводила в пользу обвинения. От сурового наказания Крысина спасло лишь то, что в один из моментов дурочка бросилась к подсудимому, сжала его в объятиях и стала бедрами делать такие движения, которые не оставляли сомнения в их значении. При этом она целовала насильника мокрыми толстыми губами.
Суд ограничился вынесением относительно мягкого приговора.
В зоне Крысин стал знаменитостью, едва солагерники увидели в бане его разбойничий инструментарий. Кличку определили сразу — Крыса.
За колючкой Крыса открыл в себе новые, неожиданно обнаружившиеся качества: отчаянную, доходившую до умопомрачения злость и безрассудную храбрость. После нескольких типичных для любой зоны стычек с Крысой перестали связываться самые большие любители постучать кулаками по чужой башке. Одному из них Крыса вогнал в пупок плотницкий гвоздь, второму в схватке напрочь откусил ухо.
После отсидки Крыса приехал в Придонск, где его по рекомендации одного из авторитетов взял в свою команду Саддам. Дело новичку хозяин нашел быстро. Он поручил Крысе «снять с должности» строптивого директора мебельной фабрики. Открывший сезон приватизации Саддам страстно возжелал забрать предприятие под свою опеку. Директор фабрики, в прошлом простой рабочий, наивно верил в законность и правопорядок. Он хотел сохранить собственность в руках трудового коллектива. Саддам счел, что спор в духе времени должен решать нс арбитражный суд, а пуля. С ней надежды на благоприятный исход было куда больше.
Крыса сработал аккуратно и быстро. Он тщательно обследовал подходы к фабрике, наметил план и приступил к исполнению.
В назначенный день Крыса зашел со стороны пустыря. Нашел в кирпичной стене вентиляционное отверстие. Вытяжная труба лежала на земле. Вентилятор на время ремонта отключили и сняли, а у стены рядом с квадратной дырой стояла деревянная лестница.
Крыса, быстро перебирая ногами, забрался по ней и нырнул в трубу. Здесь было темно, тянуло сквозняком и пахло сосновыми опилками.
Приготовив пистолет, Крыса медленно полз вперед, туда, где светилось забранное решеткой отверстие. Он подобрался к нему вплотную и заглянул внутрь цеха. В небольшом пустом помещении несколько рабочих налаживали недавно купленные станки. У деревянных козел, разложив на них чертеж-синьку, стоял директор фабрики — высокий сутулый мужик с седым, коротко подстриженным затылком.
Аккуратно, стараясь нс звякнуть металлом, Крыса оттянул затвор и медленно вернул его в переднее положение. Патрон мягко вошел в патронник, курок остался на боевом взводе.
Крыса нс испытывал ни страха, ни возбуждения. Все выглядело так, будто он собирался не пулю вогнать в затылок живого человека, а вколотить в доску гвоздь. И эта душевная пустота, которую Крыса принял за железное хладнокровие, стала одной из главных черт профессионального убийцы.
Специальное устройство — плод творчества лучших оружейников страны, работавших на нужды спецслужб, — приглушило звук выстрела, обратив его в легкое шипение. Лишь слегка звякнул металл. Это отброшенный отдачей затвор откатился назад и вернулся на место с очередным патроном.
Крыса видел, как директор, пораженный в затылок, рухнул грудью на чертеж. Козлы качнулись, но устояли. Безжизненное тело, оставляя кровавый след на чертеже, сползло на бетонный пол…
Одним выстрелом судьба Крысы определилась на годы вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122