— Я не знаю, какой причал. Черт его знает, хотя… Нужно же и за домом этим следить.
Казимир успел схватить крошечную серебряную рюмочку с коньяком, Далила ждала с перевернутой бутылкой, пока выльется все, потом слизала быстрым розовым языком каплю с горлышка. Зика вздохнул, провожая взглядом рюмочку, матрос завороженно смотрел в лицо красивой женщине, ослепленный солнцем в ее волосах.
В это странное мгновение мир вокруг них словно застыл. Необъяснимая болезненная реальность была так возмутительно нереальна, что все они — и старики, и молодая пара — потерялись во времени и не совсем понимали, где именно существуют в пространстве. Легко и горячо дрожал прозрачный день между ними, снизу во дворе кричала визгливо жена булочника, прогоняя грязных детишек, таскающих у нее булки, еще дальше, следующим фоном, пытался завестись мотор машины, чихал и раздражал своего хозяина до ругани, еле слышной — далеко, а над этим пространством тяжелого старческого дыхания и легкого молодого, над безумным сказочным городом непристойно орали чайки.
И вдруг в ужившихся друг с другом звуках появился посторонний — шаркающие шаги и стук палки о тротуар.
Горбун, очнувшись от всеобщего оцепенения, закричал громко и зло матросу, матрос чуть поклонился и выскочил за дверь, Казимир выпил быстрым движением свой коньяк, а Далила подошла к окну и посмотрела вниз.
Адвокат Дэвид Капа поднял голову и увидел в окне второго этажа ожившую молодую фламандку со старого полотна с растрепанными волосами.
— Там дистрофик с тросточкой и в шляпе, — сказала Далила Казимиру, убирая остатки завтрака.
— Проси, — просто сказал Казимир.
Далила высунулась в окно, адвокат все стоял в оцепенении, задрав голову. Она оперлась о подоконник, постаралась закрутить мешавшие волосы.
— Вы подниметесь? — Волосы вырвались и закрыли ей лицо.
— Благодарю вас, у меня только сообщение. Это касается сегодняшнего вечера. — Он приподнял шляпу, с сожалением оторвал взгляд от женщины в окне и ушел по узкой улице, сердито протыкая тростью выбивавшуюся кое-где между камней траву.
Далила пожала плечами.
— Значит, сегодня, — покорно сказал Казимир.
Хамиду принесли платье для приговоренной женщины. Платье лежало на подносе, свешиваясь вниз, звенело и больше напоминало изящную кольчугу. Поверх платья лежала небольшая корона и наручники. Хамид долго гладил пальцами наряд, Лиза стояла рядом и улыбалась.
— Ты всегда улыбаешься, как ящерица. — Хамид даже не посмотрел на Лизу, он все равно знал о ее улыбке.
— Я всегда заранее могу предположить, что произойдет потом. Почти всегда угадываю. Вот ваш друг недавно чаек кормил, я подумала, что он умрет скоро. Это странно, такое чувство, и все. Когда я угадала, — а угадываю я почти всегда, — я благодарю судьбу и улыбаюсь.
— Тьфу, дура ты полная, и все! — Хамид разозлился. — Что толку улыбаться, когда ты ничем не помогла?!
— Судьбу не изменить, — со злорадной настойчивостью изрекла Лиза, — а вы к тому же не спрашивали.
— Да уж!.. Что толку?
— Вот, например, сейчас. — Лиза многозначительно замолчала.
— Ну! — заорал Хамид.
— Вот я вам сейчас могу сказать. Вы только не нервничайте, я точно знаю, что она не умрет.
Хамид смотрел в сухое лицо, сжав зубы.
— Вот это видишь? — Он взял с подноса и показал Лизе толстые золотые наручники. — Я никогда моих девочек не топил в наручниках, плохо там, — он показал пальцем вверх, — им будет в наручниках, а эту не пожалею!
— Наручники можно открыть. Шпилькой, например. — Лиза больше не улыбалась, она смотрела в пол. Обиделась за крик. — Или скрепкой! Заранее спрятать во рту.
Хамид молчал, тяжело дыша. Он вспомнил булавку, большую, с чуть заржавевшей на конце иголкой, вспомнил, как снимает ее девушка Наталья с черного форменного фартучка и протягивает Феде. Они бежали из интерната через хозяйственную пристройку. В коридоре от кухни до кладовки, словно исполняя нестерпимые желания Феди и Хамида, им попалась Наталья. Синие распахнутые глаза в желтых ресницах, легкая усмешка и стакан чая — толстый ребристый стакан в красивом подстаканнике. Она несла чай отцу в медпункт.
Несколько секунд полнейшего счастья, когда можно смотреть в глаза, стоя так близко. Наталья оглядела внимательно сначала Федю, потом Хамида, от горячего коричневого чая поднимался прозрачный парок. Хамид потерял способность передвигаться, а практичный Федя просто сказал, что они приедут за ней, когда разбогатеют. Наталья смеялась. Подняла школьный фартук, одной рукой нащупала булавку и отстегнула ее. Почему она решила, что именно булавки им не хватает? Протягивая расстегнутую булавку Феде, загипнотизированно уставилась на сопящего Макса. Булавка потерялась где-то в трудных годах, пока они богатели. Разбогатев настолько, чтобы купить по золотой брошке, приехали к ней вдвоем. Она взяла брошку у Феди.
Побег начался с учителя физкультуры. Уроков по физическому совершенствованию тела малолетних нарушителей закона не было давно: эпидемия. Справившись со смертями и переполненным изолятором, руководство интерната решило учебный процесс не нарушать. Бритый налысо, немного рыхлый мужчина пугал неподвижным взглядом мутноватых глаз и всегда потными ладонями. Хамид и Федя ничего не знали о его пристрастии — они были новенькие. Поэтому, когда учитель сказал, что Хамид должен быть наказан за плохое выполнение прыжков с места и разговоры в строю, большинство интернатовских злорадно улыбнулись и переглянулись, остальные сцепили зубы и опустили глаза, но никто не посмел предупредить Хамида. Болт и Севрюга не простили бы, лиши их, удовольствия отомстить Феде с Хамидом. Последние несколько дней под ногами еще болтался огромный дебил, не отходя от двоих, друзей ни на шаг и ужасающим образом воняя.
Хамид вернулся из кабинета учителя физкультуры через полчаса, его трясло, еле шевеля посиневшими губами, он попросил Федю снять одеяло с кровати и лег на бок, потом на живот. Федя стоял в раздумье. Макс вдруг принюхался и положил ладонь на подрагивающие ягодицы Хамида, как раз на темное расплывающееся пятно. Он потер пальцы, принюхался и даже лизнул их, потом показал Феде розовую застывающую сукровицу. Федя бросился в изолятор за врачом.
Хамида оставили в изоляторе, сухонький врач прятал глаза, когда Федя уж очень конкретизировал свои вопросы.
Ночью в комнате громкий мат прерывался веселыми предложениями встать в очередь желающим на нового петушка. Федя лежал, сцепив зубы, плача от бессилия. Хамида распределяли на несколько ночей вперед Севрюга и Болт. Совершенно неожиданно Макс Черепаха стащил со своей койки матрас и бросил на пол возле кровати Феди. Он лег на спину, ласково прикрыл рукой бугорок на груди и заснул, громко и спокойно дыша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80