Когда они начали обгонять подполковника, зазвучали пистолетные выстрелы.
Он уходил, стреляя не наобум, а только по видимым целям то вниз, то вверх, потом и по цепи майора, когда она приблизились на расстояние прицельного выстрела. Пули пока не достигали целей, которые успевали исчезнуть за миг до того, как подполковник нажимал на спусковой крючок пистолета. Видно, изнурительный переход, голод и жажда ослабили твердость руки и верность глаз беглеца. К тому же, попасть в людей группы Кондратюка даже находящемуся в отличной форме стрелку и в более выгодных условиях для боя было нелегким делом. Тем не менее, тревожась за парней, майор связался по рации с заместителями, и приказал:
— Попугайте его огнем, чтобы он не отходил, а отползал. Быстрей обходите с тыла. Он хочет продержаться до темноты. Надо кончать с этим делом сейчас.
Вскоре застучали короткие автоматные очереди. Беглеца гнали по прямой, не пуская на относительно ровные участки. Как только он пытался свернуть в сторону, наметив более легкий путь, струи свинца загоняли его обратно под прикрытие камней. Отстреливаясь, он полз, пятился, шел, при первой возможности даже пытался бежать. Но цепи Марьясина и Черных уже обтекали его сзади.
А снизу, поглощая отроги гор, стремительно поднимались вверх сумерки.
Когда кольцо вокруг подполковника сомкнулось, он вдруг исчез. Пистолетные выстрелы прекратились еще минут двадцать назад, видимо, кончились патроны. Так что он вряд ли мог себя обнаружить выстрелом. Пришлось заглядывать за каждый камень, в каждую выемку, постепенно сжимая кольцо окружения. Первым заметил узкий вход в пещеру зоркий Костя Игнатов.
Кондратюк подозвал Асадова:
— Вот что, Мурад. Предложи ему сдаться на всех известных тебе языках, кроме русского. Почтительно упомяни Ахмад шаха Масуда. Надо полагать, он с ним связан. Раз избрал для бегства контролируемую им территорию.
Лейтенант укрылся за камнями перед выходом в пещеру и заговорил сперва на фарси, потом на таджикском, узбекском, осетинском. А когда закончил, из пещеры донесся скрипучий смех, затем хриплый голос:
— Кончайте лапшу на уши вешать, славяне. Можете болтать хоть на турецком, индийском или арабском языках, надеть хоть женскую одежду, хоть под негров перекраситься, я не спутаю выучку спецназа с суетней моджахедов. Кто у вас старший?
— Командир группы спецназа ГРУ майор Кондратюк, — ответил Игорь, понимая правоту подполковника и то, что дальше пытаться сойти за душманов было бы просто глупо.
— Во-от оно что, — несколько удивленно, с огорчением протянул Медведский. — Слышал я о тебе. Значит, уже майор. Оказывается, ты в этом районе обретаешься. Не знал. Стало быть, не повезло мне.
— Слушай, Игорь, поинтересуйся не ранен ли он, — тихо заговорил Михаил. — Если раненный сдается, на себе его не потащим. Своих раненных врагов и то предаем «блаженной смерти». Если прикажешь нести, то любому ничего не стоит оступиться, особенно ночью, и уронить его куда-нибудь в тартарары.
Кондратюк знал, что так оно и будет, и никакой следователь не докажет вины изможденного многодневной гонкой человека на голодном пайке, без воды, бредущего ночью по горам с непомерной тяжестью на плечах. А сам факт следствия неизменно будет означать утрату людьми веры в него как в командира.
— Вы не ранены, подполковник? — спросил он.
— Нет, вы ведь в меня не стреляли, — с усмешкой в голосе ответил Медведский. — А ты вежлив, майор. С чего бы это?
— Зачем хамить потенциальному покойнику? — в свою очередь усмехнулся Кондратюк.
— И на том спасибо, — хрипло сказал подполковник. — Но не радуйся, каждый человек — потенциальный покойник. А в нашем родном отечестве, где каждая прорвавшаяся к власти сволочь насилует народ и спереди, и сзади, и сверху, и снизу, потенциал жизни катастрофически укорачивается.
— Да вы, подполковник, оказывается идейный борец, — не скрывая усмешки, заметил Кондратюк.
— Был идейным в твоем щенячьем возрасте, — парировал тот, — теперь давно уже срать хотел на идею, ради которой миллионы вкалывают, чтобы роскошно жилось разжиревшим у власти ублюдкам. Сейчас я борец за себя, за нормальную человеческую жизнь для себя. А не для нашего рабского общества, которое состоит из миллионов населения и сотни граждан. Ладно, хватит, — резко остановил он себя. — Что от меня хочешь, майор?
— Хочу, чтобы вы вышли из этой норы и сдались. Гарантировать вам что-либо не уполномочен. Но думаю, что вы еще поживете.
