Рыжая щетина на щеках и подбородке ярко блестела.
— Привет, — сказал Рыжий. Подошел и присел рядом на траву.
— Привет, — отозвался Лекарев с той же ленью в голосе, что и подошедший мужик.
— Отдыхаем? Это хорошо. — Рыжий говорил как учитель, одобрявший поведение примерного ученика. — А это у тебя откуда? — Он указал пальцем на раненое плечо.
— На гвоздь напоролся. — Лекарев не был склонен к задушевным беседам.
— Давай-давай, свисти! — Рыжий задрал рубаху, и на пузе, лишенном жировых отложений, Лекарев увидел большой неровный рубец. — Уж я-то гвоздя от язя отличить умею. Пуля?
— Осколок, — соврал Лекарев.
— Хорошо, — одобрил Рыжий.
— Чего ж хорошего?
— Хорошо, что ранетый, а не убитый. Ты ведь у Корнея поселился? Прапор из Чечни. Так?
— Раз все знаешь, чего спрашивал?
— Проверка на вшивость. — Рыжий был доволен.
— Сам-то где поцарапал пузо?
— Афган, будь он проклят!
За лесом заныла сирена. Гукнув два раза, смолкла.
— Что там у вас орет? — спросил Лекарев. — И без того тошно.
Рыжий засмеялся.
— Пока это так — бирюльки. А вот заорет по— настоящему, кое-кому, без понта, тошно станет.
— Не понял.
— А может, и не надо? Меньше знаешь — крепче спишь. Лекарев сделал безразличное лицо и прикрыл глаза.
— Мне в конце концов все равно. Но коли орут на всю округу, значит, хотят, чтобы все слышали.
Рыжий промолчал. Посидел немного. Встал.
— На всякий случай, будем знакомы: Лопаткин Яков. В случае чего — заходи. Где живу, у Корнея можешь узнать.
Два дня спустя, когда Лекарев совершал вечернюю прогулку, к нему подошел Лопаткин.
— Привет, прапор! — И без предисловий: — Хочешь, завтра свожу тебя…
— Куда?
— На Кудыкину гору сирену вблизи послушать. Лекарев прекрасно понимал — им заинтересовался кто-то из тех, кому служит Псих. Почему и с какой целью? Если верить деду Урусову, то на территории бывшей военной базы обосновались карташовцы — боевики-националисты из отряда, созданного неким Карташовым. Насколько было известно Лекареву (вплотную он с этим не сталкивался), карташовцы вербовали бойцов из людей, потерявших надежду устроить жизнь в обществе, которому со своим боевым опытом они оказались не нужны.
Конечно, можно было бы сразу отказаться от предложения Психа и положить конец разговорам. Зачем совать голову в петлю, конец которой находился неизвестно в чьих руках. Но натуру переделать трудно, а у Лекарева она была авантюрного склада.
— Может, не стоит? Там у вас всякие секреты…
— Стоит. Я кое с кем уже поговорил. Тебе разрешили прийти.
— Откуда такое доверие сразу?
— Почему нет? Ты мужик русский. Меченый в бою. Тебе, наверное, небезразлично, что завтра будет с Россией? Так? Или все равно, если чечены начнут выбивать у нас город за городом? Веришь, что на защиту выйдут кулики, грачи и всякие барсуки? Им же только червяков побеждать.
Последние фразы поразили Лекарева своей оригинальностью.
— Про куликов сам придумал? Лопаткин не стал заноситься.
— Лектор нам объяснил. Оказывается, еще Николай Второй войну японцам профукал, потому как войсками командовать назначил Куропаткина.
Лекарев засмеялся.
— А ежели Лебедя?
— Да вроде бы птица гордая, хотя сразу скажу — орел лучше.
— Что делать, если орлов не находится?
— Как так не находится? А мы?
— Кто «мы»?
— Поедем, послушаешь, подумаешь, прикинешь. Главное — тебе доверяют. Возьми у Корнея велик и махнем.
— Хорошо, скажи, что у вас там?
— Будет лекция. — Псих засмеялся. — День политпросвещения.
— Я не о том. Как ваше хозяйство называется?
— Региональный акционерный центр землеустройства России «Орел». Годится?
Спросил и заржал, давая понять, что за проволочным забором никто землеустройством не занимается…
Хозяйство «орлов» лежало в глубокой впадине посреди долины. Раньше на этом малопригодном для землепашцев месте военные разместили зенитно-ракетный дивизион прикрытия Придонска. Здание казармы, пищеблок, солдатский клуб, водонапорная башня, «сборно-щелевые» домики для офицерских семей — все это давно не ремонтировалось и производило жалкое впечатление.
У ворот возле обшарпанной будки контрольно-пропускного пункта на лавке сидели трое крепких парней в камуфляже.
— Салют, Коршун! — крикнул Псих, подъезжая к открытым воротам. И вскинул вверх правую руку в арийском приветствии. Коршун лениво повторил жест.
— Привет, Псих! Проезжайте.
— Коршун, это кликуха? — спросил Лекарев.
