Ни днём, ни ночью покоя нет от всех этих поручений, служб, обетов и мелочных придирок настоятеля. Занесла ж его нелёгкая в этот монастырь. Нет, поначалу-то всё хорошо шло. Жили не тужили, жир копили за монастырскими стенами. Никто на божьих людей зла не замышлял, никто их не трогал… но явился викарий, и началось… молитвы, посты, работы, и снова молитвы. Жир усох, что апрельский снег, накопления личные в казну утекли, об отдыхе и думать монахи забыли…
Вон брат Леонтий, тот сразу смекнул, куда ветер дует, поднатужился, в священники вышел. Недавно письмо прислал Евлампию — они раньше друзьями были. Живёт теперь Леонтий сам по себе в своих Сельцах. Никто его ни к чему не нудит, мир кормит и поит. Благодать, одним словом. Да и другие не хуже устроились. А кто не смог так в мир вернулись. И только один он, Евлампий, остался себе на погибель…
Вздохнув, монах огляделся и увидел прохожего. Молодой человек пробивался через сугробы навстречу Евлампию. Шёл он слегка под мухой. Выпимши. Шуба распахнута, аж пар от тела идёт, лицо блаженное, словно нипочём человеку мороз с метелью. И вновь тоска вернулась.
«Хорошо мирянину, — отметил Евлампий с завистью. — Захотел, выпил. Никто слова не скажет. Никто его не неволит, сам идёт куда хочет. Своей волей можно и по сугробам и в метель. Одно удовольствие».
Человек разминулся, даже не взглянув на встречного инока. Однако через некоторое время позади, сквозь ветер, послышался окрик:
— Эй, монах!
Евлампий обернулся.
— Ты что ли серебро обронил? — спросил парень, показывая какой-то свёрток.
Жадность опередила разум, и слова сами собой вылетели из уст монаха
— Благодарю, мил человек, — зачастил он. — Не моё добро это. Братья собрали для монастырских треб.
— Ну, раз братьев, так бери, — прохожий протянул растрепавшийся сверток, из которого и вправду блеснуло что-то.
Евлампий схватил ветошку с серебром, собираясь спрятать под шубу.
— Как звать-то тебя, монах? — спросил парень.
— Евлампий. А тебя, добрый человек? Кого в молитве благодарить?
— Камчук моё имя, — ответил тот. — Только вместо молитвы ты лучше меня пивком угости. Стужа эвон какая образовалась.
— Как же можно, вместо молитвы-то? — укоризненно возразил монах.
— Ну так, сверх молитвы, — предложил парень. — Тело и душа в согласии быть должны.
Монах почувствовал, что обязан отблагодарить этого пьяницу, который простодушно отдал ему кем-то оброненное серебро.
— Так, где же я тебя угощу, добрый человек?
— Я место знаю. Тут неподалёку. Надолго это тебя не задержит, а человеку добро сделаешь. Да тебе и самому, гляжу, согреться чуток большого греха не будет.
— Ладно, если неподалёку, — согласился Евлампий.
Корчемница, что располагалась среди самых посадских трущоб, куда не каждый городской стражник решался и сунуться, занимала покосившуюся невзрачную избу, каких вокруг стояло полным полно. Внешний вид и недоброе место не мешали процветанию тайного заведения, напротив, способствовали оному. Здесь собирались люди иного рода, нежели в корчме на Старой Владимирской дороге. Не то что княжьи люди, но и самая посадская чернь гостила здесь редко. То был притон для всех тех, кто не мог открыто появиться в городе. Для воров, разбойников, беглых холопов, сводников и прочих людей такого разбора.
Держала корчемницу Мария, стрелецкая вдова. Давным-давно, когда муж её не вернулся из очередного северного набега, воевода выдал женщине две гривны и благополучно забыл о её существовании. Не рассчитывая заработать на жизнь как-то иначе, вдова пустила гривны в дело. И не прогадала. С корчемницы не платились никакие подати, а народ здесь обитал не тот, чтобы доносить на хозяйку княжеским мытникам.
Здесь можно было купить коня, платье, вообще любую вещь, большей частью, конечно, краденную. Здесь можно было найти и девку весёлую, и умельца, что изготовит какую угодно подложную грамоту или печать. Кое-кто торговал оружием, а кто и особые услуги предлагал. Если завёлся у вас, скажем, враг смертный, то обещали дело уладить.
Чего в корчемнице, вопреки ожиданию, нельзя было увидеть, так это свар и драк. Лиходеи ценили покой своего пристанища, а случайные люди забредали сюда редко и против тишины не возражали.