— Поживу… пока будут потрошить, — снова рассмеялся подполковник. — А как у нас это умеют, я получше тебя знаю. Кондратюк. Нет уж, одну пулю я для себя приберег. И будьте вы все прокляты.
— Тогда кончайте эту канитель, подполковник, — сказал майор.
— А мне не к спеху.
— Зато нам к спеху. Нашумели мы тут из-за вас, надо уходить. Дмитриевич, — позвал Кондратюк, — сунь ему туда гранату.
Выдернув чеку, Малышев не бросил, а вкатил в пещеру гранату. Грохнул отозвавшийся в ближайших скалах взрыв.
Подсвечивая фонариком, Кондратюк, Марьясин, Черных и Малышев, по одному протиснувшись в узкую щель, вошли в пещеру, представлявшую собой небольшое углубление в скале. Возле задней стены истекал кровью посеченный осколками мертвый подполковник Медведский. Командир вынул у него из карманов куртки документы и пачку каких-то бумаг. Михаил развязал с трудом лежавший рядом вещмешок, вытряхнул его содержимое на пол пещеры и удивлено свистнул. Вместе с несколькими галетами, пустой флягой из-под воды и странно чистым полотенцем выпала пухлая пачка долларов в солидных купюрах и золотые кружочки размером в советский металлический рубль. Каждый подумал, что это золотые монеты, но на них не было никаких изображений и надписей, просто хорошей чеканки гладкие золотые кружочки.
— Пересчитай все, Миша, — сказал Кондратюк.
Михаил начал с долларов. И когда остальные закончили с исследованием карманов брюк, ботинок, прощупыванием швов одежды в поисках запрятанных секретов, Марьясин доложил:
— Ровно три тысячи пятьсот долларов.
Малышев выразительно посмотрел на командира. Перехватив его взгляд, остальные выжидающе замолчали.
— Нет, Дмитриевич, — покачал головой Кондратюк. — В другой ситуации мы могли бы считать эти доллары законным военным трофеем, но не сейчас. Сейчас это — вещдоки. Кто знает, что они укажут нашему приятелю, хитроумному подполковнику Жилину, а уж золото — тем более. Сколько там, Миша?
— Двадцать два кружка. Перебор, — усмехнулся Малышев.
— Не знаю, какую этот подполковник нес сверхсекретную информацию, — задумчиво произнес лейтенант Черных, — но, видно, он участвовал в очень больших делах.
— Сними с него звездочки, Дмитриевич, — оказал Кондратюк. — Моджахедам незачем знать, какое звание было у покойного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Он уходил, стреляя не наобум, а только по видимым целям то вниз, то вверх, потом и по цепи майора, когда она приблизились на расстояние прицельного выстрела. Пули пока не достигали целей, которые успевали исчезнуть за миг до того, как подполковник нажимал на спусковой крючок пистолета. Видно, изнурительный переход, голод и жажда ослабили твердость руки и верность глаз беглеца. К тому же, попасть в людей группы Кондратюка даже находящемуся в отличной форме стрелку и в более выгодных условиях для боя было нелегким делом. Тем не менее, тревожась за парней, майор связался по рации с заместителями, и приказал:
— Попугайте его огнем, чтобы он не отходил, а отползал. Быстрей обходите с тыла. Он хочет продержаться до темноты. Надо кончать с этим делом сейчас.
Вскоре застучали короткие автоматные очереди. Беглеца гнали по прямой, не пуская на относительно ровные участки. Как только он пытался свернуть в сторону, наметив более легкий путь, струи свинца загоняли его обратно под прикрытие камней. Отстреливаясь, он полз, пятился, шел, при первой возможности даже пытался бежать. Но цепи Марьясина и Черных уже обтекали его сзади.
А снизу, поглощая отроги гор, стремительно поднимались вверх сумерки.
Когда кольцо вокруг подполковника сомкнулось, он вдруг исчез. Пистолетные выстрелы прекратились еще минут двадцать назад, видимо, кончились патроны. Так что он вряд ли мог себя обнаружить выстрелом. Пришлось заглядывать за каждый камень, в каждую выемку, постепенно сжимая кольцо окружения. Первым заметил узкий вход в пещеру зоркий Костя Игнатов.
Кондратюк подозвал Асадова:
— Вот что, Мурад. Предложи ему сдаться на всех известных тебе языках, кроме русского. Почтительно упомяни Ахмад шаха Масуда. Надо полагать, он с ним связан. Раз избрал для бегства контролируемую им территорию.
Лейтенант укрылся за камнями перед выходом в пещеру и заговорил сперва на фарси, потом на таджикском, узбекском, осетинском. А когда закончил, из пещеры донесся скрипучий смех, затем хриплый голос:
— Кончайте лапшу на уши вешать, славяне. Можете болтать хоть на турецком, индийском или арабском языках, надеть хоть женскую одежду, хоть под негров перекраситься, я не спутаю выучку спецназа с суетней моджахедов. Кто у вас старший?