— Зачем же так, прапор, — осуждающе произнес Псих. — Это псевдоним.
— А тебя почему Психом назвали?
— Заводной я в драке. Мне только дай пострелять.
Территория базы была пустынна.
— Опоздали! — расстроенно заметил Псих. — Фитиль мне вставят и запалят, это как пить дать.
— Дисциплина? — спросил Лекарев сочувственно. Псих кивнул.
— Пошли прямо в клуб. Наши уже там.
Они прошли к обшарпанному зданию солдатского клуба. Поднялись по щербатым ступеням крыльца, проникли внутрь.
В просторном зрительном зале на деревянных скамейках сидели человек двадцать. Все в заношенном камуфляже, все коротко остриженные — один к одному. Воздух пах крепким мужским потом и хорошо переваренной капустой. Видимо, физиологические процессы здесь не считали нужным удерживать в себе.
Со сцены, стоя за красной трибуной, на которой остался незакрашенный отпечаток пятиконечной звезды, перед собравшимися выступал лектор — круглолицый мужичок в очках явно пенсионного возраста.
Говорил он громким голосом строевого командира, гоняющего новобранцев по плацу.
— Они нас презирают, — лектор ткнул пальцем в дужку очков, поправляя их на носу. Тем же пальцем ткнул в зал. — Презирают вас, меня, всех русских. Кто мы для них? Для избранной Богом израильской расы? Мы для них говорящий скот, человеческие отходы. Гои.
Слушатели гудели. Лектор поднял руку, успокаивая шумевших.
— Господа! Это не пропаганда. Я не вливаю вам в уши то, что придумал. Поэт говорил: «Ваше слово, товарищ Маузер». Я говорю: «Вам слово, господин Факт». Послушайте, что о нас с вами между собой говорят всякие там Абрамы Маузеры, Моше Цедербаумы, Срули Шлиперзоны.
Лектор раскрыл свою папку. Вынул газету. Показал ее всем.
— Это «Новый взгляд», господа. Москва. Пишет некая жидовка Новодворская. Читаю все, как написано: «Если мы уж решили свою главную площадь в столице превратить в свалку разных человеческих отходов, то надо дать объявление, что мы будем у себя перед Кремлем хоронить всех злодеев, палачей и преступников человечества — за валюту».
Слушатели возмущенно зашевелились, загудели. Лектор снова поднял руку, успокаивая их.
— Теперь, господа, задам несколько вопросов. Скажите, где похоронены маршалы Жуков, Рокоссовский, Конев?
— На Красной площади! — ответил звонкий одинокий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Привет, — сказал Рыжий. Подошел и присел рядом на траву.
— Привет, — отозвался Лекарев с той же ленью в голосе, что и подошедший мужик.
— Отдыхаем? Это хорошо. — Рыжий говорил как учитель, одобрявший поведение примерного ученика. — А это у тебя откуда? — Он указал пальцем на раненое плечо.
— На гвоздь напоролся. — Лекарев не был склонен к задушевным беседам.
— Давай-давай, свисти! — Рыжий задрал рубаху, и на пузе, лишенном жировых отложений, Лекарев увидел большой неровный рубец. — Уж я-то гвоздя от язя отличить умею. Пуля?
— Осколок, — соврал Лекарев.
— Хорошо, — одобрил Рыжий.
— Чего ж хорошего?
— Хорошо, что ранетый, а не убитый. Ты ведь у Корнея поселился? Прапор из Чечни. Так?
— Раз все знаешь, чего спрашивал?
— Проверка на вшивость. — Рыжий был доволен.
— Сам-то где поцарапал пузо?
— Афган, будь он проклят!
За лесом заныла сирена. Гукнув два раза, смолкла.
— Что там у вас орет? — спросил Лекарев. — И без того тошно.
Рыжий засмеялся.
— Пока это так — бирюльки. А вот заорет по— настоящему, кое-кому, без понта, тошно станет.
— Не понял.
— А может, и не надо? Меньше знаешь — крепче спишь. Лекарев сделал безразличное лицо и прикрыл глаза.
— Мне в конце концов все равно. Но коли орут на всю округу, значит, хотят, чтобы все слышали.
Рыжий промолчал. Посидел немного. Встал.
— На всякий случай, будем знакомы: Лопаткин Яков. В случае чего — заходи. Где живу, у Корнея можешь узнать.
Два дня спустя, когда Лекарев совершал вечернюю прогулку, к нему подошел Лопаткин.
— Привет, прапор! — И без предисловий: — Хочешь, завтра свожу тебя…
— Куда?
— На Кудыкину гору сирену вблизи послушать. Лекарев прекрасно понимал — им заинтересовался кто-то из тех, кому служит Псих. Почему и с какой целью? Если верить деду Урусову, то на территории бывшей военной базы обосновались карташовцы — боевики-националисты из отряда, созданного неким Карташовым. Насколько было известно Лекареву (вплотную он с этим не сталкивался), карташовцы вербовали бойцов из людей, потерявших надежду устроить жизнь в обществе, которому со своим боевым опытом они оказались не нужны.
