И что они не едут? Как всегда бензина что ли нет, — начал кипятиться Геркулесов.
— Да приедут, не волнуйтесь. Труп-то никуда не денется.
Но Геркулесов волновался. Он нервно ходил по фойе, сцепив руки за спиной, и чем-то напряженно размышлял.
Я до поры не лезла, решив дать возможность Геркулесовским извилинам поработать на полную мощь. Коровин тоже не мешал, тихо и печально он сидел на банкетке, держал в руках стакан с водой, вздыхал и охал.
— А извне никто не мог проникнуть? — ни с того, ни с сего спросил Геркулесов, затормозив прямо передо мной.
— Вы ограждение видели? Там два метра цемента, а по верху ток проходит. Кто через такое проникнет?
— Может, через окна на 1-ом этаже?
— На всех решетки, — разочаровала я. — Значит, вы думаете, что…
— Я ничего не думаю, просто рассматриваю все версии. — Он устало протер глаза. — Мне ваш убийца покоя не дает. Это ж надо быть столь расчетливым и осторожным. Эх, такую бы энергию, да в мирных целях.
— Да! — протянула я и поймала себя на какой-то смутной догадке. Что же мне не давало покоя все эти минуты. Что? И тут меня осенило. — А вдруг это диспетчер? Ведь он тоже мог, вернее она.
— Что уже не так уверены, что это мужчина?
— По-прежнему, уверена, но уже не на 100 %. Может, она свихнулась на почве… Ну не знаю… — Тут я ляпнула о наболевшем. — Она старая дева, бездетная и одинокая, на этом и двинулась. По этому все остальные женщины вызывают у нее чувство зависти и отвращения.
— Мне тоже в голову приходила эта мысль, — радостно сообщил мне Геркулесов. —Но. В дни убийств дежурили разные женщины. А заговор лесбиянок-мизантропок мне в голову не приходил.
— Не ерничайте, вам это не идет.
— Не буду, — послушно согласился Геркулесов, после чего встрепенулся и бросился к дверям. — Ну, наконец-то, приехали!
Увидев, как к крыльцу подкатил ментовский «козелок», я посчитала нужным убраться. Пусть без меня разбираются.
Оказавшись в комнате, я была взята в плотное кольцо. Окружили меня не только коллеги-подружки, но и почти незнакомые дамы, которые, оказывается все это время подкарауливали меня в нашей комнате. Я что-то им плела про тайну следствия и обязательства их не выдавать, лишь бы они не поняли, что я на самом деле ничегошеньки не знаю. Тетки мне не поверили, но и о моей неосведомленности не догадались — решили, что я себе цену набиваю. И ушли немного обиженные. Ну, как пожелаете!
К обеду меня вызвали на допрос. Прошел он быстро и неинтересно. Допрашивал меня незнакомый опер, старый и скучный. Задал несколько вопросов, ответы записал, моего мнения не спросил и даже не поспорил.
Выйдя из кабинета, я отправилась на поиски Геркулесова, он хоть и злючка, но все же свой человек, глядишь, болтнет что-нибудь лишнее. Пробегала я по этажам полчаса, не меньше, но искомого не нашла. В последнем кабинете, 46-ом, где обитал главный институтский бабник, а по совместительству инструктор по физкультуре (Только не спрашивайте, зачем он нам — не отвечу, сама не знаю) Антон Симаков. Антону было уже за 50, но был он еще очень даже ничего, не смотря на нехватку нескольких зубов и переизбыток жировых отложений на талии. Симаков, любопытный, как подъездная бабушка, и вездесущий, как Чип и Дейл вместе взятые, ввел меня в курс дела:
— Забрали Левку в ментовку!
— Ты мне рифмами зубы не заговаривай, скажи лучше, кого они из мужиков допрашивали, ты ведь в курсе?
— А то! — Горделиво тряхнул поредевшими кудрями Антон. — Допрашивали всех ваших, даже каждому домой звонили, чтобы узнать, кто во сколько на работу уехал.
— И что выяснили?
— Ниче! Зорин с Сережкой живут одни…
— Зорин с Сережкой?
— Ну да.
— Живут?
— Че? — он непонимающе на меня уставился, а потом как прыснет. — Ну молодежь пошла, одни пошлости на уме. Я в смысле, что и тот и другой живет один.
— Фу, — облегченно выдохнула я. — А то я напугалась.
— Ну, слушай дальше, — с азартом престарелой сплетницы продолжил Симаков. — Кузинская жена раньше его на работу отчаливает, так что во сколько отбыл ее муж, не знает. Санин с Маниным вообще только что прибыли, у них машина по дороге сломалась, они чинились 2 часа.
— И откуда ты все знаешь? — подозрительно прищурилась я.
— Оттуда, — многозначительно хмыкнул Антон. — Допрос знаешь, где ведут? Прямо подо мной, — он топнул ногой по полу. — А у меня радар есть.
— Радар?
— Ага, — и он показал на пустую литровую банку, стоящую на столе. — Прикладываешь к стене или полу и слушаешь.
