«Гитлеровцы овладели Смоленском, — сказал Романов. — Подошли к Ельне и угрожают Вязьме. Части, обороняющие Могилев, находятся в глубоком тылу врага и лишены возможности получить поддержку людьми и боеприпасами...» Ну, все, конечно, стали предлагать свои варианты выхода из окружения... — Зайчик замолчал, словно что-то вспоминая. — А я сидел и думал, что будет с моими бойцами — почти все они в тяжелом состоянии лежали в госпитале. И таких раненых было больше четырех тысяч.
— Вы их оставили? — перебил Федор.
— А что было делать? — сердито заговорил Зайчик. — Мы уничтожали свои обозы, орудия без боеприпасов... Как пробиться с таким количеством раненых?... Генерал Романов предложил из полка Кутепова, вернее из остатков полка, составить две ударные группы, за ними должны были идти ополченцы, тыловые части и раненые, способные передвигаться. Прорыв был назначен в ночь на 26 июля.
— Я слышал отсюда этот бой, — признался Федор.
— Дрались мы остервенело. — Голос Зайчика дрогнул. — Но у них минометы, пушки, танки... Нас расчленили, и пробивались мы отдельными группами. Мы вот с сержантом махнули через Днепр...
Федор молчал. Он думал о ребятах. Удалось ли Ивану и Эдику переправиться? Вышли они из окружения или сложили свои головы где-нибудь на валу?
В гумно пробилось солнце. Зайчик толкнул сержанта:
— Подъем.
— А? Что?... — вскочил встревоженный сержант, — Спокойно, мы у своих, — улыбнулся старший лейтенант. — Ну что ж, Федор, действуй. Надо собираться.
В доме все уже было готово к завтраку. Нина встретила Федора веселой улыбкой и распорядилась, чтобы он пригласил военных, да поскорее, а то остынет молодая картошка.
После завтрака, стараясь не глядеть в глаза Нине, он обратился к Евдокии Михайловне:
— Можно товарищам что-нибудь на дорогу? Евдокия Михайловна не отказала:
— Хлеба трохи дам да сырых яиц пару. — И на мою долю, — попросил Федор.
Евдокия Михайловна остановилась у порога, удивленно посмотрела на Федора:
— А ты куда?
— Со старшим лейтенантом.
Нина вспыхнула, глаза ее заблестели:
— Ты ж не военный, зачем тебе с ними? Их могут в плен взять, а ты дома...
— Нина... — Федору было неловко перед Зайчиком. Он уже пожалел, что попросил у Евдокии Михайловны харчей на себя. Надо было молча уйти, чтобы указать военным безопасную дорогу. А теперь..., Евдокия Михайловна не стала вмешиваться и вышла. Направились к двери и Зайчик с сержантом.
— Погодите... — попросил Федор, чтобы не оставаться наедине с Ниной. — А то во дворе кто-нибудь заметит...
Нина ушла в угол хаты, села у окошка и положила голову на руки. Плечи ее беззвучно вздрагивали.
Федору было жаль Нину, Он хотел подойти к ней, успокоить, но чувствовал, что будет хуже — Нина разрыдается вслух и Зайчик с сержантом подумают невесть что. Ну даже если б и была любовь... так что ж выходит— сиди возле любимой и загорай, пока твои друзья, пока весь народ бьется с фашистами. Нет, нога у него уже не болит и больше он тут ни одного дня не останется.
Вернулась Евдокия Михайловна с холщовой торбочкой, туго набитой продуктами:
— Чем богаты, тем и рады, — и, бросив взгляд на Нину, сидящую у окошка, добавила: — Счастливого пути. Чтоб все было добро, чтоб миновала вас пуля...
И все, наверное, обошлось бы тихо, если бы Федор промолчал. Но он не мог молча уйти из этого дома, где, рискуя жизнью, приняли его, выходили, поставили на ноги.
— Спасибо вам, Евдокия Михайловна, за все, — сказал Федор. — Простите, если что не так.
— Бог простит. — Она вытерла ладонью повлажневшие глаза. — Если что какое — вертайся...
Нина подошла к Федору. Глаза ее были воспаленными, словно от бессонницы.
— Не простит его бог, мама, — дрожащим голосом сказала она. — Я просила, я уговаривала его не идти добровольно на смерть, а он не послушался. Ну что ж, иди. Я провожу...
Федор достал из тайника винтовку и пошел с Ниной впереди. Чуть поодаль за ними шли Зайчик и сержант. На глухой, поросшей можжевельником тропе Нина остановилась. Подошли Зайчик и сержант.
— Ни в коем случае не выходите на шлях — обязательно на кого-нибудь нарветесь.
— Это известно, — успокоил ее Зайчик. — Ну ладно. Вы попрощайтесь, а мы подождем... — Он пошел по тропе дальше и скоро пропал из виду.
— Я знала, что ты рано или поздно уйдешь, — сказала Нина, — но так хотелось оттянуть эту минуту,
— Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, — вспомнил, слабо улыбнувшись, Федор.