Конечно, можно было бы сразу отказаться от предложения Психа и положить конец разговорам. Зачем совать голову в петлю, конец которой находился неизвестно в чьих руках. Но натуру переделать трудно, а у Лекарева она была авантюрного склада.
— Может, не стоит? Там у вас всякие секреты…
— Стоит. Я кое с кем уже поговорил. Тебе разрешили прийти.
— Откуда такое доверие сразу?
— Почему нет? Ты мужик русский. Меченый в бою. Тебе, наверное, небезразлично, что завтра будет с Россией? Так? Или все равно, если чечены начнут выбивать у нас город за городом? Веришь, что на защиту выйдут кулики, грачи и всякие барсуки? Им же только червяков побеждать.
Последние фразы поразили Лекарева своей оригинальностью.
— Про куликов сам придумал? Лопаткин не стал заноситься.
— Лектор нам объяснил. Оказывается, еще Николай Второй войну японцам профукал, потому как войсками командовать назначил Куропаткина.
Лекарев засмеялся.
— А ежели Лебедя?
— Да вроде бы птица гордая, хотя сразу скажу — орел лучше.
— Что делать, если орлов не находится?
— Как так не находится? А мы?
— Кто «мы»?
— Поедем, послушаешь, подумаешь, прикинешь. Главное — тебе доверяют. Возьми у Корнея велик и махнем.
— Хорошо, скажи, что у вас там?
— Будет лекция. — Псих засмеялся. — День политпросвещения.
— Я не о том. Как ваше хозяйство называется?
— Региональный акционерный центр землеустройства России «Орел». Годится?
Спросил и заржал, давая понять, что за проволочным забором никто землеустройством не занимается…
Хозяйство «орлов» лежало в глубокой впадине посреди долины. Раньше на этом малопригодном для землепашцев месте военные разместили зенитно-ракетный дивизион прикрытия Придонска. Здание казармы, пищеблок, солдатский клуб, водонапорная башня, «сборно-щелевые» домики для офицерских семей — все это давно не ремонтировалось и производило жалкое впечатление.
У ворот возле обшарпанной будки контрольно-пропускного пункта на лавке сидели трое крепких парней в камуфляже.
— Салют, Коршун! — крикнул Псих, подъезжая к открытым воротам. И вскинул вверх правую руку в арийском приветствии. Коршун лениво повторил жест.
— Привет, Псих! Проезжайте.
— Коршун, это кликуха? — спросил Лекарев.
— Зачем же так, прапор, — осуждающе произнес Псих. — Это псевдоним.
— А тебя почему Психом назвали?
— Заводной я в драке. Мне только дай пострелять.
Территория базы была пустынна.
— Опоздали! — расстроенно заметил Псих. — Фитиль мне вставят и запалят, это как пить дать.
— Дисциплина? — спросил Лекарев сочувственно. Псих кивнул.
— Пошли прямо в клуб. Наши уже там.
Они прошли к обшарпанному зданию солдатского клуба. Поднялись по щербатым ступеням крыльца, проникли внутрь.
В просторном зрительном зале на деревянных скамейках сидели человек двадцать. Все в заношенном камуфляже, все коротко остриженные — один к одному. Воздух пах крепким мужским потом и хорошо переваренной капустой. Видимо, физиологические процессы здесь не считали нужным удерживать в себе.
Со сцены, стоя за красной трибуной, на которой остался незакрашенный отпечаток пятиконечной звезды, перед собравшимися выступал лектор — круглолицый мужичок в очках явно пенсионного возраста.
Говорил он громким голосом строевого командира, гоняющего новобранцев по плацу.
— Они нас презирают, — лектор ткнул пальцем в дужку очков, поправляя их на носу. Тем же пальцем ткнул в зал. — Презирают вас, меня, всех русских. Кто мы для них? Для избранной Богом израильской расы? Мы для них говорящий скот, человеческие отходы. Гои.
Слушатели гудели. Лектор поднял руку, успокаивая шумевших.
— Господа! Это не пропаганда. Я не вливаю вам в уши то, что придумал. Поэт говорил: «Ваше слово, товарищ Маузер». Я говорю: «Вам слово, господин Факт». Послушайте, что о нас с вами между собой говорят всякие там Абрамы Маузеры, Моше Цедербаумы, Срули Шлиперзоны.
Лектор раскрыл свою папку. Вынул газету. Показал ее всем.
— Это «Новый взгляд», господа. Москва. Пишет некая жидовка Новодворская. Читаю все, как написано: «Если мы уж решили свою главную площадь в столице превратить в свалку разных человеческих отходов, то надо дать объявление, что мы будем у себя перед Кремлем хоронить всех злодеев, палачей и преступников человечества — за валюту».
Слушатели возмущенно зашевелились, загудели. Лектор снова поднял руку, успокаивая их.
— Теперь, господа, задам несколько вопросов. Скажите, где похоронены маршалы Жуков, Рокоссовский, Конев?
— На Красной площади! — ответил звонкий одинокий голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122