— Ну, теперь мне ясно, откуда ты узнаешь процент премии первее всех. Кстати, ты случайно, не видел, во сколько каждый из наших мужиков на работу пришел?
— Кузин вместе со мной в проходную входил, это точно, Зорин, говорят, чуть раньше, его наши тетки видели, Серега опоздал примерно на час, а про Санина-Манина я тебе говорил. — Антон придвинулся ко мне и заговорщицки зашептал. — Выходит, что никто из них и не мог.
— Да нет. Выходит, что кое-кто мог…
В полной растерянности я вышла из комнаты, даже не обратив внимания на обиженную физиономию Антона и на его вопросительные взгляды. Мне пришла в голову мысль. И мысль эта, при всей ее первоначальной абсурдности, была не так уж и глупа, а именно… Мне вдруг подумалось, что Санин с Маниным, например, могли приехать к восьми, кокнуть вахрушку, потом спокойно сесть в машину и уехать в противоположном институту направлении. Мог это сделать и Серенька, он же опоздал…
Ох ты боже мой! До чего ж погано подозревать людей, с которыми бок о бок проработал несколько лет. И до чего, оказывается, сложно абстрагироваться от личной приязни к ним, для того, чтобы беспристрастно судить о происходящем.
О-хо-хо! — охала я, бредя по коридору. Э-хе-хе! — кряхтела, сидя в своей комнате под розаном. У-ху-ху! — вздыхала, пережевывая безвкусный обед.
В два я настолько устала от окружающего и от себя самой, такой разбитой и нечего не соображающей, что, не смотря на то, что нам подкинули кой-какую работенку, решила уйти домой — как-никак с утреца тако-о-о-е пережила, что ни каждому дано увидеть даже в фильме ужасов.
Среда
Я начинаю сердиться
На сей раз в институт я вламываться не стала — решила подождать, когда все остальные подтянуться. Так и стояла у крыльца, ковыряя носком сапога подмороженную грязь. На ничейных собак смотрела, на тополя, на одинокие машины, так редко проезжающие мимо нашего богом забытого НИИ. Вот говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Не согласна! Вернее, согласна, но не до конца. Я, например, при том что вечно гоняюсь за каким-то видом транспорта, и страшно от этого страдаю, предпочту именно погоню, нежели бесцельное ожидание. Объясню почему. Когда я мчусь за ускользающим от меня трамваем, я что-то предпринимаю: шевелю конечностями, прибавляю или убавляю скоростью, машу руками, кричу, наконец, короче, произвожу действия, способствующие моему успешному предприятию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Да приедут, не волнуйтесь. Труп-то никуда не денется.
Но Геркулесов волновался. Он нервно ходил по фойе, сцепив руки за спиной, и чем-то напряженно размышлял.
Я до поры не лезла, решив дать возможность Геркулесовским извилинам поработать на полную мощь. Коровин тоже не мешал, тихо и печально он сидел на банкетке, держал в руках стакан с водой, вздыхал и охал.
— А извне никто не мог проникнуть? — ни с того, ни с сего спросил Геркулесов, затормозив прямо передо мной.
— Вы ограждение видели? Там два метра цемента, а по верху ток проходит. Кто через такое проникнет?
— Может, через окна на 1-ом этаже?
— На всех решетки, — разочаровала я. — Значит, вы думаете, что…
— Я ничего не думаю, просто рассматриваю все версии. — Он устало протер глаза. — Мне ваш убийца покоя не дает. Это ж надо быть столь расчетливым и осторожным. Эх, такую бы энергию, да в мирных целях.
— Да! — протянула я и поймала себя на какой-то смутной догадке. Что же мне не давало покоя все эти минуты. Что? И тут меня осенило. — А вдруг это диспетчер? Ведь он тоже мог, вернее она.
— Что уже не так уверены, что это мужчина?
— По-прежнему, уверена, но уже не на 100 %. Может, она свихнулась на почве… Ну не знаю… — Тут я ляпнула о наболевшем. — Она старая дева, бездетная и одинокая, на этом и двинулась. По этому все остальные женщины вызывают у нее чувство зависти и отвращения.
— Мне тоже в голову приходила эта мысль, — радостно сообщил мне Геркулесов. —Но. В дни убийств дежурили разные женщины. А заговор лесбиянок-мизантропок мне в голову не приходил.
— Не ерничайте, вам это не идет.
— Не буду, — послушно согласился Геркулесов, после чего встрепенулся и бросился к дверям. — Ну, наконец-то, приехали!
Увидев, как к крыльцу подкатил ментовский «козелок», я посчитала нужным убраться. Пусть без меня разбираются.
Оказавшись в комнате, я была взята в плотное кольцо. Окружили меня не только коллеги-подружки, но и почти незнакомые дамы, которые, оказывается все это время подкарауливали меня в нашей комнате. Я что-то им плела про тайну следствия и обязательства их не выдавать, лишь бы они не поняли, что я на самом деле ничегошеньки не знаю. Тетки мне не поверили, но и о моей неосведомленности не догадались — решили, что я себе цену набиваю. И ушли немного обиженные. Ну, как пожелаете!
