Когда Кондратюк доложил свой замысел командиру мотострелкового полка, которому предстояло выбивать моджахедов, тот посмотрел на него с недоумением:
— Какая же это разведка боем?
— Товарищ полковник, вам нужно уточнить систему огня противника или увидеть наши трупы? — спросил Кондратюк.
— Хамишь, старший лейтенант, — сказал полковник. — Ладно, делай, как задумал. Мне сказали, что тебе можно полностью довериться. Пятнадцатиминутный артналет обеспечу. Твоих не заденут, не бойся. Учти, — не выйдет, ответственность полностью на тебе, раз ты такое доверенное лицо. Действуй.
Все прошло на удивление точно по плану. После неплотной артиллерийской подготовки по площадям, наугад, шестьдесят спецназовцев открыли по противнику бешеный огонь. Создали имитацию такой атаки, словно в наступление двинулся, по меньшей мере, батальон. Моджахеды ответили из всех видов оружия по заранее пристрелянным, но теперь пустым, позициям. Артиллеристы и авиаторы засекали огневые точки. Только теперь по-настоящему громыхнула артиллерия, заработали минометные батареи. Сверху, сея смерть, обрушились удары вертолетов МИ-24. Почти все живое было разметано, уничтожено, превращено в прах.
Необстрелянное пополнение двинулось в атаку и выполнило свою задачу с минимальными потерями.
В сводной группе Кондратюка потерь не было. Обычно за такие дела награждали орденами. Их не наградили, ни одного. Во-первых, чужаки, во-вторых, решили, что, наверное, этим парням именно так и положено воевать.
Когда все кончилось, кто-то из армейских спецназовцев спросил:
— Вы ведь наши, ребята?
— Да нет, скорее вы наши, — рассмеялся кто-то из группы Кондратюка, за что потом получил выговор от командира, чтобы не болтал лишнего.
Конечно, эти ребята знали о существовании отдельных бригад спецназа, подчиненных непосредственно Главному разведывательному управлению Генштаба. Но о том, что их частично используют в Афганистане, и что группа Кондратюка — одно из подразделений такой бригады, им, видимо, знать было необязательно. Однако таким парням достаточно было намека, чтобы сделать верные выводы.
— Понятно, — уважительно произнес спецназовец.
Соображать, догадываться, предполагать — это запретить невозможно, и тут уж ничего не поделаешь. Лишь бы намек исходил не от его подчиненных — этим и был недоволен капитан.
—8-
Когда самолет шел на посадку, Игорь думал уже не о прошлом, а о том, что ждет его впереди, и снова задавался вопросом, зачем потребовалось столь спешно отрывать его от боевой работы и скорее транспортировать, чем командировать за тысячи километров в столицу.
Аэропорт Внуково он знал неплохо и мог без встречающих не затеряться в его гомонящем беспрестанно движущемся людском муравейнике. Но Кондратюка встречали. Как только он, выйдя из аэродромного автобуса, оказался в зале, к нему подошли двое в гражданском, и назвали Валерием, именем, указанным в его дипломатическом паспорте. Впредь здесь, в Москве, к нему только так и обращались. Новую фамилию либо не знали, либо приказано было не называть.
Тот, что помоложе, улыбчивый парень не намного старше Игоря, с добродушным внушающим доверие лицом, сел на водительское место скромно пристроившейся на стоянке «Лады». Старший — высокий аскетичного вида седеющий мужчина — усадил Игоря рядом с собой за спиной водителя. Машина тихо выехала из ряда, но как только оказалась на трассе, резко рванулась вперед. Не надо было иметь опыта Кондратюка, чтобы понять — под неказистой внешностью автомобиля бьется сердце мощного мотора.
— Будем знакомиться, — повернулся к Игорю старший. — Меня зовут Иваном Никандровичем, моего товарища, — он кивнул на водителя, — Сергеем Владимировичем. Можно называть просто Сергеем, возраст позволяет. Мы — ваши кураторы на все время вашего пребывания в командировке, Сергей — постоянный, я — по мере надобности. На этом пока остановимся. Как долетели, не спрашиваю. А вот как вы там воюете, хотелось бы послушать из первых уст.
— Ну какая у меня там может быть война, — пожал плечами Игорь. — Этнографические разборки; школьные учителя, едва умеющие читать и считать, рядом с которыми невежественные муллы выглядят профессорами; советские профессора в местных ВУЗах, не желающие уступать свои кафедры немногим действительно образованным афганцам; упертые советники — преимущественно наши партийные функционеры, от которых в Союзе постарались избавиться за ненадобностью, и с которыми договориться труднее, чем с афганцами.
Кондратюк понимал, что рискует, но решил сразу выяснить меру доверительности в их дальнейших отношениях. Не понравится его оценка ситуации — отправляйте обратно очередным рейсом. Не в тыл же отправите, а на войну.
Но совершенно неожиданно для него оба сопровождающих дружно рассмеялись.
— Я сказал что-нибудь веселое? — удивился Игорь.
— Да нет, скорее грустное, — ответил Сергей. — Просто нам понравилось, как быстро ты вошел в роль.
— Говорил ты в общем правильно, — отозвался Иван Никандрович. — Видимо, мог бы еще много чего сказать на сей счет. Но советую свое мнение держать при себе. Не обязательно о нем знать и… послу. — Его губы дрогнули в легкой усмешке. — Демократия у нас пока в эмбриональном состоянии. Да и когда вырастет и обретет гражданство, все равно нельзя будет откровенничать с кем попало — нас я, конечно, не имею в виду. В нашем ведомстве как раз нужна откровенность и только откровенность. Ну, а как все-таки воюете? Не лично вы, Валерий. О вас нам кое-что известно.
Смех спутников, замечание Сергея, ухмылка старшего при упоминании посла не оставляли сомнений, что эти люди его действительна знают. Да и не в МИД же его везут на самом-то деле. И о войне спрашивают, видимо, потому, что знают: в Афганистане он не на посольских харчах отъедался. Тем не менее, сработала вошедшая в привычку осторожность.
— Мне приходится иногда выезжать, — начал он.
— Отставить, майор, — перебил Иван Никандрович.
— Капитан, — машинально поправил Игорь.
— Майор, — повторил старший. — Вам же говорил полковник Клементьев о присвоении очередного звания после того, как выполните задание. Вы его выполнили блестяще. Так что снимайте вашу дипломатическую личину, чтобы сразу наладить наши теперешние и дальнейшие отношения. Так как там дела, какие настроения?
— Настроение бодрое — идем ко дну, — с улыбкой ответил Игорь. — Понимаю, что не очень умно, но к сожалению, ситуация очень похожа. Если говорить о себе, то мое настроение… Нет, вернее главное ощущение от этой войны — постоянное чувство голода.
— Неужели так плохо? — искренне удивился Сергей.
— В первые год-два было хуже некуда. Снабженцы относились к делу совершенно наплевательски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89