А ещё здесь недорого, но отменно кормили, подавали наидешёвейшее на всей Москве пиво. Хотя не одним пивом ценилось это место. Придумала Мария брагу хмельную вымораживать. Как холода наступали, выкатывала хозяйка с вечера во двор бочку свежесваренной браги, а утром лёд из неё черпала. И так несколько ночей кряду. То, что в бочке после этого оставалось, обладало такой крепостью, что валило с ног самых дюжих бражников.
Сюда и привёл Евлампия Рыжий. Монах, правда, так и не понял куда попал. С виду — обычный заезжий двор, каких для бедных селян устроено великое множество, а что рожи у постояльцев вороватые, так, где ж на Москве другие сыщешь?
— Принимай гостей, хозяйка, — крикнул Рыжий с порога.
Скинув шубу, он принялся стягивать побитые меха и с чернеца. Тот поначалу сомневался, упирался даже, но в комнате было жарко натоплено, от котлов шёл сытный дух, и Евлампий, в конце концов, решился.
Мария нисколько не удивилась появлению в своём доме монаха в рясе. Здесь видали и не такое. Поставила перед гостями два кувшина, харчи и скрылась на своей половине.
— Давай, — предложил Рыжий монаху. — Выпей вместе со мной. Оно и не так скучно тебе будет до монастыря добираться. Смотри на улице-то что твориться. Сущая метель.
Монах огляделся. Увидев, что на них никто не обращает внимания, расслабился. Живот урчал, глотка жаждала влаги.
— А, давай, — отчаянно махнул он рукой.
* * *
Евлампий проснулся с ужасной головной болью. Он едва разлепил глаза, но в темноте ничего не увидел. Не увидел, зато почувствовал. Во-первых, что находится вовсе не в своей келье, где ему надлежало бы сейчас проснуться и спешить к заутренней. Мало того, ощутив под собой постель, он понял, что находится даже не в монастыре. Перепугавшись и, с трудом восстанавливая способность мыслить, он первым делом принялся придумывать причину своего отсутствия на утренней службе, чтобы изложить её игумену Стефану. Но с пробуждением сознания скоро ему стало не до игумена, потому что, почудилось, будто в комнате он не один.
Где-то внизу посыпались искры, занялся трут, и от него скоро ярко разгорелась лучина. Ожидая увидеть кого угодно, вплоть до самого Великого Искусителя, он даже вздохнул с облегчением, обнаружив всего лишь давешнего знакомца. «Видимо вчера я принял на грудь лишнего», — пришел монах к первому за утро твёрдому умозаключению.
Но ни с чем не сравнимый ужас обуял Евлампия, когда, повернув голову, он увидел лежащую рядом обнаженную женщину, которая спала, повернувшись к монаху прелестным упругим задом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Вон брат Леонтий, тот сразу смекнул, куда ветер дует, поднатужился, в священники вышел. Недавно письмо прислал Евлампию — они раньше друзьями были. Живёт теперь Леонтий сам по себе в своих Сельцах. Никто его ни к чему не нудит, мир кормит и поит. Благодать, одним словом. Да и другие не хуже устроились. А кто не смог так в мир вернулись. И только один он, Евлампий, остался себе на погибель…
Вздохнув, монах огляделся и увидел прохожего. Молодой человек пробивался через сугробы навстречу Евлампию. Шёл он слегка под мухой. Выпимши. Шуба распахнута, аж пар от тела идёт, лицо блаженное, словно нипочём человеку мороз с метелью. И вновь тоска вернулась.
«Хорошо мирянину, — отметил Евлампий с завистью. — Захотел, выпил. Никто слова не скажет. Никто его не неволит, сам идёт куда хочет. Своей волей можно и по сугробам и в метель. Одно удовольствие».
Человек разминулся, даже не взглянув на встречного инока. Однако через некоторое время позади, сквозь ветер, послышался окрик:
— Эй, монах!
Евлампий обернулся.
— Ты что ли серебро обронил? — спросил парень, показывая какой-то свёрток.
Жадность опередила разум, и слова сами собой вылетели из уст монаха
— Благодарю, мил человек, — зачастил он. — Не моё добро это. Братья собрали для монастырских треб.
— Ну, раз братьев, так бери, — прохожий протянул растрепавшийся сверток, из которого и вправду блеснуло что-то.
Евлампий схватил ветошку с серебром, собираясь спрятать под шубу.
— Как звать-то тебя, монах? — спросил парень.
— Евлампий. А тебя, добрый человек? Кого в молитве благодарить?
— Камчук моё имя, — ответил тот. — Только вместо молитвы ты лучше меня пивком угости. Стужа эвон какая образовалась.
— Как же можно, вместо молитвы-то? — укоризненно возразил монах.
— Ну так, сверх молитвы, — предложил парень. — Тело и душа в согласии быть должны.