К обеду меня вызвали на допрос. Прошел он быстро и неинтересно. Допрашивал меня незнакомый опер, старый и скучный. Задал несколько вопросов, ответы записал, моего мнения не спросил и даже не поспорил.
Выйдя из кабинета, я отправилась на поиски Геркулесова, он хоть и злючка, но все же свой человек, глядишь, болтнет что-нибудь лишнее. Пробегала я по этажам полчаса, не меньше, но искомого не нашла. В последнем кабинете, 46-ом, где обитал главный институтский бабник, а по совместительству инструктор по физкультуре (Только не спрашивайте, зачем он нам — не отвечу, сама не знаю) Антон Симаков. Антону было уже за 50, но был он еще очень даже ничего, не смотря на нехватку нескольких зубов и переизбыток жировых отложений на талии. Симаков, любопытный, как подъездная бабушка, и вездесущий, как Чип и Дейл вместе взятые, ввел меня в курс дела:
— Забрали Левку в ментовку!
— Ты мне рифмами зубы не заговаривай, скажи лучше, кого они из мужиков допрашивали, ты ведь в курсе?
— А то! — Горделиво тряхнул поредевшими кудрями Антон. — Допрашивали всех ваших, даже каждому домой звонили, чтобы узнать, кто во сколько на работу уехал.
— И что выяснили?
— Ниче! Зорин с Сережкой живут одни…
— Зорин с Сережкой?
— Ну да.
— Живут?
— Че? — он непонимающе на меня уставился, а потом как прыснет. — Ну молодежь пошла, одни пошлости на уме. Я в смысле, что и тот и другой живет один.
— Фу, — облегченно выдохнула я. — А то я напугалась.
— Ну, слушай дальше, — с азартом престарелой сплетницы продолжил Симаков. — Кузинская жена раньше его на работу отчаливает, так что во сколько отбыл ее муж, не знает. Санин с Маниным вообще только что прибыли, у них машина по дороге сломалась, они чинились 2 часа.
— И откуда ты все знаешь? — подозрительно прищурилась я.
— Оттуда, — многозначительно хмыкнул Антон. — Допрос знаешь, где ведут? Прямо подо мной, — он топнул ногой по полу. — А у меня радар есть.
— Радар?
— Ага, — и он показал на пустую литровую банку, стоящую на столе. — Прикладываешь к стене или полу и слушаешь.
— Ну, теперь мне ясно, откуда ты узнаешь процент премии первее всех. Кстати, ты случайно, не видел, во сколько каждый из наших мужиков на работу пришел?
— Кузин вместе со мной в проходную входил, это точно, Зорин, говорят, чуть раньше, его наши тетки видели, Серега опоздал примерно на час, а про Санина-Манина я тебе говорил. — Антон придвинулся ко мне и заговорщицки зашептал. — Выходит, что никто из них и не мог.
— Да нет. Выходит, что кое-кто мог…
В полной растерянности я вышла из комнаты, даже не обратив внимания на обиженную физиономию Антона и на его вопросительные взгляды. Мне пришла в голову мысль. И мысль эта, при всей ее первоначальной абсурдности, была не так уж и глупа, а именно… Мне вдруг подумалось, что Санин с Маниным, например, могли приехать к восьми, кокнуть вахрушку, потом спокойно сесть в машину и уехать в противоположном институту направлении. Мог это сделать и Серенька, он же опоздал…
Ох ты боже мой! До чего ж погано подозревать людей, с которыми бок о бок проработал несколько лет. И до чего, оказывается, сложно абстрагироваться от личной приязни к ним, для того, чтобы беспристрастно судить о происходящем.
О-хо-хо! — охала я, бредя по коридору. Э-хе-хе! — кряхтела, сидя в своей комнате под розаном. У-ху-ху! — вздыхала, пережевывая безвкусный обед.
В два я настолько устала от окружающего и от себя самой, такой разбитой и нечего не соображающей, что, не смотря на то, что нам подкинули кой-какую работенку, решила уйти домой — как-никак с утреца тако-о-о-е пережила, что ни каждому дано увидеть даже в фильме ужасов.
Среда
Я начинаю сердиться
На сей раз в институт я вламываться не стала — решила подождать, когда все остальные подтянуться. Так и стояла у крыльца, ковыряя носком сапога подмороженную грязь. На ничейных собак смотрела, на тополя, на одинокие машины, так редко проезжающие мимо нашего богом забытого НИИ. Вот говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Не согласна! Вернее, согласна, но не до конца. Я, например, при том что вечно гоняюсь за каким-то видом транспорта, и страшно от этого страдаю, предпочту именно погоню, нежели бесцельное ожидание. Объясню почему. Когда я мчусь за ускользающим от меня трамваем, я что-то предпринимаю: шевелю конечностями, прибавляю или убавляю скоростью, машу руками, кричу, наконец, короче, произвожу действия, способствующие моему успешному предприятию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68