— Плохо знаешь географию, — ответила улыбкой Нина. — Ты ведь уходишь на восток.
— Из песни слова не выкинешь. Ну, прощай, не поминай лихом, пожалуйста.
Нина бросилась Федору на шею и повисла, зацепившись тоненькими, как ивовые прутики, руками.
— Только не погибай, только не погибай, сердцем прошу, а я... я тебя найду... обязательно найду... Даже если надо будет полземли пешком обойти...
Федор гладил ее льняные мягкие волосы и улыбался. Только сегодня увидел он, какие красивые волосы у Нины.
— Ниночка, прости меня... я виноват перед тобой... ты знаешь, о чем я говорю... — Он снял ее руки со своих плеч.
— Что ты, Федя, я сама... сама виновата во всем и ни капельки не жалею...
Федор поцеловал Нину и пошел. На спине своей он долго чувствовал ее взгляд, и от этого на душе становилось теплее и чище.
Опершись о ствол могучей развесистой сосны, Зайчик ждал его и молчал. Когда Федор подошел, он вздохнул;
— Эх, Федя, каких девчат покидаем мы. Моя из-под Тулы прислала весточку прямо на передовую. Только-только мы заняли оборону. Там между поцелуями такие слова о Родине — ни один политрук не придумает. Хорошие у нас девчата. Настоящие боевые подруги.
Федор промолчал. Он не хотел рассказывать Зайчику о своей любви — Кате, о которой столько передумал за эти дни. Вот и сейчас — он все дальше и дальше уходит от нее, и неизвестно, когда состоится их встреча, если она вообще состоится.
Шли день и ночь и еще день, минуя деревни и бойкие дороги, преодолевая топи и лесные заросли. Ботинки Федора, и без того поношенные, прохудились совершенно — отстала подошва, лопнула кожа на передках. Ноги были мокрыми, и ночью Федор чувствовал, как противный озноб ползет по телу. Федор хотел было просто выбросить ботинки, но более опытный Зайчик предупредил:
— Ни в коем случае. Собьешь ноги, тогда пропал... Привяжи подошвы какой-нибудь тряпкой.
Вечером второго дня перед ними открылся большой пойменный луг, а за лугом серебристая лента реки.
— Сож, — сказал Зайчик. — Вот перемахнем на ту сторону, а там уже недалеко...
Сержант усмехнулся. Зайчик почувствовал иронию в этой усмешке:
— И нечего зубы сушить. До Рославля там действительно рукой подать.
Брод найти не удалось. Решили плыть.
— Я, ребята, не очень владею... — признался сержант, — так вы за мной поглядывайте.
Вошли в воду не раздеваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Вы их оставили? — перебил Федор.
— А что было делать? — сердито заговорил Зайчик. — Мы уничтожали свои обозы, орудия без боеприпасов... Как пробиться с таким количеством раненых?... Генерал Романов предложил из полка Кутепова, вернее из остатков полка, составить две ударные группы, за ними должны были идти ополченцы, тыловые части и раненые, способные передвигаться. Прорыв был назначен в ночь на 26 июля.
— Я слышал отсюда этот бой, — признался Федор.
— Дрались мы остервенело. — Голос Зайчика дрогнул. — Но у них минометы, пушки, танки... Нас расчленили, и пробивались мы отдельными группами. Мы вот с сержантом махнули через Днепр...
Федор молчал. Он думал о ребятах. Удалось ли Ивану и Эдику переправиться? Вышли они из окружения или сложили свои головы где-нибудь на валу?
В гумно пробилось солнце. Зайчик толкнул сержанта:
— Подъем.
— А? Что?... — вскочил встревоженный сержант, — Спокойно, мы у своих, — улыбнулся старший лейтенант. — Ну что ж, Федор, действуй. Надо собираться.
В доме все уже было готово к завтраку. Нина встретила Федора веселой улыбкой и распорядилась, чтобы он пригласил военных, да поскорее, а то остынет молодая картошка.
После завтрака, стараясь не глядеть в глаза Нине, он обратился к Евдокии Михайловне:
— Можно товарищам что-нибудь на дорогу? Евдокия Михайловна не отказала:
— Хлеба трохи дам да сырых яиц пару. — И на мою долю, — попросил Федор.
Евдокия Михайловна остановилась у порога, удивленно посмотрела на Федора:
— А ты куда?
— Со старшим лейтенантом.
Нина вспыхнула, глаза ее заблестели:
— Ты ж не военный, зачем тебе с ними? Их могут в плен взять, а ты дома...
— Нина... — Федору было неловко перед Зайчиком. Он уже пожалел, что попросил у Евдокии Михайловны харчей на себя. Надо было молча уйти, чтобы указать военным безопасную дорогу. А теперь..., Евдокия Михайловна не стала вмешиваться и вышла. Направились к двери и Зайчик с сержантом.
