— Противогазы наденем, нам же всем выдали.
— Можно, — нерешительно согласилась Княжна. — Но ты, Лель, лучше придумай что-нибудь другое. А то напяливать на лицо это резиновое уродство что-то не хочется.
— Можно кипятком полить, — наугад ляпнула я.
— А вот это мысль! — неожиданно поддержали меня остальные.
— Да вы чего! Мы так обварить его можем до ожога 3 степени.
— И ладно. Не будет впредь подглядывать, — кровожадно упрямились рассерженные женщины.
— Это не гуманно!
— А уборщиц убивать гуманно? — возмутилась дама из канцелярии. — У меня теперь два участка убирать некому.
— Это-то здесь причем? — пискнула я.
— Как причем? Антошка Симаков говорит, что этот милашка следователь…
— Это Русов-то милашка?
— Какой Русов? Геркулесов.
— Но он не следователь, а всего лишь младший опер…
— Да какая разница! — возмутилась дама. — Милашка Геркулесов подозревает именно туалетного маньяка…
— Уж об этом Антошка откуда знает?
— Антошка знает все, обо всем! — не терпящим возражений тоном изрекла канцелярская дама. И тут я ее вспомнила! Конечно же, эта та самая Вера Иванна, первейшая институтская маньякоохотница. — Так что мы не просто подглядывальщика…
— Вуайериста.
— …не суть важно, — пренебрежительно махнула рукой Вера Ивановна. — Мы поймали не просто этого вуй…ай…, как там его, а, быть может, убийцу.
— Сомневаюсь, — серьезно заметила я. — Наш убийца не такой дурак, чтобы так глупо дать себя поймать, он даже улик не оставляет, а вы говорите…
— Душка следователь разберется, — отрезала оппонентка. — Я принесу кипяток.
Пока дама ходила за чайником, мы обсуждали, кто из нас будет несчастного пленника поливать. Все упорно тыкали на меня, а я, из-за человеколюбия, отказывалась.
— Ну, Леля, не ломайся. Та здесь самая высокая и молодая.
— И добрая, судя по всему, — отпиралась я. — Я пацифистка, я не согласна живого человека обваривать.
— Но кроме тебя никто до верхнего края не дотянется.
— Тетя из канцелярии с меня.
— В ней 90 кг, ее унитаз не выдержит, а на него надо встать, чтобы было видно в ком направлении лить.
— И возраст у нее предпенсионный, пожалей старушку.
— Ну, хорошо, — согласилась я. — Только сначала по правилам надо его предупредить… — Я осторожно постучала в дверь. — Гражданин маньяк, если вы добровольно не покинете кабину, мы нанесем вам тяжкие телесные повреждения.
— Сдавайся, вражина! — крикнула одна инженерша и швырнула через перегородку свой ботинок.
Но заключенный не удостоил нас ответом. Он сидел тихо, как мышь, и даже спикировавший на него ботинок не вызвал не единого возгласа.
Что ж, у нас не осталось выбора, придется по-плохому!
Я взяла только что принесенный чайник, взгромоздилась на рундук, одной рукой обхватила трубу, чтобы не упасть, вторую, с кипятком, перекинула через бортик и, зажмурив глаза, плеснула. Ожидаемого душераздирающего крика не последовало, не было слышно даже писка.
— Ты промазала, — ответила на мой недоуменный взгляд Маруся. — Прицелься получше.
Я вздохнула, покрепче вцепилась в трубу, потом привстала на носочки и заглянула за перегородку. Увидела сгорбившегося на унитазе мужика, закутанного с головой в синий халат.
— Мужик, сдавайся, теперь я попаду! — предупредила я. Но синий куль только пошевелился, кажется, от судорожного вздоха. Его упрямство меня разозлило — это ж надо быть таким твердолобым, ведь все равно мы его выкурим рано или поздно, но ему обязательно надо, чтобы пацифистка отказалась от своих принципов. — Ты сам напросился! — вздохнула я и плеснула на синеющую перед глазами спину.
На этот раз он закричал, правда, не душераздирающе — все-таки вылила я чуть— чуть. Зато он дернулся, отчего халат с его головы сполз, обнажив уже виденные мной рыжеватые волосенки. Виденные-то они, виденные, да только не опознанные. Я все не могла понять, кого же мы поймали. И тут я решила, как выражаются в криминальных кругах, взять его на понт.
— Эй, да я тебя узнала! — воскликнула я очень убедительно.
Эффект превзошел все мои ожидания: неопознанный объект вздрогнул и резко поднял голову.
— Вася!? Вася Бодяго!? — охнула я.
— Вася? — не поверила Маруся.
— Кошатник? — переспросила еще одна дама. Всем не верилось, что такой милый, воспитанный Вася, такой предсказуемый, ласковый, и если не брать в расчет кошек, даже нормальный Вася Бодяго и есть тот маньяк, за которым мы больше года охотимся.
— А мне он всегда казался подозрительным! — торжественно изрекла инженерша.
Я передала чайник в надежные Марусины руки, а сама, уцепившись покрепче, продолжала балансировать на ободке унитаза.
— Как же так, Вася? — удрученно выспрашивала я, пытаясь заглянуть в его глаза.
Но глаза Вася прятал, он стыдливо закрывал их руками и, кажется, всхлипывал.
— Зачем ты, дуралей, в толчке засел?
— Хы-ы-ы, — все громче всхлипывал он.
— Ты разве не знаешь, что это плохо?
— А я плы-ы-ы-хой.
— Ты, Васенька, просто больной.
— Нет, нет. Я плохой, — убивался Вася, размазывая по конопатым щекам слезки. — Я с детства подглядываю. И мне это нравится.
— А женщин невинных резать тебе тоже нравится, нехристь? — выкрикнула из толпы какая-то правдолюбка с горящими от возмущения глазами.
— Это не я! Не я! — взмолился Вася и на сей раз преданно заглянул мне в глаза. — Ты же веришь, что это не я.
— Он это, точно он, — зашумели женщины. — Больше некому.
— Не я это, клянусь, не я!
— А вот милиция разберется, ты или не ты, — закричала Маруся и попыталась взобраться на занимаемый мной унитаз. — Мы уже Геркулесова вызвали, вот он тебе задаст! — продолжала пугать Маруся, не оставляя при этом попыток добраться до Бодяго, на сей раз по средствам подпрыгивания. — Поплатишься, кошколюб за все! — со злостью закончила она и допрыгнула-таки до края перестенка. Допрыгнуть-то, допрыгнула, да так и повисла, так как сил на подтягиванье уже не хватило, все они ушли на угрозы.
— Оставьте меня в покое, — послышалось из-за двери жалобное блеянье.
— Нет, вы поглядите на него! — заголосила Княжна. — Он, извращенец, нам житья не дает, а мы еще и виноваты.
— Оставьте…
— Ща-а-а, я тя оставлю… — пыхтела Маруся, подтягиваясь на своих ослабевших руках. — Вот как ща оставлю… — Нога ее уперлась в дверную ручку, что очень помогла подъему. —Узнаешь, почем сотня гребешков.
— Маруся, уймись. Сейчас у тебя от натуги пупок развяжется, — предупредила я, хотя переживала не столько за подругу — ей-то двужильной ничего не будет — а за Васю, который в скором времени сможет на себе испытать все силу Марусиного гнева.
Но Маруся не слушала, она уже висела на локтях, причем одна ее нога по-прежнему опиралась на ручку, зато вторая вдавливала в унитаз мою.
Ее ярость оказалась заразительной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68