Монах почувствовал, что обязан отблагодарить этого пьяницу, который простодушно отдал ему кем-то оброненное серебро.
— Так, где же я тебя угощу, добрый человек?
— Я место знаю. Тут неподалёку. Надолго это тебя не задержит, а человеку добро сделаешь. Да тебе и самому, гляжу, согреться чуток большого греха не будет.
— Ладно, если неподалёку, — согласился Евлампий.
Корчемница, что располагалась среди самых посадских трущоб, куда не каждый городской стражник решался и сунуться, занимала покосившуюся невзрачную избу, каких вокруг стояло полным полно. Внешний вид и недоброе место не мешали процветанию тайного заведения, напротив, способствовали оному. Здесь собирались люди иного рода, нежели в корчме на Старой Владимирской дороге. Не то что княжьи люди, но и самая посадская чернь гостила здесь редко. То был притон для всех тех, кто не мог открыто появиться в городе. Для воров, разбойников, беглых холопов, сводников и прочих людей такого разбора.
Держала корчемницу Мария, стрелецкая вдова. Давным-давно, когда муж её не вернулся из очередного северного набега, воевода выдал женщине две гривны и благополучно забыл о её существовании. Не рассчитывая заработать на жизнь как-то иначе, вдова пустила гривны в дело. И не прогадала. С корчемницы не платились никакие подати, а народ здесь обитал не тот, чтобы доносить на хозяйку княжеским мытникам.
Здесь можно было купить коня, платье, вообще любую вещь, большей частью, конечно, краденную. Здесь можно было найти и девку весёлую, и умельца, что изготовит какую угодно подложную грамоту или печать. Кое-кто торговал оружием, а кто и особые услуги предлагал. Если завёлся у вас, скажем, враг смертный, то обещали дело уладить.
Чего в корчемнице, вопреки ожиданию, нельзя было увидеть, так это свар и драк. Лиходеи ценили покой своего пристанища, а случайные люди забредали сюда редко и против тишины не возражали.
А ещё здесь недорого, но отменно кормили, подавали наидешёвейшее на всей Москве пиво. Хотя не одним пивом ценилось это место. Придумала Мария брагу хмельную вымораживать. Как холода наступали, выкатывала хозяйка с вечера во двор бочку свежесваренной браги, а утром лёд из неё черпала. И так несколько ночей кряду. То, что в бочке после этого оставалось, обладало такой крепостью, что валило с ног самых дюжих бражников.
Сюда и привёл Евлампия Рыжий. Монах, правда, так и не понял куда попал. С виду — обычный заезжий двор, каких для бедных селян устроено великое множество, а что рожи у постояльцев вороватые, так, где ж на Москве другие сыщешь?
— Принимай гостей, хозяйка, — крикнул Рыжий с порога.
Скинув шубу, он принялся стягивать побитые меха и с чернеца. Тот поначалу сомневался, упирался даже, но в комнате было жарко натоплено, от котлов шёл сытный дух, и Евлампий, в конце концов, решился.
Мария нисколько не удивилась появлению в своём доме монаха в рясе. Здесь видали и не такое. Поставила перед гостями два кувшина, харчи и скрылась на своей половине.
— Давай, — предложил Рыжий монаху. — Выпей вместе со мной. Оно и не так скучно тебе будет до монастыря добираться. Смотри на улице-то что твориться. Сущая метель.
Монах огляделся. Увидев, что на них никто не обращает внимания, расслабился. Живот урчал, глотка жаждала влаги.
— А, давай, — отчаянно махнул он рукой.
* * *
Евлампий проснулся с ужасной головной болью. Он едва разлепил глаза, но в темноте ничего не увидел. Не увидел, зато почувствовал. Во-первых, что находится вовсе не в своей келье, где ему надлежало бы сейчас проснуться и спешить к заутренней. Мало того, ощутив под собой постель, он понял, что находится даже не в монастыре. Перепугавшись и, с трудом восстанавливая способность мыслить, он первым делом принялся придумывать причину своего отсутствия на утренней службе, чтобы изложить её игумену Стефану. Но с пробуждением сознания скоро ему стало не до игумена, потому что, почудилось, будто в комнате он не один.
Где-то внизу посыпались искры, занялся трут, и от него скоро ярко разгорелась лучина. Ожидая увидеть кого угодно, вплоть до самого Великого Искусителя, он даже вздохнул с облегчением, обнаружив всего лишь давешнего знакомца. «Видимо вчера я принял на грудь лишнего», — пришел монах к первому за утро твёрдому умозаключению.
Но ни с чем не сравнимый ужас обуял Евлампия, когда, повернув голову, он увидел лежащую рядом обнаженную женщину, которая спала, повернувшись к монаху прелестным упругим задом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87