Когда настроение вернулось в прежнее русло, Лайонелла ощутила себя повзрослевшей и научилась видеть вокруг себя не только блеск мишуры и тонкослойной позолоты, но и облезлые пятна, которые старались прикрыть декорациями. Жить от этого стало не легче, но ошибок в отношениях с людьми она теперь делала значительно меньше.
Мария Матвеевна приподняла перед ней покров, разделявший освещенную часть богатого ресторана от специальных кабинетов, и рассказала, что именно там происходит. Лайонелла понимала: двери, разделяющие обе сферы бытия — показную, роскошную и закрытую, ставшую убежищем порока, — лучше открывать, зная, что ждет за ними, нежели вступать в область секса непросвещенной дурочкой.
— Для мужика, — продолжала Мария Матвеевна, — главное достичь судороги сладострастия. Содрогнуться и застонать. За это он платит деньги, а ты только помогаешь ему поймать кайф.
Мужикам глубоко наплевать, доставляет ли тебе удовольствие их сопение, их вонь, грубость, иногда озверение. А ты должна научиться это использовать. Чем сильнее ты заведешь клиента до, заставишь побыстрей содрогнуться, тем меньше будут продолжаться твои мучения.
— Грязь, — умирающим голосом произнесла Лайонелла и закрыла лицо ладонями. Мария Матвеевна положила руку ей на голову и ласково, по-матерински погладила.
— Это жизнь, детка. До нас было так, и после нас так будет. Мы считаем себя людьми, а природа сотворила нас животными. Ни дорогие костюмы, ни платья, ни образование, ни убеждения не вытравили из баб, а тем паче из мужиков скотства. Самое большое достижение цивилизации в том, что мы все кобелиные страсти с улицы перенесли в дома, за закрытые двери. Но вкусы от этого благороднее не стали. Скорее даже осквернились. Когда тебя нс видят со стороны, гнусности творить всегда проще.
— Что же делать, Мария Матвеевна? — Лайонелла заплакала тихо, по-детски. Только подрагивавшие плечи выдавали ее состояние.
— Что делать? Стать хозяйкой этих скотов. Управлять ими. Быть выше их. Для этого, дорогая моя, придется пересмотреть все свои взгляды. И в первую очередь избавиться от иллюзий. Тебя учили, что быть кандидатом наук — это счастье свободной женщины. Наплюй и забудь! Чем раньше поймешь истину: женщина должна жить своим телом, тем будешь сильнее. Не считай тело обузой. Не прячь красоту. Подчеркивай ее, как только можешь. Будешь уметь управлять собой, станешь управлять мужиками. Запомни — они скоты. Чем с ними круче, особенно когда им хочется, тем большего от них добьешься. Научись этим пользоваться. И учти — секс молодит. Не бойся усердия. Ты знаешь, сколько мне? — Мария Матвеевна провела ладонями по пышной груди, по крутым бокам, по своим внушительным бедрам, нисколько не скрывая, что любуется собой, гордится необъятностью своих форм. — Попробуй угадай.
По виду директрисе (Лайонелла прекрасно знала слово «бандерша», но все еще не могла соотнести его с реальным лицом, с женщиной, которую видела перед собой) — так вот директрисе по' виду было лет шестьдесят, не меньше. Кожа на шее обвисла, как у ощипанной курицы, сквозь редкие волосы просвечивала белая кожа головы, в глубоких глазницах — синие разводы, все это свидетельствовало далеко не о первой и даже не о второй свежести. Тем не менее Лайонелла сочла неудобным обидеть хозяйку и, немного поколебавшись, произнесла:
— Что-нибудь около сорока пяти.
Мария Матвеевна радостно расхохоталась.
— Мне пятьдесят пять, моя дорогая. — Она еще раз погладила себя по бокам, довольная произведенным эффектом. — А все потому, что живу любовью. Отдаюсь любимому с охотой и радостью. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Лайонелла не понимала, но кивнула утвердительно.
— Женщине просто необходимо чувствовать, что ее х о т я т, желают. Это чувство и есть настоящая любовь. Не та, придуманная, из книжек. Все эти сердечные томления, надежды на свидание и близость — лишь прикрытое приличиями желание. Ты понимаешь?
— Да, понимаю. — Лайонелла без сопротивления согласилась, хотя, выскажи ей кто-то из подруг подобное мнение, она бы его опровергла литературными примерами, доказала его неправоту и подтвердила, что любовь — чувство платоническое, светлое, не плотское, а высоко духовное. Опровергать мнение Марии Матвеевны она не рискнула. Их опыт был неравноценен, а истина чаще всего открывается через опыт.
— Еще учти, без любви, без сердечного томления нам нельзя. Заведи дружка для души и сердца. И не ищи красавчика. В них редко бывает все, что нужно женщине. Редко. — Мария Матвеевна произнесла это, вздохнув, словно намекала, что и сама обжигалась на красавцах, пытаясь приспособить их в дружки. — Я это поняла и с тех пор не ошибалась. Сейчас у меня есть один. Мордашка круглая. Колхозник и все тут. А я от него просто балдею. Он, когда берется за меня, начинает орать: «Ну, работай, шлюха! Работай!» Меня это просто воспламеняет…
Лайонелла смотрела на директрису во все глаза, не понимая, как это постель может быть для женщины не обязанностью, а призванием.
ГУЛЯЕВ
С кладбища Рыжов отправился на Красноармейскую, где проживала сестра погибшего банкира Ольга Андреевна Порохо-ва. Катрич опять отсутствовал — он поехал в станицу Камышев-скую, на похороны капитана Виктора Денисова. Обещал вернуться после обеда, но вернется ли в срок, гарантии дать не мог.
Ольга Андреевна встретила Рыжова сухо, не проявляя даже минимума гостеприимства и радушия. Пришлось потратить немало времени и добрых слов, прежде чем удалось разговорить хмурую, разбитую известием о гибели брата женщину.
На вопросы Рыжова Ольга Андреевна отвечала коротко. Говорила отрывисто, раздраженно.
— Да, Андрей Андреевич — мой родной брат. Я не знаю, в чем он сделал промах, из-за чего его убили. Это просто невероятно.
— Выходит, промахи бывают у каждого.
— Андрей — не каждый. Он человек исключительный и все. всегда просчитывал наперед. Никогда не следовал чужим советам. Он любил говорить, что станет богатейшим человеком России, чего бы это ему ни стоило. И вот такой конец…
Рыжов внимательно посмотрел на женщину. Ничего примечательного. Впрочем, лет пятнадцать назад она, возможно, была привлекательной. Сейчас лицо ее иссекла сетка мелких морщин, похожих на паутину, а ярко подкрашенные губы только подчеркивали тщетность ее усилий вернуть утерянную свежесть.
— Вы его наследница? — спросил Рыжов. — Состояние брата должно перейти вам?
Ее лицо вдруг сморщилось еще больше, она заплакала.
— Я вас чем-то обидел?
— Не вы, — голос ее звучал зло и глухо, — эта сучка! Все она!
— Простите, Ольга Андреевна. Если можно, то поподробней. О сучке. Кто она, что произошло?
— Мне не очень приятно о ней говорить.
— И все же я веду следствие об убийстве…
— Я понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122