— Командир группы спецназа ГРУ майор Кондратюк, — ответил Игорь, понимая правоту подполковника и то, что дальше пытаться сойти за душманов было бы просто глупо.
— Во-от оно что, — несколько удивленно, с огорчением протянул Медведский. — Слышал я о тебе. Значит, уже майор. Оказывается, ты в этом районе обретаешься. Не знал. Стало быть, не повезло мне.
— Слушай, Игорь, поинтересуйся не ранен ли он, — тихо заговорил Михаил. — Если раненный сдается, на себе его не потащим. Своих раненных врагов и то предаем «блаженной смерти». Если прикажешь нести, то любому ничего не стоит оступиться, особенно ночью, и уронить его куда-нибудь в тартарары.
Кондратюк знал, что так оно и будет, и никакой следователь не докажет вины изможденного многодневной гонкой человека на голодном пайке, без воды, бредущего ночью по горам с непомерной тяжестью на плечах. А сам факт следствия неизменно будет означать утрату людьми веры в него как в командира.
— Вы не ранены, подполковник? — спросил он.
— Нет, вы ведь в меня не стреляли, — с усмешкой в голосе ответил Медведский. — А ты вежлив, майор. С чего бы это?
— Зачем хамить потенциальному покойнику? — в свою очередь усмехнулся Кондратюк.
— И на том спасибо, — хрипло сказал подполковник. — Но не радуйся, каждый человек — потенциальный покойник. А в нашем родном отечестве, где каждая прорвавшаяся к власти сволочь насилует народ и спереди, и сзади, и сверху, и снизу, потенциал жизни катастрофически укорачивается.
— Да вы, подполковник, оказывается идейный борец, — не скрывая усмешки, заметил Кондратюк.
— Был идейным в твоем щенячьем возрасте, — парировал тот, — теперь давно уже срать хотел на идею, ради которой миллионы вкалывают, чтобы роскошно жилось разжиревшим у власти ублюдкам. Сейчас я борец за себя, за нормальную человеческую жизнь для себя. А не для нашего рабского общества, которое состоит из миллионов населения и сотни граждан. Ладно, хватит, — резко остановил он себя. — Что от меня хочешь, майор?
— Хочу, чтобы вы вышли из этой норы и сдались. Гарантировать вам что-либо не уполномочен. Но думаю, что вы еще поживете.
— Поживу… пока будут потрошить, — снова рассмеялся подполковник. — А как у нас это умеют, я получше тебя знаю. Кондратюк. Нет уж, одну пулю я для себя приберег. И будьте вы все прокляты.
— Тогда кончайте эту канитель, подполковник, — сказал майор.
— А мне не к спеху.
— Зато нам к спеху. Нашумели мы тут из-за вас, надо уходить. Дмитриевич, — позвал Кондратюк, — сунь ему туда гранату.
Выдернув чеку, Малышев не бросил, а вкатил в пещеру гранату. Грохнул отозвавшийся в ближайших скалах взрыв.
Подсвечивая фонариком, Кондратюк, Марьясин, Черных и Малышев, по одному протиснувшись в узкую щель, вошли в пещеру, представлявшую собой небольшое углубление в скале. Возле задней стены истекал кровью посеченный осколками мертвый подполковник Медведский. Командир вынул у него из карманов куртки документы и пачку каких-то бумаг. Михаил развязал с трудом лежавший рядом вещмешок, вытряхнул его содержимое на пол пещеры и удивлено свистнул. Вместе с несколькими галетами, пустой флягой из-под воды и странно чистым полотенцем выпала пухлая пачка долларов в солидных купюрах и золотые кружочки размером в советский металлический рубль. Каждый подумал, что это золотые монеты, но на них не было никаких изображений и надписей, просто хорошей чеканки гладкие золотые кружочки.
— Пересчитай все, Миша, — сказал Кондратюк.
Михаил начал с долларов. И когда остальные закончили с исследованием карманов брюк, ботинок, прощупыванием швов одежды в поисках запрятанных секретов, Марьясин доложил:
— Ровно три тысячи пятьсот долларов.
Малышев выразительно посмотрел на командира. Перехватив его взгляд, остальные выжидающе замолчали.
— Нет, Дмитриевич, — покачал головой Кондратюк. — В другой ситуации мы могли бы считать эти доллары законным военным трофеем, но не сейчас. Сейчас это — вещдоки. Кто знает, что они укажут нашему приятелю, хитроумному подполковнику Жилину, а уж золото — тем более. Сколько там, Миша?
— Двадцать два кружка. Перебор, — усмехнулся Малышев.
— Не знаю, какую этот подполковник нес сверхсекретную информацию, — задумчиво произнес лейтенант Черных, — но, видно, он участвовал в очень больших делах.
— Сними с него звездочки, Дмитриевич, — оказал Кондратюк. — Моджахедам незачем знать, какое звание было у покойного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89