— Погодите... — попросил Федор, чтобы не оставаться наедине с Ниной. — А то во дворе кто-нибудь заметит...
Нина ушла в угол хаты, села у окошка и положила голову на руки. Плечи ее беззвучно вздрагивали.
Федору было жаль Нину, Он хотел подойти к ней, успокоить, но чувствовал, что будет хуже — Нина разрыдается вслух и Зайчик с сержантом подумают невесть что. Ну даже если б и была любовь... так что ж выходит— сиди возле любимой и загорай, пока твои друзья, пока весь народ бьется с фашистами. Нет, нога у него уже не болит и больше он тут ни одного дня не останется.
Вернулась Евдокия Михайловна с холщовой торбочкой, туго набитой продуктами:
— Чем богаты, тем и рады, — и, бросив взгляд на Нину, сидящую у окошка, добавила: — Счастливого пути. Чтоб все было добро, чтоб миновала вас пуля...
И все, наверное, обошлось бы тихо, если бы Федор промолчал. Но он не мог молча уйти из этого дома, где, рискуя жизнью, приняли его, выходили, поставили на ноги.
— Спасибо вам, Евдокия Михайловна, за все, — сказал Федор. — Простите, если что не так.
— Бог простит. — Она вытерла ладонью повлажневшие глаза. — Если что какое — вертайся...
Нина подошла к Федору. Глаза ее были воспаленными, словно от бессонницы.
— Не простит его бог, мама, — дрожащим голосом сказала она. — Я просила, я уговаривала его не идти добровольно на смерть, а он не послушался. Ну что ж, иди. Я провожу...
Федор достал из тайника винтовку и пошел с Ниной впереди. Чуть поодаль за ними шли Зайчик и сержант. На глухой, поросшей можжевельником тропе Нина остановилась. Подошли Зайчик и сержант.
— Ни в коем случае не выходите на шлях — обязательно на кого-нибудь нарветесь.
— Это известно, — успокоил ее Зайчик. — Ну ладно. Вы попрощайтесь, а мы подождем... — Он пошел по тропе дальше и скоро пропал из виду.
— Я знала, что ты рано или поздно уйдешь, — сказала Нина, — но так хотелось оттянуть эту минуту,
— Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, — вспомнил, слабо улыбнувшись, Федор.
— Плохо знаешь географию, — ответила улыбкой Нина. — Ты ведь уходишь на восток.
— Из песни слова не выкинешь. Ну, прощай, не поминай лихом, пожалуйста.
Нина бросилась Федору на шею и повисла, зацепившись тоненькими, как ивовые прутики, руками.
— Только не погибай, только не погибай, сердцем прошу, а я... я тебя найду... обязательно найду... Даже если надо будет полземли пешком обойти...
Федор гладил ее льняные мягкие волосы и улыбался. Только сегодня увидел он, какие красивые волосы у Нины.
— Ниночка, прости меня... я виноват перед тобой... ты знаешь, о чем я говорю... — Он снял ее руки со своих плеч.
— Что ты, Федя, я сама... сама виновата во всем и ни капельки не жалею...
Федор поцеловал Нину и пошел. На спине своей он долго чувствовал ее взгляд, и от этого на душе становилось теплее и чище.
Опершись о ствол могучей развесистой сосны, Зайчик ждал его и молчал. Когда Федор подошел, он вздохнул;
— Эх, Федя, каких девчат покидаем мы. Моя из-под Тулы прислала весточку прямо на передовую. Только-только мы заняли оборону. Там между поцелуями такие слова о Родине — ни один политрук не придумает. Хорошие у нас девчата. Настоящие боевые подруги.
Федор промолчал. Он не хотел рассказывать Зайчику о своей любви — Кате, о которой столько передумал за эти дни. Вот и сейчас — он все дальше и дальше уходит от нее, и неизвестно, когда состоится их встреча, если она вообще состоится.
Шли день и ночь и еще день, минуя деревни и бойкие дороги, преодолевая топи и лесные заросли. Ботинки Федора, и без того поношенные, прохудились совершенно — отстала подошва, лопнула кожа на передках. Ноги были мокрыми, и ночью Федор чувствовал, как противный озноб ползет по телу. Федор хотел было просто выбросить ботинки, но более опытный Зайчик предупредил:
— Ни в коем случае. Собьешь ноги, тогда пропал... Привяжи подошвы какой-нибудь тряпкой.
Вечером второго дня перед ними открылся большой пойменный луг, а за лугом серебристая лента реки.
— Сож, — сказал Зайчик. — Вот перемахнем на ту сторону, а там уже недалеко...
Сержант усмехнулся. Зайчик почувствовал иронию в этой усмешке:
— И нечего зубы сушить. До Рославля там действительно рукой подать.
Брод найти не удалось. Решили плыть.
— Я, ребята, не очень владею... — признался сержант, — так вы за мной поглядывайте.
Вошли в воду не раздеваясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116