Фонарь над козырьком вновь разбили, и темнота стоит такая, что для того чтобы разглядеть есть ли кто под лавкой, мне приходится нагибаться. Но я не поленилась, отбила поклон Коляниному пристанищу, за что была вознаграждена — жилец оказался на месте. Он, развалившись в вольготной позе, спал глубоким сном и источал такой резкий сивушный дух, что у меня глаза заслезились.
— Коляныч, просыпайся, — я дернула соседа за голую ногу. — Замерзнешь напрочь, дурень.
Но мой морозоустойчивый сосед даже и не подумал просыпаться.
— Колян, вставай, говорю, потолковать надо, — я пихнула его почувствительнее. Ничего не помогло, видно количество принятого на грудь антидипрессанта было чудовищно большим, потому что обычно он хотя бы мычит. Я пошарила рукой под лавкой, нащупала бутылку, достала. Ну, точно. Литровка. Доза, превосходящая привычную вдвое. — Сосед, будешь вставать или нет? — я уже без сожаления ткнула его в спину кулаком.
Колян продолжал меня игнорировать. Что за гад, — ругнулась я про себя — надо ему было надраться именно сегодня, жди теперь, когда он очухается.
Я, кряхтя, наклонилась, подхватила соседа под мышки, рванула и после недолгой натуги выволокла Коляна из-под лавки. Так. Теперь надо его взвалить на плечо и дотащить до лифта, если, конечно, вонючий и скрипящий механизм, именуемый лифтом, починен, если же нет, то брошу это пьяное сокровище под батареей, пусть там спит. Итак, сделав глубокий вдох, я преступила к исполнению соседского долга.
Первые шаги дались мне легко — в конце концов, не впервой. По этому втащила я его в подъезд без особых усилий, до лифта доволокла тоже играючи, но вот потом заминочка вышла — на кнопку-то нажимать нечем, обе руки заняты. Обычно ведь Колян хотя бы стоять может, не самостоятельно, конечно, а подпираемый моим боком к стене, сегодня же держаться вертикально он не желал. Только я его прислоню, только руку оторву, как он на бок заваливается. Я уж его и так и эдак, а он не в какую, знай себе падает.
Измучилась я. Проголодалась. Хотела уже бросить, да упрямство не позволило. И тут меня осенило — а дай, думаю, я ногой по кнопке шарахну, она, конечно, высоковато находится, но для такой девушки, как я, прыткой и гибкой, высоковато — не недосягаемо.
Сказано — сделано. Сделано, правда, с пятой попытки, но кого это волнует, главное же результат. А он не заставил себя ждать, и через пару секунд перед моим носом распахнулись двери лифта. Вот радость-то! Я весело подпинула Коляна под костлявый зад, перекинула его с плеча на грудь, обхватила под пузом руками, готовясь зашвырнуть пьяное сокровище в кабину, как вдруг мой взгляд от взлохмаченной макушки сокровища переместился к собственным рукам. И что-то в них было не так! Хотя и ногти, вроде, в ажуре — не один миллиметр не обломан, и краска на них идеальной ровности, и колечко с микроскопичеким брюликом на месте, а что-то не то. Что-то не…
Я ахнула и, бросив Коляна на пол кабины, приблизила руки к лицу. Красные! Они красные!
Мой непонимающий взгляд опустился ниже — с кистей на запястья. И по ним тонкой струйкой стекала красная жидкость.
Тут двери лифта загудели, зашипели, тронулись на встречу друг другу. По мере их сближения света становилось все меньше, и с каждой минутой я больше и больше погружалась в темноту подъезда. Мне стало жутко! Я вдруг представила, что как только я останусь наедине с мраком, то, что покрывает мои руки, расползется по всему телу, и я, опутанная со всех сторон кровавой паутиной, окажусь в руках чудовища…
Двери крякнули и вместо того, чтобы сомкнуться, разъехались. Чудо! Произошло чудо? Я тупо опустила взгляд и наткнулась им на голые Колькины ноги. В голове проскрипела мысль — вот что задержало дверки, и чудеса здесь не при чем. Вообще тогда я соображала туго, а если уж точно, то и вовсе не мыслила, просто функционировала, как робот или, скорее, тень робота, или тень тени… Наверное, мое подсознание, предчувствующее недоброе, дало приказ мозгу — отключайся, братан, иначе кранты тебе, крякнешь от жути. Он и отключился.
А моя бренная оболочка продолжала движения. Тело согнулось в талии, рука вытянулась, пальцы вцепились в Колькино плечо, бицепсы напряглись, помогая предплечью перевернуть лежащего на полу человека лицом вверх. Наконец, когда Колян обратил на меня свои пустые глаза, мои глаза, огромные и дикие, увидели то, что сработало как электрошок… Вот тут до моего запуганного подсознанием мозга дошло! И я закричала! Как я закричала.
Я верещала, когда смотрела на перерезанное Колькино горло, на окрашенную красным знакомую линялую футболку, на вываливающиеся из раны кишки. Я блажила, когда из квартиры на первом этаже выбежала соседка тетя Тоня. Я все еще орала, но уже хрипло, с кашлем и икотой, когда пол начал надвигаться на меня. Замолкла я только после того, как мой лоб врезался в холодный бетон лестничной клетки. Тут я вздохнула, сипло, и провалилась в долгожданное небытие.
Пятница
Безоговорочная капитуляция
Спала я на удивление хорошо, черт его знает почему. Хотя, думала, что мне не удастся даже задремать. Но видно у меня атрофировались все нервные окончания, потому что, как только я пришла в себя после столкновения с бетонным полом, сразу отползла к Соньке домой, ночевать одна побоялась, уж лучше через стенку со стариком Аниськиным, там наскоро ополоснулась, рухнула на кровать (даже не позаботясь приложить ко лбу лед) и захрапела. По-моему меня пытались будить, вроде бы тормошили за плечи какие-то люди, скорее всего, милиционеры, но я продолжала спать, как ни в чем не бывало. Пусть катятся! — вяло отмахивалась я и тут же вновь погружалась в дрему.
Проснулась я, правда, раньше обычного — в 5 утра, когда за окном еще не пахло рассветом. Тупо обвела комнату взглядом, потрогала саднящую шишку, прислушалась, не поет ли старик Аниськин, а потом пошлепала в кухню пить чужой кофе вперемешку со слезами. После третьей чашки (первые две я выпила даже не почувствовав вкуса) обнаружила, что в квартире немного посветлело. Значит, перевалило за 6 и пора собираться на работу. С тоскливым всхлипом я отправилась к себе домой.
Слоняясь по квартире в поисках то одной ерунды, то другой, я несколько раз порывалась выглянуть в окно, чтобы, по выработанной годами привычке, проверить на месте ли Колян. И всякий раз замирала с зажатой в руке занавеской, вспоминая, что соседа я больше не увижу, разве что в гробу.
Когда я вышла из подъезда, было 7 часов утра. Время раннее даже для местной пьяни, славящейся своей привычкой вставать с петухами. Но в это утро они уже сидели, нахохлившись от холода и похмелья, на лавке, вяло что-то обсуждали и бросали голодные, полные огня взгляды на Колькины окна. Предводителем ватаги был Вован.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68