Сергей хорошо знал отца. Когда он не хотел быть откровенным, он всегда вот так поднимал брови, делал безучастное лицо и задавал дежурный вопрос.
Сергей молча поел, встал из-за стола и закурил.
— Ты же знаешь, что я не люблю, когда за столом курят, — недовольно пробормотал Александр Степанович.
— А я не люблю, когда в доме начинают заводить секреты от своих.
— Секреты? — Отец опять поднял брови. — Чепуха. Это мой коллега, педагог.
— Что-то этого коллегу я никогда прежде у нас не видел? — спросил Сергей.
— Не знаю, — отрезал отец и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
— Как ты можешь? — вспылил Сергей. — В городе чужие. Сколько времени это продлится — неизвестно. Мы должны жить совсем другой жизнью, чем жили до сих пор. Между нами должна быть полная ясность. Иначе и жить не стоит.
— Зачем же все мерять такой большой мерой?
— Иначе нельзя. Я должен знать, с кем мой отец.
— В противном случае? — поднял брови Александр Степанович.
Отец вышел в свою комнату, потом вернулся и неожиданно попросил у Сергея закурить.
— У меня трофейные сигареты...
— Шут с ними... — Отец прикурил не затягиваясь, выпустил облако табачного дыма и начал ходить по гостиной из угла в угол. Сергей терпеливо ждал.
Вера вынесла посуду на кухню, вернулась, вытерла стол, застлала льняную скатерть.
— Вот что, дети, — заговорил наконец Александр Степанович. — Нам действительно надо начинать все по-новому. В этом Сережа прав. Буду откровенным — я б не хотел, чтоб вы снова жертвовали своей жизнью. У вас все впереди. Вы станете сами отцом и матерью и тогда, может быть, поймете меня.
— Мы никогда этого не поймем, — тихо сказала Вера и посмотрела на Сергея.
— Значит, этот твой новый знакомый не враг?
— Нет.
— Тогда я больше ни о чем спрашивать не буду.
—Зато буду спрашивать я. — Александр Степанович погасил папиросу, положил окурок в пепельницу и встал возле этажерки, на которой остались лежать считанные книги. — Что ты теперь собираешься делать?
— Уничтожать их, как бешеных собак.
— Каким образом?
— Пока не знаю.
— Вот об этом нам надо поговорить серьезно. Новые власти предпринимают ряд мер.
— Вводится комендантский час, — начал перечислять Сергей. — За укрывательство коммунистов и евреев — расстрел.
— За саботаже действия, направленные против германской армии, — расстрел, — добавила Вера.
— Я вижу, что вы уже кое-что знаете, но на знаете, что люди без определенных занятий тоже будут подвергаться репрессиям. Значит, чтобы жить и действовать, как хочешь ты, — стал хмурым Александр Степанович, — надо немедленно идти к ним на работу.
— Это уж простите, — ухмыльнулся Сергей. — Ради чего мы тогда воевали в ополчении, ради чего наши хлопцы сложили свои головы? Чтобы мы трудились на благо Гитлера?
— Тот, кто сражался в ополчении, ушел из города. А почему остался ты?
Вопрос Александра Степановича был настолько неожиданным, что Сергей не нашелся сразу что ответить.
— Теперь я, — продолжал Александр Степанович, — в свою очередь, могу спросить тебя — с кем ты, мой сын. На словах— наш, а на деле неизвестно кто?
— Как это неизвестно? — вмешалась Вера. — Да если бы нас пустили, мы тоже пошли бы на прорыв...
— Ладно, допрос окончен, — улыбнулся Александр Степанович. — А теперь слушайте меня внимательно. С нами, с городом, с тысячами людей случилась беда. Временно, я повторяю, временно, мы попали под оккупацию. Сейчас надо менять тактику. От открытой борьбы переходить к скрытой. Может быть, не менее уязвимой. А для этого надо работать. Там, где ты больше принесешь вреда. Я считаю, что одна из самых главных работ — работа на железной дороге.
— Что я умею? — вздохнул Сергей, — Ни машинистом, ни помощником, ни кочегаром...,
— А просто путевым рабочим?
— С высшим образованием?
— Забудь, — твердо сказал Александр Степанович. — Забудь, что ты почти кончил высшее учебное заведение, тебя, может быть, хотели исключить из комсомола и из института за дружбу с парнем, отец которого был арестован как враг народа…
— Папа, что ты говоришь?
— Я говорю к тому, что ты должен начинать новую биографию. Сторонником нового режима. Притворяться. Быть артистом. И притом хорошим. Вот в чем дело, ребята.
— А ты будешь работать? — спросил Сергей.
— Только не в школе... Мне в юности приходилось заниматься бухгалтерией...
Ночь была беспокойная. То и дело где-то раздавались то винтовочные, то автоматные выстрелы. Сжавшись в комочек, Вера прижималась в постели к Сергею, чувствуя на себе его нежную крепкую руку.
— Ты не спишь? — спрашивала шепотом Вера, прислушиваясь к ровному дыханию Сергея.
— Нет.
— Тебе не кажется, что отец что-то знает?
— Не понимаю.
— Ну, что он имеет какое-то поручение?
— Я уверен, — прошептал Сергей. — Ты заметила, каким тоном он говорит? Приказывает. Это, по-моему, произошло в день гибели Владимирова. Мы пришли, а его дома не было. Мать тогда говорила, что за ним приезжали.
— Это хорошо, — вздохнула Вера, — что отец у нас такой... только опасно.
— Как тебе не стыдно. — Сергей поцеловал ее в плечо. — Мы ведь должны уже привыкнуть к этому. Вот мы сегодня шли с тобой из больницы. Мне даже хотелось, чтобы кто-нибудь из этих мотоциклистов зацепил меня. Я бы плюнул ему в рожу.
— Дурачок ты мой. Совсем дурачок. Отец правильно говорил — улыбайся им, а про себя думай что угодно.
— Ты уж слишком. Никогда в жизни не был подхалимом.
— А ты понарошке.
— И понарошке не был.
— Ладно, спи, мушкетер, — прошептала Вера, и Сергей услышал в ее голосе улыбку, — надо начинать биографию совсем другую. Понял?
— Понял... — прошептал Сергей и задышал ровно и спокойно...
Направляясь в контору службы пути, Сергей вышел на перрон и неожиданно увидел своего однокашника в форменном железнодорожном кителе, который довольно бойко разговаривал с каким-то офицером по-немецки. «Вот те раз», — подумал Сергей и хотел было пройти мимо, но однокашник попрощался с офицером и окликнул Сергея:
— Что, своих не узнаешь? Сергей сделал удивленное лицо:
— Ольгерд?
— Я самый...
Сергей знал, что в школе Ольгерда называли просто Горохом, но сейчас посчитал неуместным вспоминать об этом.
— Ну как ты? — задал дежурный вопрос Ольгерд.
— Ничего, — уклончиво ответил Сергей. — А ты как?
— Я? — Ольгерд улыбнулся. — Живу, как горох у дороги, кто захочет, тот и щиплет.
— Не скажи, — возразил Сергей, — видел я, как тебя легко ущипнуть.
Ольгерд опять улыбнулся:
— Да, пока что я пришелся ко двору. Железнодорожное начальство хочет наладить работу узла, а кадров нет. Практикант Московского института инженеров железнодорожного транспорта кое-что да значит.
— А ты разве был здесь, когда все началось?
— Здесь. А ты закончил педагогический?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116